Судя по их беспорядочным взмахам, Ванюшкин вертелся на месте, высматривая, куда девался преследователь. Андрей схватил его за ноги.
На берегу увидели, как Ванюшкин вдруг странно забился, взмахнул руками и исчез под водою.
— Наша взяла! — закричал Саша, толкнув кого-то из ребят, и началась веселая свалка.
Назад Андрей и Ванюшкин плыли не торопясь, болтая и хохоча без всякой причины. Вода уже не казалась холодной, и жаль было вылезать на берег.
— Ты заработал право почивать на лаврах, — заявил Борисов, когда они с наслаждением растянулись на теплом песке, закрыв головы рубашками.
Андрей видел, как Саша и Нина, взявшись за руки, побежали играть в мяч.
Нина была в черном купальном костюме с вышитым на плече якорем, они с Сашей были одного роста, одинаково загорелые.
«Вот и хорошо», — устало, с приятной грустью подумал Андрей. Перед закрытыми глазами поплыли оранжевые круги и среди них запрокинутое лицо Нины, она что-то говорила ему, он не слышал.
Потом он чихнул и, с трудом разлепив веки, приподнялся на локтях. Возле него на корточках сидела Нина, щекоча его соломинкой. Должно быть, его заспанная физиономия имела дурацкий вид. Нина, посмеиваясь, тихо сказала:
— Вставайте, сгорите.
Борисов спал, похрапывая. Солнце стояло высоко, пляж шумел, полный народу, а Нина была уже не в купальнике, а в своем темно-голубом платье.
Пока Андрей одевался, она притащила полотняный зонт и воткнула его так, чтобы тень закрывала Борисова.
Обходя загорающих, они выбрались в парк. Андрей ждал, что Нина пойдет к «пятачку», но она свернула в сторону от главной аллеи. Не сговариваясь, они выбирали безлюдные, расписанные тенями дорожки, забираясь и глухую часть парка, которая незаметно переходила в редколесье. Дорожки сменялись извилистыми, лукавыми тропками. На траве под деревьями лежали отдыхающие.
Запахи разогретой хвои, трав, берез, наплывая друг на друга, создавали единый аромат леса. Самый воздух состоял из этого густого настоя, из шума деревьев и птичьего гомона.
Деревья поредели, перешли в кустарник, открылась луговина. Несколько женщин, растянувшись цепочкой, косили траву. Поросли розовой кашки, серебристые метелки, лилово-желтые иван-да-марья падали полосками, теряя сразу в скошенных рядах многоцветную пестроту своих нарядов. Там, где прошли косцы, оставалась ровная зеленая щетинка, словно женщины махали не косами, а кистями, окрашивая луг однотонной зеленой краской.
Ничего не сказав Андрею, Нина побежала к пожилой женщине, которая отстала от своих подруг и отдыхала, утирая пот рукавом. Нина стала ее о чем-то просить, женщина недоверчиво посмеивалась, указывая на туфли Нины.
— Испытай, Прокофьевна, убытку не будет! — крикнула одна из женщин.
Прокофьевна что-то ответила, отчего все женщины засмеялись, и протянула Нине косу.
«Вот взбалмошная девчонка!» — забеспокоился Андрей, заранее переживая насмешки женщин.
Нина ногтем попробовала лезвие косы, невозмутимо приладила поудобнее ручку и, не оглядываясь на Андрея, пошла вперед, плавным точным махом огибая кочки, не сбиваясь в узких проходах между кустами. Тонко посвистывая, сверкала коса, расчищая зеленую дорогу перед этой совсем незнакомой Андрею девушкой, непохожей на кокетливую модницу, любительницу танцев, надменную, капризную Нину, с которой он впервые столкнулся полгода назад. Крепко расставляя загорелые ноги, она с упоением взмахивала косой, разбудив у Андрея желание вот так же ладно подсекать длинные сочные полосы трав, слышать, как поет коса в руках: раз — взжик, раз — и взжик…
Он шел за Ниной, завидуя ей и любуясь ею. Нина обернулась в сторону притихших женщин:
— Догоняйте, что ли!
