- Вы хотите сказать, что я теперь же мог бы освободить Сюзанну от мо-
их услуг?
- Да, Гастон.
Он перегнулся через стол, стиснул бокал в кулаке.
- Мои усы будут пахнуть вашей кожей?
- Я думаю, что этого не избежать, Гастон.
- Ладно - Он откинулся. - Ладно. Будет все, как вы хотите.
Обед окончен. Кофе со столетним коньяком выпито. Двухдолларовая сига-
ра - "Корона Коронас" - выкурена до половины, и пепел ее не отвалился.
Наступил мучительный час: куда ехать "дальше", каким сатанинским смычком
сыграть на усталых нервах что-нибудь веселенькое?
Роллинг потребовал афишу всех парижских развлечений.
- Хотите танцевать?
- Нет, - ответила Зоя, закрывая мехом половину лица.
- Театр, театр, театр, - читал Роллинг. Все это было скучно: трехакт-
ная разговорная комедия, где актеры от скуки и отвращения даже не грими-
руются, актрисы в туалетах от знаменитых портных глядят в зрительный зал
пустыми глазами.
- Обозрение. Обозрение. Вот: "Олимпия" - сто пятьдесят голых женщин в
одних туфельках и чудо техники: деревянный занавес, разбитый на шахмат-
ные клетки, в которых при поднятии и опускании стоят совершенно голые
женщины. Хотите - поедем?
- Милый друг, они все кривоногие - девчонки с бульваров.
- "Аполло". Здесь мы не были. Двести голых женщин в одних только...
Это мы пропустим. "Скала". Опять женщины. Так, так. Кроме того, "Всемир-
но известные музыкальные клоуны Пим и Джек".
- О них говорят, - сказала Зоя, - поедемте.
Они заняли литерную ложу у сцены. Шло обозрение. Непрерывно двигаю-
щийся молодой человек в отличном фраке и зрелая женщина в красном, в ши-
рокополой шляпе и с посохом говорили добродушные колкости правительству,
невинные колкости шефу полиции, очаровательно подсмеивались над высоко-
валютными иностранцами, впрочем, так, чтобы они не уехали сейчас же пос-
ле этого обозрения совсем из Парижа и не отсоветовали бы своим друзьям и
родственникам посетить веселый Париж.
Поболтав о политике, непрерывно двигающий ногами молодой человек и
дама с посохом воскликнули: "Гоп, ля-ля". И на сцену выбежали голые, как
в бане, очень белые, напудренные девушки. Они выстроились в живую карти-
ну, изображающую наступающую армию. В оркестре мужественно грянули фан-
фары и сигнальные рожки.
- На молодых людей это должно действовать, - сказал Роллинг.
Зоя ответила:
- Когда женщин так много, то не действует.
Затем занавес опустился и вновь поднялся. Занимая половину сцены, у
рампы стоял бутафорский рояль. Застучали деревянные палочки джаз-банда,
и появились Пим и Джек. Пим, как полагается, - в невероятном фраке, в
жилете по колено, сваливающиеся штаны, аршинные башмаки, которые сейчас
же от него убежали (аплодисменты), морда - доброго идиота. Джек - обсы-
пан мукой, в войлочном колпаке, на заду - летучая мышь.
Сначала они проделывали все, что нужно, чтобы смеяться до упаду, Джек
бил Пима по морде, и тот выпускал сзади облако пыли, потом Джек бил Пима
по черепу, и у того выскакивал гуттаперчивый волдырь.
Джек сказал: "Послушай, хочешь - я тебе сыграю на этом рояле?" Пим
страшно засмеялся, сказал: "Ну, сыграй на этом рояле", - и сел поодаль.
Джек изо всей силы ударил по клавишам - у рояля отвалился хвост. Пим
опять страшно много смеялся. Джек второй раз ударил по клавишам - у роя-
ля отвалился бок. "Это ничего", - сказал Джек и дал Пиму по морде. Тот
покатился через всю сцену, упал (барабан - бумм). Встал: "Это ничего";
выплюнул пригоршню зубов, вынул из "кармана метелку и совок, каким соби-
рают навоз на улицах, почистился. Тогда Джек в третий раз ударил по кла-
вишам, рояль рассыпался весь, под ним оказался обыкновенный концертный
рояль. Сдвинув на нос войлочный колпачок, Джек с непостижимым ис-
кусством, вдохновенно стал играть "Кампанеллу" Листа.
