Аминь.
О русской идее здесь напоминало только блатное 06ращеньице
"россияне", всегда казавшееся Татарскому чем-то вроде термина
"арестанты", которым воры в законе открывают свои письменные послания на
зону, так называемые "малявы". Но даже несмотря на это сходство, Вовчик
Малой вряд ли остался бы доволен получившимся отрывком. Попытки
Татарского выйти на связь с каким-нибудь более компетентным в вопросе
духом кончились ничем. Правда, после обращения к духу
Достоевского, на которого Татарский возлагал особые надежды,
возникли некоторые побочные эффекты: планшетка мелко затряслась и
запрыгала, словно ее дергало во все стороны несколько одинаково сильных
присутствий, но оставшиеся на бумаге кривые загогулины тоже не годились
заказчику, хотя, конечно, можно было тешить себя мыслью, что искомая
идея настолько трансцендентна, что это единственный способ как-то
зафиксировать ее на бумаге. Но, как бы там ни было, работу Татарский не
сделал.
Страничку с отрывком про зубную щетку и киви, которая лежала в его
папочке, нельзя было показывать Ханину ни при каких обстоятельствах, а
показать что-то было необходимо, и ум Татарского был занят
самобичеванием. Он переделывал все брэнд-нэймы, в названии которых
встречалось слово "laser", и сладостно применял их к себе; "LoserJet" и
"Loser-Max" хлестко ударяли по душе и позволяли забыть на секунду о
надвигающемся позоре.
Впрочем, ближе к метро Татарский немного отвлекся. Там творилось
что-то странное. Стояло оцепление - десятка два ментов с автоматами,
которые переговаривались друг с дружкой по рациям, делая героические и
таинственные лица. В центре оцепленного пространства небольшой кран
грузил на платформу тягача обгоревшие остатки лимузина. Вокруг остова
машины ходило несколько людей в штатском, которые внимательно оглядывали
асфальт, подбирали с него что-то и укладывали в пластиковые пакеты вроде
мусорных. Все это Татарский разглядел с возвышенности, а когда он
спустился к станции, происходящее скрыла толпа, через которую не было
никакой возможности пробиться. Потыкавшись в потные спины сограждан,
Татарский вздохнул и пошел дальше.
Ханин был не в духе. Уронив лоб в ладонь, он чертил кончиком
сигареты в пепельнице какие-то каббалистические знаки. Татарский сел на
край стула напротив и, прижимая к груди папочку, сбивчиво заговорил:
- Я, конечно, написал. Как мог. Но я, по-моему, об лажался, и
Вовчику это давать не надо. Дело в том, что это такая тема... Такая,
оказывается, непростая тема... Может быть, я могу придумать слоган, или
дополнить brand essence русской идеи, или как-то расширить то, что
напишет Саша Бло, но концепцию мне делать рано. Я это не из скромности
говорю, а объективно. В общем...
- Забудь, - перебил Ханин.
- А что такое?
- Завалили Вовчика.
- Как? - откинулся Татарский на стуле.
- А очень просто, - сказал Ханин. - У него вчера стрелка была с
чеченами. Как раз возле твоего дома, кстати. Он на двух машинах
подкатил, с бойцами, достойно все. Думал, как у людей будет. А эти гады
за ночь окоп вырыли на холме напротив. И, как он подъехал, долбанули из
двух огнеметов "шмель". А это вещь страшная. Дает объемный взрыв с
температурой две тысячи градусов. У Вовчика машина бронированная была,
только она ведь от нормальных людей бронированная, а не от выродков...
Ханин махнул рукой.
- Вовчика сразу, - добавил он тихо. - А остальных бойцов, кто после
взрыва жив остался, из пулемета добили, когда они из машин
повыскакивали. Я не понимаю, как с такими людьми бизнес вести. И люди ли
они вообще. Н-да... Укатали сивку крутые урки...
