Кто Вас слушает, и слушает охотно, Вы, короли, тот называется
Заратустра.
Я Заратустра, который однажды сказал: Что толку ещё в королях!
Простите, я обрадовался, когда Вы сказали друг другу: Что нам до королей!
Но здесь моё царство и моё господство чего могли бы Вы искать в моём
царстве? Но, быть может, дорогою нашли Вы то, чего я ищу: высшего человека
.
Когда короли услыхали это, они ударили себя в грудь и сказали в один
голос: Мы узнаны!
Мечом этого слова рассекаешь ты густейший мрак нашего сердца. Ты
открыл нашу скорбь, ибо видишь ли! мы пустились в путь, чтобы найти высшего
человека,
человека, который выше нас, хотя мы и короли. Ему ведём мы этого
осла. Ибо высший человек должен быть на земле и высшим повелителем.
Нет более тяжкого несчастья во всех человеческих судьбах, как если
сильные мира не суть также и первые люди. Тогда всё становится лживым,
кривым и чудовищным.
И когда они бывают даже последними и более скотами, чем людьми, тогда
поднимается и поднимается толпа в цене, и наконец говорит даже добродетель
толпы: смотри, лишь я добродетель!
Что слышал я только что? отвечал Заратустра. Какая мудрость у
королей! Я восхищён, и поистине, мне очень хочется облечь это в рифмы:
то будут, быть может, рифмы, которые едва ли придутся по ушам
каждого. Я разучился давно уже обращать внимание на длинные уши. Ну что ж!
Вперёд!
(Но тут случилось, что и осёл также заговорил: но он сказал отчётливо
и со злым умыслом И-А.)
Однажды в первый год по Рождестве Христа
Сивилла пьяная (не от вина) сказала:
О, горе, горе, как всё низко пало!
Какая всюду нищета!
Стал Рим большим публичным домом,
Пал Цезарь до скота, еврей стал Богом!
2
Короли наслаждались этими рифмами Заратустры; но король справа
сказал: О Заратустра, как хорошо сделали мы, что пришли повидать тебя!
Ибо враги твои показывали нам образ твой в своём зеркале: там являлся
ты в гримасе демона с язвительной улыбкой его; так что мы боялись тебя.
Но разве это помогло! Ты продолжал проникать в уши и сердца наши
своими изречениями. Тогда сказали мы наконец: что нам до того, как он
выглядит!
Мы должны его слышать, его, который учит: любите мир как средство к
новым войнам, и короткий мир больше, чем долгий!
Никто не произносил ещё таких воинственных слов: Что хорошо? Хорошо
быть храбрым. Благо войны освящает всякую цель .
О Заратустра, кровь наших отцов заволновалась при этих словах в нашем
теле: это была как бы речь весны к старым бочкам вина.
Когда мечи скрещивались с мечами, подобно змеям с красными пятнами,
тогда жили отцы наши полною жизнью: всякое солнце мира казалось им бледным
и холодным, а долгий мир приносит позор.
Как они вздыхали, отцы наши, когда они видели на стене совсем
светлые, притупленные мечи! Подобно им, жаждали они войны. Ибо меч хочет
упиваться кровью и сверкает от желания .
Пока короли говорили с жаром, мечтая о счастье отцов своих, напало на
Заратустру сильное желание посмеяться над пылом их: ибо было очевидно, что
короли, которых он видел перед собой, были очень миролюбивые короли, со
старыми, тонкими лицами. Но он превозмог себя. Ну что ж! сказал он. Вот
дорога, ведущая к пещере Заратустры; и пусть у сегодняшнего дня будет
долгий вечер! А теперь мне пора, меня зовёт от Вас крик о помощи.
Пещере моей будет оказана честь, если короли будут сидеть в ней и
ждать: но, конечно, долго придётся Вам ждать!
Так что ж! Где же учатся сегодня лучше ждать, как не при дворах? И
вся добродетель королей, какая у них ещё осталась, не называется ли она
сегодня умением ждать?
