- У нашего
братца Пита дома больная малышка.
Я погрузился в сон. Вскоре я почувствовал сильный холод, но не мог
двинуть рукой, чтобы натянуть на себя одеяло.

5
Я жаловался бармену на кондиционер - лопасти крутились слишком
сильно, и мы могли простудиться.
- Не имеет значения, - уверял он меня. - Вы не почувствуете холода,
когда заснете. Сон... сон... сон... вечерняя услада, прекрасный сон. - У
бармена почему-то было лицо Белл.
- Выпить бы чего-нибудь горяченького! - настаивал я. - "Том и
Джерри", например. Или чай. Горячий чай. Целый чайник!
- Сам ты "чайник", - отвечал врач. - Сна ему захотелось. Выкиньте-ка
этого "чайника" отсюда!
Я попытался зацепиться ногой за бронзовую подножку, но у стойки бара
не было бронзовой подножки, и мне это показалось забавным. Я плашмя лежал
на спине, что было еще забавнее. Как будто у них в этом баре обслуживали
безногих... Ведь у меня не было ног - как же я мог зацепиться за бронзовую
подножку? И рук не было тоже. "Смотри, мама, у этого дяди рук нет!" Пит
уселся мне на грудь и завыл.
Я снова был на учениях... судя по всему, учениях по усиленной
переподготовке, в лагере под Хейлом. Мне только что засунули за шиворот
снег - так они делают из вас "настоящих мужчин". Мне нужно было
вскарабкаться на чертову гору, самую высокую во всем Колорадо; ее склоны -
сплошной лед, а у меня не было ног. Тем не менее я тащил самый большой
тюк, какой только можно представить, и все время помнил: генералы хотели
выяснить, нельзя ли солдата использовать вместо вьючного мула; меня же
выбрали потому, что, если я и погибну, с такой потерей можно не считаться.
Я не прополз бы и шагу, не подталкивай меня сзади маленькая Рикки.
Старший сержант повернулся ко мне - лицом он напоминал Белл - и,
посинев от ярости, заорал:
- Эй ты, пошевеливайся! Я тебя ждать не собираюсь. Мне плевать,
заберешься ты или нет... Но пока не выполнишь задания, не уснешь.
Мои не-ноги не несли меня дальше, и я свалился в обжигающий снег и
заснул-таки, а маленькая Рикки выла и умоляла меня не спать. Но я должен
был спать...
Я проснулся в постели; рядом лежала Белл. Она трясла меня,
приговаривая:
- Проснись, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет: девушка должна
думать о своем будущем!
Я попытался подняться и достать из-под кровати мешки с золотом, чтобы
отдать ей, но она ушла... а тем временем "горничная" с лицом Белл схватила
мешки, положила на поднос и поспешно выкатилась из комнаты. Я ринулся было
за ней, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще. "Нету
тела у меня, не о чем заботиться..." Мир состоял из старших сержантов и
работы... и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова
взнуздать себя и вновь принялся карабкаться вверх по ледяному склону.
Склон был белым и красиво изогнутым, и мне ничего не оставалось, как
только карабкаться к розовой вершине, где мне позволят наконец заснуть:
ведь мне так необходим сон! Но я никогда не достигну ее... у меня нет ни
рук, ни ног - ничего...
На склонах горы загорелся лес. Снег почему-то не таял, но на меня
волнами накатывалась жара; а я все полз и полз, выбиваясь из сил. Надо
мной наклонился старший сержант:
- Просыпайся... просыпайся... просыпайся...

Но как только я просыпался, он хотел, чтобы я засыпал опять. Что
происходило потом - я помню смутно. Кажется, некоторое время я лежал на
столе и стол подо мной вибрировал; вокруг горели огни, наподобие змей
свешивались с потолка шланги каких-то приборов, толпился народ. Потом,
когда я окончательно проснулся, то уже лежал на больничной койке.
Чувствовал я себя вполне сносно, если не считать легкой слабости, словно
после сеанса в турецкой бане. Руки-ноги были при мне. Но со мной никто не
разговаривал, и едва я раскрывал рот, чтобы задать вопрос, сиделка тут же
засовывала что-то мне под язык. Потом довольно долго мне делали массаж.
Наконец, проснувшись однажды утром, я почувствовал себя совершенно
здоровым и тут же вылез из кровати. Слегка кружилась голова, а в остальном
был полный порядок. Теперь я уже знал, как попал сюда, знал, что вся эта
чертовщина мне просто приснилась.
И я знал, кто меня сюда поместил. Пока я находился под действием
наркотика, Белл внушала мне, чтобы я забыл о ее предательстве; но либо я
не воспринял внушений, либо за тридцать лет сна в холоде гипноз потерял
свою силу. И хотя кое-какие детали стерлись из памяти, я не забыл, что они
хитростью заманили меня в храм, - так в добрые старые времена вербовщики
спаивали и увозили на суда матросов.
Я не был очень уж зол на них. Правда, все это произошло только
"вчера", или один сон назад, но сон-то длился целых тридцать лет! Человеку
порой бывает трудно разобраться в своих ощущениях - они, как правило,
субъективны; хотя я отчетливо помнил все, что случилось "вчера", но
воспринимал события того дня так, словно они имели место давным-давно.
Приходилось вам видеть на экране телевизора двойной план: питчера в момент
подачи и одновременно общий вид стадиона? Два изображения словно наложены
друг на друга. Нечто похожее испытывал и я: прошлое четко запечатлелось в
моем сознании, но эмоциональное восприятие притупилось, как это бывает,
когда мысленно возвращаешься к делам давно минувших дней.
Я твердо намеревался разыскать Белл и Майлза и сделать из них фарш
для кошачьих консервов, но спешить не следовало. Дело терпит до следующего
года; а сейчас мне хотелось понять, что же из себя представляет 2000 год,
в который я попал. Кстати, о кошачьих консервах... А где же Пит? Он ведь
должен быть где-то поблизости... если, конечно, бедняга пережил "долгий
сон". Вот тут-то я и вспомнил, что мне помешали прихватить с собой Пита.
"Дело" Белл и Майлза я переложил из папки Ждет в папку Срочно. Ведь
они пытались убить моего кота, разве не так? Они больше чем убили его -
они обрекли Пита на одичание... Он влачил остаток своих дней, шатаясь по
задворкам в поисках объедков. Он стал тощим и ободранным, его добрая душа
очерствела, и он возненавидел всех без исключения двуногих тварей. Они
дали ему умереть - а он, конечно, не мог дожить до моего пробуждения, - и
умер он в уверенности, что я его бросил. Они мне заплатят за это - если
они сами еще живы. О, трудно выразить словами, как я надеялся, что они еще
живы!
Тут я обнаружил, что стою в ногах у своей койки, вцепившись в спинку,
чтобы не упасть. Из одежды на мне была только пижама. Я огляделся,
прикидывая, как мне вызвать кого-нибудь из персонала. Больничные палаты за
тридцать лет, что я спал, изменились мало - на первый взгляд. Только вот
окна не было, и я не мог понять, откуда поступал свет. Больничная койка,
насколько я помнил из прошлого, напоминала прежние: высокая и узкая, но
сконструированная не только как место, на котором спят, под сеткой матраца
располагались какие-то трубы, еще ниже, видимо, имелся и модернизированный
ночной горшок. Прикроватная тумбочка составляла единое целое с койкой. При
других обстоятельствах меня, может, и заинтересовала бы незнакомая
конструкция, но теперь я сосредоточил внимание на поисках обычного звонка,
которым вызывают сестер или нянечек, - мне нужна была одежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56