Вместо приличествующей моменту скорби Татарский, к своему стыду,
испытал облегчение, граничащее с эйфорией.
- Да, - сказал он, - теперь понимаю. Я сегодня одну из этих машин
видел. Он прошлый раз на другой был, так что я ничего плохого не подумал
даже. Мало ли, думаю, кого грохнули - каждый день ведь кого-то... А
теперь вижу - все один к одному. И что это для нас значит в практическом
плане?
- Отпуск, - сказал Ханин. - На неопределенный срок. Очень большой
вопрос надо решать. Гамлетовский. Мне уже звонили с утра два раза.
- Из милиции? - спросил Татарский.
- Да. А потом из кавказского землячества. Пронюхали, гады, что
коммерсант освободился. Как акулы. По запаху крови. Так что вопрос стоит
теперь чисто конкретный. Черножопые крышу дают реально, а мусора просто
деньги тянут. Чтоб на стрелку поехали, надо все сапоги им вылизать. Но
грохнуть могут те и эти. А мусора, между прочем, особенно. Как они на
меня сегодня наехали... Мы, говорят, знаем, что у тебя бриллианты. А
какие у меня бриллианты? Скажи, какие?
- Не знаю, - ответил Татарский, вспомнив фотографию бриллиантового
колье с обещанием вечности, виденную у Ханина в туалете.
- Ладно, ты не бери в голову. Живи, люби, работай... Тебя, кстати,
ждут в соседней комнате.
- Кто? - вздрогнул Татарский.
- Да какой-то знакомый твой. Говорит, у него к тебе дело.
Морковин выглядел так же, как во время последней встречи, только в
его проборе стало больше седых волос, а глаза сделались печальней и
мудрее. На нем был строгий темный костюм, полосатый галстук и такой же
платок в нагрудном кармане. Увидев Татарского, он встал со стула, широко
улыбнулся и раскрыл руки для объятий.
- Ух, - сказал он, хлопая Татарского по спине, - ну и морда у тебя,
Ваван. Давно пьешь-то?
- Только из штопора выхожу, - виновато ответил Татарский. - Мне тут
такое задание дали, что иначе невозможно.
- Это ты о нем по телефону рассказывал?
- Когда?
- Не помнишь, что ли? Я так и думал. Ты сильно не в себе был.
Говорил, что концепцию пишешь для Бога, а на тебя за это древний змей
наезжает. Еще работу просил новую найти - говорил, что устал от
мирского...
- Хватит, - сказал Татарский, поднимая ладонь. - Не гони волну. Я и
так в говне по уши.
- Так тебе правда работа нужна?
- Еще как. Нас за одну ногу мусора тянут, а за другую чечены. Всех
в отпуск гонят.
- Ну так пойдем. У меня, кстати, в машине пиво есть.
Морковин приехал на крошечном синем "БМВ", похожем на торпеду на
колесах. Сидеть в нем было непривычно - тело принимало полулежачее
положение, колени поднимались к груди, а дно кузова неслось так близко к
асфальту, что мышцы живота непроизвольно сжимались каждый раз, когда
машина подпрыгивала на очередной выбоине.
- Тебе на такой ездить не страшно? - спросил Татарский. - Вдруг
кто-нибудь лом забудет в люке. Или железный прут из асфальта будет
торчать...
Морковин ухмыльнулся.
- Я понимаю, о чем ты говоришь, - сказал он. - Но к этому ощущению
я давно привык на работе.