У Зои Монроз похолодели руки. Обернувшись к Роллингу, она прошептала:
- Это великий артист.
- Это ничего, - сказал Пим, когда Джек кончил играть, - теперь ты
послушай, как я сыграю.
Он стал вытаскивать из различных карманов дамские панталоны, старый
башмак, клистирную трубку, живого котенка (аплодисменты), вынул скрипку
и, повернувшись к зрительному залу скорбным лицом доброго идиота, заиг-
рал бессмертный этюд Паганини.
Зоя поднялась, перекинула через шею соболий мех, сверкнула бриллиан-
тами.
- Идемте, мне противно. К сожалению, я когда-то была артисткой.
- Крошка, куда же мы денемся! Половина одиннадцатого.
- Едемте пить.
Через несколько минут их лимузин остановился на Монмартре, на узкой
улице, освещенной десятью окнами притона "Ужин Короля". В низкой, пунцо-
вого шелка, с зеркальным потолком и зеркальными стенами, жаркой и наку-
ренной зале, в тесноте, среди летящих лент серпантина, целлулоидных ша-
риков и конфетти, покачивались в танце женщины, перепутанные бумажными
лентами, обнаженные по пояс, к их гримированным щекам прижимались багро-
вые и бледные, пьяные, испитые, возбужденные мужские лица. Трещал рояль.
Выли, визжали скрипки, и три негра, обливаясь потом, били в тазы, ревели
в автомобильные рожки, трещали дощечками, звонили, громыхали тарелками,
лупили в турецкий барабан. Чье-то мокрое лицо придвинулось вплотную к
Зое. Чьи-то женские руки обвились вокруг шеи Роллинга.
- Дорогу, дети мои, дорогу химическому королю, - надрываясь, кричал
метрдотель, с трудом отыскал место за узким столом, протянутым вдоль
пунцовой стены, и усадил Зою и Роллинга. В них полетели шарики, конфет-
ти, серпантин.
- На вас обращают внимание, - сказал Роллинг.
Зоя, полуопустив веки, пила шампанское. Ей было душно и влажно под
легким шелком, едва прикрывающим ее груди. Целлулоидный шарик ударился
ей в щеку.
Она медленно повернула голову, - чьи-то темные, словно обведенные
угольной чертой, мужские глаза глядели на нее с мрачным восторгом. Она
подалась вперед, положила на стол голые руки и впитывала этот взгляд,
как вино: не все ли равно - чем опьяняться?
У человека, глядевшего на нее, словно осунулось лицо за эти несколько
секунд. Зоя опустила подбородок в пальцы, вдвинутые в пальцы, исподлобья
встретила в упор этот взгляд... Где-то она видела этого человека. Кто он
такой? - ни француз, ни англичанин. В темной бородке запутались конфет-
ти. Красивый рот. "Любопытно, Роллинг ревнив?" - подумала она.
Лакей, протолкнувшись сквозь танцующих, подал ей записочку. Она изу-
милась, откинулась на спинку дивана. Покосилась на Роллинга, сосавшего
сигару, прочла:
"Зоя, тот, на кого вы смотрите с такой нежностью, - Гарин... Целую
ручку. Семенов".
Она, должно быть, так страшно побледнела, что неподалеку чей-то голос
проговорил сквозь шум: "Смотрите, даме дурно". Тогда она протянула пус-
той бокал, и лакей налил шампанского.
Роллинг сказал:
- Что вам написал Семенов?
- Я скажу после.
- Он написал что-нибудь о господине, который нагло разглядывает вас?
Это тот, кто был у меня вчера. Я его выгнал.
- Роллинг, разве вы не узнаете его?.. Помните, на площади Этуаль?..
Это - Гарин.
Роллинг только сопнул. Вынул сигару - "Ага". Вдруг лицо его приняло
то самое выражение, когда он бегал по серебристому ковру кабинета, про-
думывая на пять ходов вперед все возможные комбинации борьбы, Тогда он
бойко щелкнул пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74