Работу над локатором следовало ускорить по разным соображениям: звонили моряки, беспокоился главный инженер — как-никак он поручился перед ними, — истекал срок обещания Григорьеву, но сильнее всего было нетерпение — увидеть результаты своих трудов. Это нестерпимое желание знакомо каждому исследователю.
Нужны были люди, люди и люди.
В этот напряженный момент Майя Устинова тоже потребовала увеличить свою группу. Испытания у нее шли полным ходом, и Майе приходилось вертеться со своими инженерами до позднего вечера, и все же в график они не укладывались.
Скрепя сердце Андрей перебирал кандидатуры. Каждый, кто работал у Майи, был обречен в его глазах рано или поздно на разочарование. Первой в докладной записке Устиновой стояла фамилия Цветковой. Андрей стиснул зубы — Цветкову он не уступит. Он сам намерен был взять ее к себе в группу. Он имел в виду, кроме всего прочего, как-то поправить отношения Саши и Нины. Ничто так не сближает, как работа плечом к плечу. Разумеется, Майя имела право выбора, так же как и он, особенно если речь шла о Цветковой, ее воспитаннице, и все же Цветкову он не уступит. Майя холодно посоветовала считаться с желанием человека. Андрей с досадой пожал плечами.
— А ей-богу, Майя Константиновна, жаль, что мы дробим свои силы…
Неужели вы полагаете, что реставрация тонковского метода даст большие результаты, чем локатор? Ненужная и нездоровая конкуренция получается у нас. Чистые серые глаза Майи потемнели. Сейчас она почти ненавидела Андрея. Он предлагает ей отступиться! Как бы не так! Верит она в свою работу? Верит. За нее Тонков, Потапенко. Видно, Лобанов просто испугался и ищет способ пойти на мировую. Испугался честного, открытого соревнования… А кажется таким героем!
— Андрей Николаевич, — сказала она. — Я подала вам докладную, будьте добры дать мне ответ. Что касается Цветковой, — Майя улыбнулась, — если она согласится работать над вашим локатором, я не буду настаивать.
Андрей тут же вызвал Цветкову и в присутствии Майи спросил, где она хочет работать. Он старался держаться беспристрастно, как это ни было ему тягостно.
Глядя Андрею прямо в глаза, Нина медленно, словно желая, чтобы он остановил ее, сказала:
— Разрешите мне работать с Майей Константиновной.
Мелькни в его взгляде огорчение, призыв, она бы отказалась. Но он думал о Марине. Он глядел на Нину и вспоминал Марину. И еще он думал о том, что все же он правильно поступил тогда в Лесопарке, на той солнечной брусничной полянке.
— Так, — спокойно сказал он. — Очень хорошо. Так и сделаем.
Вот и все кончилось, Нина…
Через полчаса она пришла к Майе Константиновне. Брови ее были сдвинуты, губы твердо сжаты. Она сосредоточенно выслушала инструктаж Майи и, оставшись одна, дала себе клятву — сделать все, что в ее силах, чтобы Майя победила, выполнять любую работу без отказа. Не ворчать. Если надо, оставаться по вечерам (не слишком часто, конечно). Учиться. Стараться придумать что-нибудь. Считалась же она в школе способной! Она представила себе все это свершившимся. Будет торжественное заседание. Приедут Тонков и другие ученые.
Майя Константиновна скажет с трибуны, что своим успехом она обязана Цветковой. Все оглядываются, находят Нину, приглашают ее в президиум. Она будет в том самом темно-голубом платье. Или нет, наверно, это случится зимой, она наденет свитер с оленями и высокие меховые ботиночки. Без всякой застенчивости, просто и скромно она расскажет, как работала, и, обведя глазами собрание, увидит Андрея Николаевича. Она небрежно скользнет по нему взглядом, а он покраснеет… нет, он выйдет из зала, опустив голову и останется ждать ее внизу. Когда, окруженная народом, она будет спускаться по лестнице, он отзовет ее. Она скажет своим спутникам: «Извините, я сейчас», — и сухо спросит его: «Что вам нужно?» — «Нина, — скажет он, — простите меня, Нина, я был слеп тогда, я не подозревал, какая вы…» — «Вы опоздали, Андрей Николаевич, — печально и холодно скажет она. — В моей душе все перегорело».
Это место выглядело каким-то сомнительным. И вообще, она не была уверена, станет ли он вскакивать, уходить и ждать ее внизу. Но стоило ли заводить всю эту историю, если бы он спокойно, вместе с другими хлопал ей. Нет, все будет не так. «Нина», — скажет он…
— Ниночка, у вас насморк? — раздался над ухом голос Новикова.
— Нет, почему? — не поняла она.
— А я смотрю, вы сидите с открытым ртом.
Все исчезло, — кругом те же стенды, верстаки, смеющиеся лица Новикова, Пеки Зайцева. Она постаралась улыбнуться как ни в чем не бывало. Смейтесь, смейтесь. Просмеетесь.
Перевод Цветковой еще больше обострил отношения Андрея с Устиновой.