Машина затормозила на перекрестке. Справа остановился красный джип
с шестью мощными фарами на крыше. Татарский покосился на водителя - это
был низколобый мужчина с мощными надбровными дугами, практически вся
кожа которого была покрыта густой черной шерстью. Одна его рука
поглаживала руль, а в другой была пластиковая бутылка "Пепси". Татарский
вдруг сообразил, что машина Морковина гораздо круче, и испытал крайне
редкое в своей жизни воздействие анального вау-фактора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
О русской идее здесь напоминало только блатное 06ращеньице
"россияне", всегда казавшееся Татарскому чем-то вроде термина
"арестанты", которым воры в законе открывают свои письменные послания на
зону, так называемые "малявы". Но даже несмотря на это сходство, Вовчик
Малой вряд ли остался бы доволен получившимся отрывком. Попытки
Татарского выйти на связь с каким-нибудь более компетентным в вопросе
духом кончились ничем. Правда, после обращения к духу
Достоевского, на которого Татарский возлагал особые надежды,
возникли некоторые побочные эффекты: планшетка мелко затряслась и
запрыгала, словно ее дергало во все стороны несколько одинаково сильных
присутствий, но оставшиеся на бумаге кривые загогулины тоже не годились
заказчику, хотя, конечно, можно было тешить себя мыслью, что искомая
идея настолько трансцендентна, что это единственный способ как-то
зафиксировать ее на бумаге. Но, как бы там ни было, работу Татарский не
сделал.
Страничку с отрывком про зубную щетку и киви, которая лежала в его
папочке, нельзя было показывать Ханину ни при каких обстоятельствах, а
показать что-то было необходимо, и ум Татарского был занят
самобичеванием. Он переделывал все брэнд-нэймы, в названии которых
встречалось слово "laser", и сладостно применял их к себе; "LoserJet" и
"Loser-Max" хлестко ударяли по душе и позволяли забыть на секунду о
надвигающемся позоре.
Впрочем, ближе к метро Татарский немного отвлекся. Там творилось
что-то странное. Стояло оцепление - десятка два ментов с автоматами,
которые переговаривались друг с дружкой по рациям, делая героические и
таинственные лица. В центре оцепленного пространства небольшой кран
грузил на платформу тягача обгоревшие остатки лимузина. Вокруг остова
машины ходило несколько людей в штатском, которые внимательно оглядывали
асфальт, подбирали с него что-то и укладывали в пластиковые пакеты вроде
мусорных. Все это Татарский разглядел с возвышенности, а когда он
спустился к станции, происходящее скрыла толпа, через которую не было
никакой возможности пробиться. Потыкавшись в потные спины сограждан,
Татарский вздохнул и пошел дальше.
Ханин был не в духе. Уронив лоб в ладонь, он чертил кончиком
сигареты в пепельнице какие-то каббалистические знаки. Татарский сел на
край стула напротив и, прижимая к груди папочку, сбивчиво заговорил:
- Я, конечно, написал. Как мог. Но я, по-моему, об лажался, и
Вовчику это давать не надо. Дело в том, что это такая тема... Такая,
оказывается, непростая тема... Может быть, я могу придумать слоган, или
дополнить brand essence русской идеи, или как-то расширить то, что
напишет Саша Бло, но концепцию мне делать рано. Я это не из скромности
говорю, а объективно. В общем...
- Забудь, - перебил Ханин.
- А что такое?
- Завалили Вовчика.
- Как? - откинулся Татарский на стуле.
- А очень просто, - сказал Ханин. - У него вчера стрелка была с
чеченами. Как раз возле твоего дома, кстати. Он на двух машинах
подкатил, с бойцами, достойно все. Думал, как у людей будет. А эти гады
за ночь окоп вырыли на холме напротив. И, как он подъехал, долбанули из
двух огнеметов "шмель". А это вещь страшная. Дает объемный взрыв с
температурой две тысячи градусов. У Вовчика машина бронированная была,
только она ведь от нормальных людей бронированная, а не от выродков...
Ханин махнул рукой.
- Вовчика сразу, - добавил он тихо. - А остальных бойцов, кто после
взрыва жив остался, из пулемета добили, когда они из машин
повыскакивали. Я не понимаю, как с такими людьми бизнес вести. И люди ли
они вообще. Н-да... Укатали сивку крутые урки...