— Ай да девка! — засмеялись они, довольные своим разочарованием. — А кавалер твой что же отстает?.. Нынче мужики только командуют!
Вытерев косу пучком травы, Нина вернула ее хозяйке.
— Где это вы научились косить? — спросил Андрей, когда, перейдя луговину, они вошли в лес.
— Я родилась и росла в лесу, — сказала Нина. — Лесная девка. И потом каждое лето ездила к отцу в леспромхоз. А в лесу, знаете, как, там косилкой не пройдешь.
Нина прикрыла рукой Андрея спои глаза. Андрей подводил ее к деревьям, вслепую она ощупывала кору и определяла породу; потому Андрей заставлял ее угадывать деревья но запахам сорванных листьев. Нина растирала их, нюхала и безошибочно называла — ольха, рябина, орешник. Лес был для нее живой толпой, где толкались, шумели, спорили ее знакомцы, где у каждого дерева был свой характер, своя судьба.
Она утверждала, что ее отец мог определять породу даже по шелесту листьев. Андрей и Нина остановились под осиной, закрыв глаза, плечом к плечу.
— Слышите, звенит, — сказала она.
Андрей попытался различить оттенки этого шелеста, и ему казалось, что он действительно улавливает разницу: твердые листья дуба стучали, клен мягко шептал, а осина тонко и жалобно звенела.
— Больше всего я люблю березу, — сказала Нина, присев на корточки перед молоденькой березкой, пальцы ее перебирали тонкие, прозрачные листки. — А вы?
— Я?.. Я сосну.
— Тут их нет, они, наверное, выше по откосу растут. Она вскочила и побежала, скрывшись в зеленых зарослях.
— Андрей Николаевич! — донесся ее голос. — Идите сюда.
Он нашел ее на солнечной брусничной полянке перед высокой сосной.
— Дарю эту сосну вам, — сказала Нина. — Вы знаете, если надрезать ствол ножом, вырезать стрелку, то потечет живица. У вашей сосны ее больше, чем у других деревьев.
— Живица, — задумчиво повторил Андрей. — Хорошее слово. Жи-ви-ца. Вот видите, а на вид сухое, безжизненное дерево.
Ветер внизу весело болтал в молодой поросли можжевельника, а наверху вел важный разговор, гулко гудя в темно-зеленой кроне сосны.
Если бы Андрей умел, он бы сейчас запел. Потребность в таком бездумно-счастливом солнечном дне, в любви, в тепле дружеских рук давно копилась в нем. А он почему-то боялся этой простой радости, ограждал от нее свою работу. Зачем?.. Сейчас, когда эта нелепая ограда рухнула, он не испытывал ничего, кроме облегчения.
— Какая это была глупость, — сказал он. — Нина, не обращай те на меня внимания. Я как пьяный. Такой день сегодня. И вы такая…
— Какая? — вдруг глухо, неподвижными губами спросила Нина.
— Чудесная! — ответил он просто.
— Андрей Николаевич!.. — испуганно сказала она и сразу опустила голову.
Руки ее легли в ладони Андрея. — Вы… это правда?
Ни о чем не думая, он притянул ее к себе. Закрыв глаза, она прижалась к нему и поцеловала в губы.
Ее губы были горячие, словно нагретые солнцем, по-лесному свежие, казалось, что все запахи хвои, и горьковато-душистого папоротника, и сладких березовых листьев исходили от ее губ.
Руки чувствовали влекущую тяжесть ее тела, губы чувствовали прохладную твердость ее стиснутых зубов. Крепко прижимая ее к себе, он держал ее на весу; он был сейчас бесконечно сильным. От этого лесного воздуха, от стучавшей проснувшейся крови было так хорошо… И он знал, что сейчас может стать еще лучше, стоит им только посмотреть друг другу в глаза.