Разговаривала Майя подчеркнуто официально, любые требования она сопровождала письменным заявлением. Андрей терпеливо пробовал объясниться с ней начистоту. Какого бы она ни была мнения о локаторе, это еще не причина видеть в Лобанове врага. Он требовал от нее нормальных рабочих отношений. Майя приняла непонимающий вид. Да, она не разрешает затирать свою работу. Что тут плохого?
— Я не могу не затирать вашу работу, — взорвался Андрей. — Она делается для мышей.
Разговор ни к чему не привел. Его неосторожная фраза стала известна в Управлении, и Андрея вызвали к управляющему. Дело этим бы не ограничилось, но главный инженер решительно взял Лобанова под защиту. Однако группу Устиновой сделали автономной. Положение Лобанова стало еще более двусмысленным. Он не имел права контролировать работу Устиновой — и обязан был ей помогать; ему мешали — он не имел права защищаться.
В самой лаборатории многие также не разделяли его отношения к работе Устиновой. Даже Борисов и тот поддавался авторитету Тонкова. Усольцев, Новиков, Рейнгольд были в восторге от обходительности Тонкова; им льстило, что он здоровался с ними за руку, отпускал им любезности и туманно и непонятно, щеголяя сложными терминами, нахваливал работу Устиновой, заверяя всех в ее успехе.
Один лишь Кривицкий открыто посмеивался:
— Мир хочет быть обманутым — пусть же обманывается. Скепсис Кривицкого никто не принимал всерьез, все видели, что Тонков относился к Майе хорошо. И действительно, он проявлял к нуждам ее группы самое горячее внимание.
В жизни каждого ученого, считал Тонков, приходит грустная пора, когда необходимо тратить больше сил на защиту достигнутого, чем на создание нового. Иначе можно потерять больше, чем создать.
Разумеется, Тонков не причислял себя к реакционерам в науке, гонителям нового, монополистам и т. п. Наоборот. Его искренне возмущало — с какой стати он, многое создавший, имеющий опыт, заслуги, положение, должен теперь, под старость, уступить свое место какому-нибудь безвестному юнцу вроде Лобанова. Разве это справедливо? Ведь тот же Лобанов, заняв эту вершину, всеми правдами и неправдами будет сталкивать вниз своих конкурентов. И это естественно, такова жизнь. Успех в науке представлялся Тонкову вершиной, где может уместиться один человек. Тонков был твердо уверен, что если кого-нибудь из его коллег хвалят, то тем самым хотят унизить его, Тонкова; если кто-либо добился удачи, то эта удача украдена у него, у Тонкова. Ему надо было, чтобы всюду он фигурировал один, другие мешали ему. Слава похожа на пирог: отрежут кому-нибудь кусок — значит, ему, Тонкову, останется меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Нужны были люди, люди и люди.
В этот напряженный момент Майя Устинова тоже потребовала увеличить свою группу. Испытания у нее шли полным ходом, и Майе приходилось вертеться со своими инженерами до позднего вечера, и все же в график они не укладывались.
Скрепя сердце Андрей перебирал кандидатуры. Каждый, кто работал у Майи, был обречен в его глазах рано или поздно на разочарование. Первой в докладной записке Устиновой стояла фамилия Цветковой. Андрей стиснул зубы — Цветкову он не уступит. Он сам намерен был взять ее к себе в группу. Он имел в виду, кроме всего прочего, как-то поправить отношения Саши и Нины. Ничто так не сближает, как работа плечом к плечу. Разумеется, Майя имела право выбора, так же как и он, особенно если речь шла о Цветковой, ее воспитаннице, и все же Цветкову он не уступит. Майя холодно посоветовала считаться с желанием человека. Андрей с досадой пожал плечами.
— А ей-богу, Майя Константиновна, жаль, что мы дробим свои силы…
Неужели вы полагаете, что реставрация тонковского метода даст большие результаты, чем локатор? Ненужная и нездоровая конкуренция получается у нас. Чистые серые глаза Майи потемнели. Сейчас она почти ненавидела Андрея. Он предлагает ей отступиться! Как бы не так! Верит она в свою работу? Верит. За нее Тонков, Потапенко. Видно, Лобанов просто испугался и ищет способ пойти на мировую. Испугался честного, открытого соревнования… А кажется таким героем!
— Андрей Николаевич, — сказала она. — Я подала вам докладную, будьте добры дать мне ответ. Что касается Цветковой, — Майя улыбнулась, — если она согласится работать над вашим локатором, я не буду настаивать.
Андрей тут же вызвал Цветкову и в присутствии Майи спросил, где она хочет работать. Он старался держаться беспристрастно, как это ни было ему тягостно.
Глядя Андрею прямо в глаза, Нина медленно, словно желая, чтобы он остановил ее, сказала:
— Разрешите мне работать с Майей Константиновной.
Мелькни в его взгляде огорчение, призыв, она бы отказалась. Но он думал о Марине. Он глядел на Нину и вспоминал Марину. И еще он думал о том, что все же он правильно поступил тогда в Лесопарке, на той солнечной брусничной полянке.
— Так, — спокойно сказал он. — Очень хорошо. Так и сделаем.