Вместо приличествующей моменту скорби Татарский, к своему стыду,
испытал облегчение, граничащее с эйфорией.
- Да, - сказал он, - теперь понимаю. Я сегодня одну из этих машин
видел. Он прошлый раз на другой был, так что я ничего плохого не подумал
даже. Мало ли, думаю, кого грохнули - каждый день ведь кого-то... А
теперь вижу - все один к одному. И что это для нас значит в практическом
плане?
- Отпуск, - сказал Ханин. - На неопределенный срок. Очень большой
вопрос надо решать. Гамлетовский. Мне уже звонили с утра два раза.
- Из милиции? - спросил Татарский.
- Да. А потом из кавказского землячества. Пронюхали, гады, что
коммерсант освободился. Как акулы. По запаху крови. Так что вопрос стоит
теперь чисто конкретный. Черножопые крышу дают реально, а мусора просто
деньги тянут. Чтоб на стрелку поехали, надо все сапоги им вылизать. Но
грохнуть могут те и эти. А мусора, между прочем, особенно. Как они на
меня сегодня наехали... Мы, говорят, знаем, что у тебя бриллианты. А
какие у меня бриллианты? Скажи, какие?
- Не знаю, - ответил Татарский, вспомнив фотографию бриллиантового
колье с обещанием вечности, виденную у Ханина в туалете.
- Ладно, ты не бери в голову. Живи, люби, работай... Тебя, кстати,
ждут в соседней комнате.
- Кто? - вздрогнул Татарский.
- Да какой-то знакомый твой. Говорит, у него к тебе дело.
Морковин выглядел так же, как во время последней встречи, только в
его проборе стало больше седых волос, а глаза сделались печальней и
мудрее. На нем был строгий темный костюм, полосатый галстук и такой же
платок в нагрудном кармане. Увидев Татарского, он встал со стула, широко
улыбнулся и раскрыл руки для объятий.
- Ух, - сказал он, хлопая Татарского по спине, - ну и морда у тебя,
Ваван. Давно пьешь-то?
- Только из штопора выхожу, - виновато ответил Татарский. - Мне тут
такое задание дали, что иначе невозможно.
- Это ты о нем по телефону рассказывал?
- Когда?
- Не помнишь, что ли? Я так и думал. Ты сильно не в себе был.
Говорил, что концепцию пишешь для Бога, а на тебя за это древний змей
наезжает. Еще работу просил новую найти - говорил, что устал от
мирского...
- Хватит, - сказал Татарский, поднимая ладонь. - Не гони волну. Я и
так в говне по уши.
- Так тебе правда работа нужна?
- Еще как. Нас за одну ногу мусора тянут, а за другую чечены. Всех
в отпуск гонят.
- Ну так пойдем. У меня, кстати, в машине пиво есть.
Морковин приехал на крошечном синем "БМВ", похожем на торпеду на
колесах. Сидеть в нем было непривычно - тело принимало полулежачее
положение, колени поднимались к груди, а дно кузова неслось так близко к
асфальту, что мышцы живота непроизвольно сжимались каждый раз, когда
машина подпрыгивала на очередной выбоине.
- Тебе на такой ездить не страшно? - спросил Татарский. - Вдруг
кто-нибудь лом забудет в люке. Или железный прут из асфальта будет
торчать...
Морковин ухмыльнулся.
- Я понимаю, о чем ты говоришь, - сказал он. - Но к этому ощущению
я давно привык на работе.
Машина затормозила на перекрестке. Справа остановился красный джип
с шестью мощными фарами на крыше. Татарский покосился на водителя - это
был низколобый мужчина с мощными надбровными дугами, практически вся
кожа которого была покрыта густой черной шерстью. Одна его рука
поглаживала руль, а в другой была пластиковая бутылка "Пепси". Татарский
вдруг сообразил, что машина Морковина гораздо круче, и испытал крайне
редкое в своей жизни воздействие анального вау-фактора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68