На куст можжевельника уселся галчонок. Наклонив головку, он настороженно блестел пуговичкой глаза. Что-то знакомое, пережитое, тенью прошло в памяти Андрея, заставляя сравнить прежнее мучительное чувство с тем возбуждающим волнением, которое он испытывал сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
На берегу увидели, как Ванюшкин вдруг странно забился, взмахнул руками и исчез под водою.
— Наша взяла! — закричал Саша, толкнув кого-то из ребят, и началась веселая свалка.
Назад Андрей и Ванюшкин плыли не торопясь, болтая и хохоча без всякой причины. Вода уже не казалась холодной, и жаль было вылезать на берег.
— Ты заработал право почивать на лаврах, — заявил Борисов, когда они с наслаждением растянулись на теплом песке, закрыв головы рубашками.
Андрей видел, как Саша и Нина, взявшись за руки, побежали играть в мяч.
Нина была в черном купальном костюме с вышитым на плече якорем, они с Сашей были одного роста, одинаково загорелые.
«Вот и хорошо», — устало, с приятной грустью подумал Андрей. Перед закрытыми глазами поплыли оранжевые круги и среди них запрокинутое лицо Нины, она что-то говорила ему, он не слышал.
Потом он чихнул и, с трудом разлепив веки, приподнялся на локтях. Возле него на корточках сидела Нина, щекоча его соломинкой. Должно быть, его заспанная физиономия имела дурацкий вид. Нина, посмеиваясь, тихо сказала:
— Вставайте, сгорите.
Борисов спал, похрапывая. Солнце стояло высоко, пляж шумел, полный народу, а Нина была уже не в купальнике, а в своем темно-голубом платье.
Пока Андрей одевался, она притащила полотняный зонт и воткнула его так, чтобы тень закрывала Борисова.
Обходя загорающих, они выбрались в парк. Андрей ждал, что Нина пойдет к «пятачку», но она свернула в сторону от главной аллеи. Не сговариваясь, они выбирали безлюдные, расписанные тенями дорожки, забираясь и глухую часть парка, которая незаметно переходила в редколесье. Дорожки сменялись извилистыми, лукавыми тропками. На траве под деревьями лежали отдыхающие.
Запахи разогретой хвои, трав, берез, наплывая друг на друга, создавали единый аромат леса. Самый воздух состоял из этого густого настоя, из шума деревьев и птичьего гомона.
Деревья поредели, перешли в кустарник, открылась луговина. Несколько женщин, растянувшись цепочкой, косили траву. Поросли розовой кашки, серебристые метелки, лилово-желтые иван-да-марья падали полосками, теряя сразу в скошенных рядах многоцветную пестроту своих нарядов. Там, где прошли косцы, оставалась ровная зеленая щетинка, словно женщины махали не косами, а кистями, окрашивая луг однотонной зеленой краской.
Ничего не сказав Андрею, Нина побежала к пожилой женщине, которая отстала от своих подруг и отдыхала, утирая пот рукавом. Нина стала ее о чем-то просить, женщина недоверчиво посмеивалась, указывая на туфли Нины.
— Испытай, Прокофьевна, убытку не будет! — крикнула одна из женщин.
Прокофьевна что-то ответила, отчего все женщины засмеялись, и протянула Нине косу.
«Вот взбалмошная девчонка!» — забеспокоился Андрей, заранее переживая насмешки женщин.
Нина ногтем попробовала лезвие косы, невозмутимо приладила поудобнее ручку и, не оглядываясь на Андрея, пошла вперед, плавным точным махом огибая кочки, не сбиваясь в узких проходах между кустами. Тонко посвистывая, сверкала коса, расчищая зеленую дорогу перед этой совсем незнакомой Андрею девушкой, непохожей на кокетливую модницу, любительницу танцев, надменную, капризную Нину, с которой он впервые столкнулся полгода назад. Крепко расставляя загорелые ноги, она с упоением взмахивала косой, разбудив у Андрея желание вот так же ладно подсекать длинные сочные полосы трав, слышать, как поет коса в руках: раз — взжик, раз — и взжик…
Он шел за Ниной, завидуя ей и любуясь ею. Нина обернулась в сторону притихших женщин:
— Догоняйте, что ли!
