Гарин раскрыл глаза:
- Папиросу.
От этой русской привычки - курить натощак - он не мог отделаться, хо-
тя и знал, что американское высшее общество, интересующееся каждым его
шагом, движением, словом, видит в курении натощак некоторый признак
безнравственности.
В ежедневных фельетонах вся американская пресса совершенно обелила
прошлое Петра Гарина. Если ему в прошлом приходилось пить вино, то
только по принуждению, а на самом деле он был враг алкоголя; отношения
его к мадам Ламоль были чисто братские, основанные на духовном общении;
оказалось даже, что любимым занятием его и мадам Ламоль в часы отдыха
было чтение вслух любимых глав из Библии; некоторые его резкие поступки
(история в Вилль Давре, взрыв химических заводов, потопление американс-
кой эскадры и др.) объяснялись одни - роковой случайностью, другие - не-
осторожным обращением с гиперболоидом, во всяком случае, великий человек
искренне и глубоко в них раскаивается и готовится вступить в лоно церк-
ви, чтобы окончательно смыть с себя невольные грехи (между протес-
тантской и католической церквами уже началась борьба за Петра Гарина),
и, наконец, ему приписывали увлечение с детства, по крайней мере, де-
сятью видами спорта.
Выкурив толстую папиросу, Гарин покосился на шоколад. Будь это в
прежнее время, когда его считали негодяем и разбойником, он спросил бы
содовой и коньяку, чтобы хорошенько вздернуть нервы, но пить диктатору
полумира с утра коньяк! Такая безнравственность отшатнула бы всю солид-
ную буржуазию, сплотившуюся, как наполеоновская гвардия, вокруг его тро-
на.
Морщась, он хлебнул шоколаду. Камердинер, с торжественной грустью
стоявший у дверей, спросил вполголоса:
- Господин диктатор разрешит войти личному секретарю?
Гарин лениво сел на кровати, натянул шелковую пижаму:
- Просите.
Вошел секретарь, достойно три раза - у дверей, посреди комнаты и близ
кровати - поклонился диктатору. Пожелал доброго утра. Чуть-чуть покосил-
ся на стул.
- Садитесь, - сказал Гарин, зевнув так, что щелкнули зубы.
Личный секретарь сел. Это был одетый во все темное, средних лет кост-
лявый мужчина с морщинистым лбом и провалившимися щеками. Веки его глаз
были всегда полуопущены. Он считался самым элегантным человеком в Новом
Свете и, как думал Петр Петрович, был приставлен к нему крупными финан-
систами в виде шпиона.
- Что нового? - спросил Гарин. - Как золотой курс?
- Поднимается.
- Туговато все-таки.
Секретарь меланхолично поднял веки:
- Да, вяло. Все еще вяло.
- Мерзавцы!
Гарин сунул босые ноги в парчовые туфли и зашагал по белому ковру
опочивальни:
- Мерзавцы, сукины дети, ослы!
Невольно левая рука его полезла за спину, большим пальцем правой он
зацепился за связки пижамовых штанов и так шагал с упавшей на лоб прядью
волос. Видимо, и секретарю эта минута казалась исторической: он вытянул-
ся на стуле, вытянул шею из крахмального воротника, - казалось, прислу-
шивался к шагам истории.
- Мерзавцы! - последний раз повторил Гарин. - Медленность поднятия
курса я понимаю как недоверие ко мне. Мне! Вы понимаете? Я издам декрет
о запрещении вольной продажи золотых брусков под страхом смертной каз-
ни... Пишите.
Он остановился и, строго глядя на пышно-розовый зад Авроры, летящей
среди облаков и амуров на потолке, начал диктовать:
"От сего числа постановлением сената..."
Покончив с этим делом, он выкурил вторую папиросу. Бросил окурок в
недопитую чашку шоколада. Спросил:
- Еще что нового? Покушений на мою жизнь не обнаружено?