Так говорил Заратустра.
Пиявка
И Заратустра в раздумье продолжал свой путь, спускаясь всё ниже,
проходя по лесам и мимо болот; и как случается с каждым, кто обдумывает
трудные вещи, наступил он нечаянно на человека. И вот посыпались ему разом
в лицо крик боли, два проклятья и двадцать скверных ругательств так что он
в испуге замахнулся палкой и ещё ударил того, на кого наступил. Но тотчас
же он опомнился; и сердце его смеялось над глупостью, только что
совершённой им.
Прости, сказал он человеку, на которого наступил и который с яростью
приподнялся и сел, прости и выслушай прежде сравнение.
Как путник, мечтающий о далёких вещах, нечаянно на пустынной улице
наталкивается на спящую собаку, лежащую на солнце;
как оба они вскакивают и бросаются друг на друга, подобно
смертельным врагам, оба смертельно испуганные, так случилось и с нами.
И однако! И однако немногого недоставало, чтобы они приласкали друг
друга, эта собака и этот одинокий! Ведь оба они одинокие!
Кто бы ты ни был, ответил, всё ещё в гневе, человек, на которого
наступил Заратустра, ты слишком больно наступаешь на меня и своим
сравнением, а не только своей ногою!
Смотри, разве я собака? и при этих словах тот, кто сидел, поднялся и
вытащил свою голую руку из болота. Ибо сперва он лежал, вытянувшись на
земле, скрытый и неузнаваемый, как те, кто выслеживают болотную дичь.
Но что с тобой! воскликнул испуганный Заратустра, ибо он увидел
кровь, обильно струившуюся по обнажённой руке. Что случилось с тобой? Не
укусило ли тебя, несчастный, какое-нибудь вредное животное?
Обливавшийся кровью улыбнулся, всё ещё продолжая сердиться. Что тебе
за дело! сказал он и хотел идти дальше. Здесь я дома и в своём царстве.
Пусть спрашивает меня кто хочет: но всякому болвану вряд ли стану я
отвечать .
Ты заблуждаешься, сказал Заратустра с состраданием и удержал его, ты
ошибаешься: здесь ты не в своём, а в моём царстве, и здесь ни с кем не
должно быть несчастья.
Называй меня, впрочем, как хочешь, я тот, кем я должен быть. Сам же
себя называю я Заратустрой.
Ну что ж! Там вверху идёт дорога к пещере Заратустры, она не далека,
не хочешь ли ты у меня полечить свои раны?
Пришлось тебе плохо, несчастный, в этой жизни: сперва укусило тебя
животное, и потом наступил на тебя человек!
Но, услыхав имя Заратустры, задетый преобразился. Что со мной!
воскликнул он. Кто же интересует меня ещё в этой жизни, как не этот
единственный человек Заратустра и не это единственное животное, живущее
кровью, пиявка?
Ради пиявки лежал я здесь, на краю этого болота, как рыболов, и уже
была моя вытянутая рука укушена десять раз, как вдруг начинает питаться
моей кровью ещё более прекрасное животное, сам Заратустра!
О счастье! О чудо! Да будет благословен самый день, привлекший меня в
это болото! Да будет благословенна лучшая, самая действительная из
кровососных банок, ныне живущих, да будет благословенна великая пиявка
совести, Заратустра!
Так говорил тот, на кого наступил Заратустра; и Заратустра радовался
словам его и их тонкой почтительности. Кто ты? спросил он и протянул ему
руку. Между нами остаётся ещё многое, что надо выяснить и осветить; но уже,
кажется мне, настаёт чистый, ясный день .
Я совестливый духом, отвечал вопрошаемый, и в вопросах духа трудно
найти кого-либо более меткого, более едкого и более твёрдого, чем я,
исключая того, у кого я учился, самого Заратустру.
Лучше ничего не знать, чем знать многое наполовину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69