Вот и все кончилось, Нина…
Через полчаса она пришла к Майе Константиновне. Брови ее были сдвинуты, губы твердо сжаты. Она сосредоточенно выслушала инструктаж Майи и, оставшись одна, дала себе клятву — сделать все, что в ее силах, чтобы Майя победила, выполнять любую работу без отказа. Не ворчать. Если надо, оставаться по вечерам (не слишком часто, конечно). Учиться. Стараться придумать что-нибудь. Считалась же она в школе способной! Она представила себе все это свершившимся. Будет торжественное заседание. Приедут Тонков и другие ученые.
Майя Константиновна скажет с трибуны, что своим успехом она обязана Цветковой. Все оглядываются, находят Нину, приглашают ее в президиум. Она будет в том самом темно-голубом платье. Или нет, наверно, это случится зимой, она наденет свитер с оленями и высокие меховые ботиночки. Без всякой застенчивости, просто и скромно она расскажет, как работала, и, обведя глазами собрание, увидит Андрея Николаевича. Она небрежно скользнет по нему взглядом, а он покраснеет… нет, он выйдет из зала, опустив голову и останется ждать ее внизу. Когда, окруженная народом, она будет спускаться по лестнице, он отзовет ее. Она скажет своим спутникам: «Извините, я сейчас», — и сухо спросит его: «Что вам нужно?» — «Нина, — скажет он, — простите меня, Нина, я был слеп тогда, я не подозревал, какая вы…» — «Вы опоздали, Андрей Николаевич, — печально и холодно скажет она. — В моей душе все перегорело».
Это место выглядело каким-то сомнительным. И вообще, она не была уверена, станет ли он вскакивать, уходить и ждать ее внизу. Но стоило ли заводить всю эту историю, если бы он спокойно, вместе с другими хлопал ей. Нет, все будет не так. «Нина», — скажет он…
— Ниночка, у вас насморк? — раздался над ухом голос Новикова.
— Нет, почему? — не поняла она.
— А я смотрю, вы сидите с открытым ртом.
Все исчезло, — кругом те же стенды, верстаки, смеющиеся лица Новикова, Пеки Зайцева. Она постаралась улыбнуться как ни в чем не бывало. Смейтесь, смейтесь. Просмеетесь.
Перевод Цветковой еще больше обострил отношения Андрея с Устиновой.
Разговаривала Майя подчеркнуто официально, любые требования она сопровождала письменным заявлением. Андрей терпеливо пробовал объясниться с ней начистоту. Какого бы она ни была мнения о локаторе, это еще не причина видеть в Лобанове врага. Он требовал от нее нормальных рабочих отношений. Майя приняла непонимающий вид. Да, она не разрешает затирать свою работу. Что тут плохого?
— Я не могу не затирать вашу работу, — взорвался Андрей. — Она делается для мышей.
Разговор ни к чему не привел. Его неосторожная фраза стала известна в Управлении, и Андрея вызвали к управляющему. Дело этим бы не ограничилось, но главный инженер решительно взял Лобанова под защиту. Однако группу Устиновой сделали автономной. Положение Лобанова стало еще более двусмысленным. Он не имел права контролировать работу Устиновой — и обязан был ей помогать; ему мешали — он не имел права защищаться.
В самой лаборатории многие также не разделяли его отношения к работе Устиновой. Даже Борисов и тот поддавался авторитету Тонкова. Усольцев, Новиков, Рейнгольд были в восторге от обходительности Тонкова; им льстило, что он здоровался с ними за руку, отпускал им любезности и туманно и непонятно, щеголяя сложными терминами, нахваливал работу Устиновой, заверяя всех в ее успехе.
Один лишь Кривицкий открыто посмеивался:
— Мир хочет быть обманутым — пусть же обманывается. Скепсис Кривицкого никто не принимал всерьез, все видели, что Тонков относился к Майе хорошо. И действительно, он проявлял к нуждам ее группы самое горячее внимание.
В жизни каждого ученого, считал Тонков, приходит грустная пора, когда необходимо тратить больше сил на защиту достигнутого, чем на создание нового. Иначе можно потерять больше, чем создать.
Разумеется, Тонков не причислял себя к реакционерам в науке, гонителям нового, монополистам и т. п. Наоборот. Его искренне возмущало — с какой стати он, многое создавший, имеющий опыт, заслуги, положение, должен теперь, под старость, уступить свое место какому-нибудь безвестному юнцу вроде Лобанова. Разве это справедливо? Ведь тот же Лобанов, заняв эту вершину, всеми правдами и неправдами будет сталкивать вниз своих конкурентов. И это естественно, такова жизнь. Успех в науке представлялся Тонкову вершиной, где может уместиться один человек. Тонков был твердо уверен, что если кого-нибудь из его коллег хвалят, то тем самым хотят унизить его, Тонкова; если кто-либо добился удачи, то эта удача украдена у него, у Тонкова. Ему надо было, чтобы всюду он фигурировал один, другие мешали ему. Слава похожа на пирог: отрежут кому-нибудь кусок — значит, ему, Тонкову, останется меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115