Длинными пальцами с длинными отполированными ногтями секретарь взял
из портфеля листочек, про себя прочел его, перевернул, опять перевернул:
- Вчера вечером и сегодня в половине седьмого утра полицией раскрыты
два новых покушения на вас, сэр.
- Ага! Очень хорошо. Обнародовать в печати. Кто же это такие? Наде-
юсь, толпа сама расправилась с негодяями? Что?
- Вчера вечером в парке перед дворцом был обнаружен молодой человек,
с виду рабочий, в карманах его найдены две железные гайки, каждая весом
в пятьсот граммов. К сожалению, было уже поздно, парк малолюден, и
только нескольким прохожим, узнавшим, что покушаются на жизнь обожаемого
диктатора, удалось ударить несколько раз негодяя. Он задержан.
- Эти прохожие были все же частные лица или агенты?
У секретаря затрепетали веки, он чуть-чуть усмехнулся уголком рта -
единственной во всей Северной Америке, неподражаемой улыбкой:
- Разумеется, сэр, это были частные лица, честные торговцы, преданные
вам, сэр.
- Узнать имена торговцев, - продиктовал Гарин, - в печати выразить им
мою горячую признательность. Покушавшегося судить по всей строгости за-
конов. После осуждения я его помилую.
- Второе покушение произошло также в парке, - продолжал секретарь. -
Была обнаружена дама, смотревшая на окна вашей опочивальни, сэр. При да-
ме найден небольшой револьвер.
- Молоденькая?
- Пятидесяти трех лет. Девица.
- И что же толпа?
- Толпа ограничилась тем, что сорвала с нее шляпу, изломала зонтик и
растоптала сумочку. Такой сравнительно слабый энтузиазм объясняется ран-
ним часом утра и жалким видом самой дамы, немедленно упавшей в обморок
при виде разъяренной толпы.
- Выдать старой вороне заграничный паспорт и немедленно вывезти за
пределы Соединенных Штатов. В печати говорить глухо об этом инциденте.
Что еще?
Без пяти девять Гарин взял душ, после чего отдал себя в работу парик-
махеру и его четырем помощникам. Он сел в особое, вроде зубоврачебного,
кресло, покрытое льняной простыней, перед тройным зеркалом. Одновременно
лицо его было подвергнуто паровой ванне, над ногтями обеих рук запорхали
пилочками, ножичками, замшевыми подушечками две блондинки, над ногтями
ног - две искуснейшие мулатки. Волосы на голове освежены в нескольких
туалетных водах и эссенциях, тронуты щипцами и причесаны так, что стало
незаметно плеши. Брадобрей, получивший титул баронета за удивительное
искусство, побрил Петра Петровича, напудрил и надушил лицо и голову раз-
личными духами: шею - запахом роз, за ушами - шипром, виски - букетом
Вернэ, около губ - веткой яблони (греб эпл), бородку - тончайшими духами
"Сумерки".
После всех этих манипуляций диктатора можно было обернуть шелковой
бумагой, положить в футляр и послать на выставку. Гарин с трудом дотер-
пел до конца, он подвергался этим манипуляциям каждое утро, и в газетах
писали о его "четверти часа после ванны". Делать было нечего.
Затем он проследовал в гардеробную, где его ожидали два лакея и да-
вешний камердинер с носками, рубашками, башмаками и прочим. На сегодня
он выбрал коричневый костюм с искоркой. Сволочи-репортеры писали, что
одним из удивительнейших талантов диктатора было уменье выбрать галстук.
Приходилось подчиняться и держать ухо востро. Гарин выбрал галстук расц-
ветки павлиньего пера. Ругаясь вполголоса по-русски, сам завязал его.
Следуя в столовую, отделанную в средневековом вкусе, Гарин подумал:
"Так долго не выдержать, вот черт, навязали режим".
За завтраком (опять-таки ни капли алкоголя) диктатор должен был прос-
матривать корреспонденцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
- Папиросу.
От этой русской привычки - курить натощак - он не мог отделаться, хо-
тя и знал, что американское высшее общество, интересующееся каждым его
шагом, движением, словом, видит в курении натощак некоторый признак
безнравственности.
В ежедневных фельетонах вся американская пресса совершенно обелила
прошлое Петра Гарина. Если ему в прошлом приходилось пить вино, то
только по принуждению, а на самом деле он был враг алкоголя; отношения
его к мадам Ламоль были чисто братские, основанные на духовном общении;
оказалось даже, что любимым занятием его и мадам Ламоль в часы отдыха
было чтение вслух любимых глав из Библии; некоторые его резкие поступки
(история в Вилль Давре, взрыв химических заводов, потопление американс-
кой эскадры и др.) объяснялись одни - роковой случайностью, другие - не-
осторожным обращением с гиперболоидом, во всяком случае, великий человек
искренне и глубоко в них раскаивается и готовится вступить в лоно церк-
ви, чтобы окончательно смыть с себя невольные грехи (между протес-
тантской и католической церквами уже началась борьба за Петра Гарина),
и, наконец, ему приписывали увлечение с детства, по крайней мере, де-
сятью видами спорта.
Выкурив толстую папиросу, Гарин покосился на шоколад. Будь это в
прежнее время, когда его считали негодяем и разбойником, он спросил бы
содовой и коньяку, чтобы хорошенько вздернуть нервы, но пить диктатору
полумира с утра коньяк! Такая безнравственность отшатнула бы всю солид-
ную буржуазию, сплотившуюся, как наполеоновская гвардия, вокруг его тро-
на.
Морщась, он хлебнул шоколаду. Камердинер, с торжественной грустью
стоявший у дверей, спросил вполголоса:
- Господин диктатор разрешит войти личному секретарю?
Гарин лениво сел на кровати, натянул шелковую пижаму:
- Просите.
Вошел секретарь, достойно три раза - у дверей, посреди комнаты и близ
кровати - поклонился диктатору. Пожелал доброго утра. Чуть-чуть покосил-
ся на стул.
- Садитесь, - сказал Гарин, зевнув так, что щелкнули зубы.
Личный секретарь сел. Это был одетый во все темное, средних лет кост-
лявый мужчина с морщинистым лбом и провалившимися щеками. Веки его глаз
были всегда полуопущены. Он считался самым элегантным человеком в Новом
Свете и, как думал Петр Петрович, был приставлен к нему крупными финан-
систами в виде шпиона.
- Что нового? - спросил Гарин. - Как золотой курс?
- Поднимается.
- Туговато все-таки.
Секретарь меланхолично поднял веки:
- Да, вяло. Все еще вяло.
- Мерзавцы!
Гарин сунул босые ноги в парчовые туфли и зашагал по белому ковру
опочивальни:
- Мерзавцы, сукины дети, ослы!
Невольно левая рука его полезла за спину, большим пальцем правой он
зацепился за связки пижамовых штанов и так шагал с упавшей на лоб прядью
волос. Видимо, и секретарю эта минута казалась исторической: он вытянул-
ся на стуле, вытянул шею из крахмального воротника, - казалось, прислу-
шивался к шагам истории.
- Мерзавцы! - последний раз повторил Гарин. - Медленность поднятия
курса я понимаю как недоверие ко мне. Мне! Вы понимаете? Я издам декрет
о запрещении вольной продажи золотых брусков под страхом смертной каз-
ни... Пишите.
Он остановился и, строго глядя на пышно-розовый зад Авроры, летящей
среди облаков и амуров на потолке, начал диктовать:
"От сего числа постановлением сената..."
Покончив с этим делом, он выкурил вторую папиросу. Бросил окурок в
недопитую чашку шоколада. Спросил:
- Еще что нового? Покушений на мою жизнь не обнаружено?
Длинными пальцами с длинными отполированными ногтями секретарь взял
из портфеля листочек, про себя прочел его, перевернул, опять перевернул:
- Вчера вечером и сегодня в половине седьмого утра полицией раскрыты
два новых покушения на вас, сэр.
- Ага! Очень хорошо. Обнародовать в печати. Кто же это такие? Наде-
юсь, толпа сама расправилась с негодяями? Что?
- Вчера вечером в парке перед дворцом был обнаружен молодой человек,
с виду рабочий, в карманах его найдены две железные гайки, каждая весом
в пятьсот граммов. К сожалению, было уже поздно, парк малолюден, и
только нескольким прохожим, узнавшим, что покушаются на жизнь обожаемого
диктатора, удалось ударить несколько раз негодяя. Он задержан.
- Эти прохожие были все же частные лица или агенты?
У секретаря затрепетали веки, он чуть-чуть усмехнулся уголком рта -
единственной во всей Северной Америке, неподражаемой улыбкой:
- Разумеется, сэр, это были частные лица, честные торговцы, преданные
вам, сэр.
- Узнать имена торговцев, - продиктовал Гарин, - в печати выразить им
мою горячую признательность. Покушавшегося судить по всей строгости за-
конов. После осуждения я его помилую.
- Второе покушение произошло также в парке, - продолжал секретарь. -
Была обнаружена дама, смотревшая на окна вашей опочивальни, сэр. При да-
ме найден небольшой револьвер.
- Молоденькая?
- Пятидесяти трех лет. Девица.
- И что же толпа?
- Толпа ограничилась тем, что сорвала с нее шляпу, изломала зонтик и
растоптала сумочку. Такой сравнительно слабый энтузиазм объясняется ран-
ним часом утра и жалким видом самой дамы, немедленно упавшей в обморок
при виде разъяренной толпы.
- Выдать старой вороне заграничный паспорт и немедленно вывезти за
пределы Соединенных Штатов. В печати говорить глухо об этом инциденте.
Что еще?
Без пяти девять Гарин взял душ, после чего отдал себя в работу парик-
махеру и его четырем помощникам. Он сел в особое, вроде зубоврачебного,
кресло, покрытое льняной простыней, перед тройным зеркалом. Одновременно
лицо его было подвергнуто паровой ванне, над ногтями обеих рук запорхали
пилочками, ножичками, замшевыми подушечками две блондинки, над ногтями
ног - две искуснейшие мулатки. Волосы на голове освежены в нескольких
туалетных водах и эссенциях, тронуты щипцами и причесаны так, что стало
незаметно плеши. Брадобрей, получивший титул баронета за удивительное
искусство, побрил Петра Петровича, напудрил и надушил лицо и голову раз-
личными духами: шею - запахом роз, за ушами - шипром, виски - букетом
Вернэ, около губ - веткой яблони (греб эпл), бородку - тончайшими духами
"Сумерки".
После всех этих манипуляций диктатора можно было обернуть шелковой
бумагой, положить в футляр и послать на выставку. Гарин с трудом дотер-
пел до конца, он подвергался этим манипуляциям каждое утро, и в газетах
писали о его "четверти часа после ванны". Делать было нечего.
Затем он проследовал в гардеробную, где его ожидали два лакея и да-
вешний камердинер с носками, рубашками, башмаками и прочим. На сегодня
он выбрал коричневый костюм с искоркой. Сволочи-репортеры писали, что
одним из удивительнейших талантов диктатора было уменье выбрать галстук.
Приходилось подчиняться и держать ухо востро. Гарин выбрал галстук расц-
ветки павлиньего пера. Ругаясь вполголоса по-русски, сам завязал его.
Следуя в столовую, отделанную в средневековом вкусе, Гарин подумал:
"Так долго не выдержать, вот черт, навязали режим".
За завтраком (опять-таки ни капли алкоголя) диктатор должен был прос-
матривать корреспонденцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74