— Ай да девка! — засмеялись они, довольные своим разочарованием. — А кавалер твой что же отстает?.. Нынче мужики только командуют!
Вытерев косу пучком травы, Нина вернула ее хозяйке.
— Где это вы научились косить? — спросил Андрей, когда, перейдя луговину, они вошли в лес.
— Я родилась и росла в лесу, — сказала Нина. — Лесная девка. И потом каждое лето ездила к отцу в леспромхоз. А в лесу, знаете, как, там косилкой не пройдешь.
Нина прикрыла рукой Андрея спои глаза. Андрей подводил ее к деревьям, вслепую она ощупывала кору и определяла породу; потому Андрей заставлял ее угадывать деревья но запахам сорванных листьев. Нина растирала их, нюхала и безошибочно называла — ольха, рябина, орешник. Лес был для нее живой толпой, где толкались, шумели, спорили ее знакомцы, где у каждого дерева был свой характер, своя судьба.
Она утверждала, что ее отец мог определять породу даже по шелесту листьев. Андрей и Нина остановились под осиной, закрыв глаза, плечом к плечу.
— Слышите, звенит, — сказала она.
Андрей попытался различить оттенки этого шелеста, и ему казалось, что он действительно улавливает разницу: твердые листья дуба стучали, клен мягко шептал, а осина тонко и жалобно звенела.
— Больше всего я люблю березу, — сказала Нина, присев на корточки перед молоденькой березкой, пальцы ее перебирали тонкие, прозрачные листки. — А вы?
— Я?.. Я сосну.
— Тут их нет, они, наверное, выше по откосу растут. Она вскочила и побежала, скрывшись в зеленых зарослях.
— Андрей Николаевич! — донесся ее голос. — Идите сюда.
Он нашел ее на солнечной брусничной полянке перед высокой сосной.
— Дарю эту сосну вам, — сказала Нина. — Вы знаете, если надрезать ствол ножом, вырезать стрелку, то потечет живица. У вашей сосны ее больше, чем у других деревьев.
— Живица, — задумчиво повторил Андрей. — Хорошее слово. Жи-ви-ца. Вот видите, а на вид сухое, безжизненное дерево.
Ветер внизу весело болтал в молодой поросли можжевельника, а наверху вел важный разговор, гулко гудя в темно-зеленой кроне сосны.
Если бы Андрей умел, он бы сейчас запел. Потребность в таком бездумно-счастливом солнечном дне, в любви, в тепле дружеских рук давно копилась в нем. А он почему-то боялся этой простой радости, ограждал от нее свою работу. Зачем?.. Сейчас, когда эта нелепая ограда рухнула, он не испытывал ничего, кроме облегчения.
— Какая это была глупость, — сказал он. — Нина, не обращай те на меня внимания. Я как пьяный. Такой день сегодня. И вы такая…
— Какая? — вдруг глухо, неподвижными губами спросила Нина.
— Чудесная! — ответил он просто.
— Андрей Николаевич!.. — испуганно сказала она и сразу опустила голову.
Руки ее легли в ладони Андрея. — Вы… это правда?
Ни о чем не думая, он притянул ее к себе. Закрыв глаза, она прижалась к нему и поцеловала в губы.
Ее губы были горячие, словно нагретые солнцем, по-лесному свежие, казалось, что все запахи хвои, и горьковато-душистого папоротника, и сладких березовых листьев исходили от ее губ.
Руки чувствовали влекущую тяжесть ее тела, губы чувствовали прохладную твердость ее стиснутых зубов. Крепко прижимая ее к себе, он держал ее на весу; он был сейчас бесконечно сильным. От этого лесного воздуха, от стучавшей проснувшейся крови было так хорошо… И он знал, что сейчас может стать еще лучше, стоит им только посмотреть друг другу в глаза.
На куст можжевельника уселся галчонок. Наклонив головку, он настороженно блестел пуговичкой глаза. Что-то знакомое, пережитое, тенью прошло в памяти Андрея, заставляя сравнить прежнее мучительное чувство с тем возбуждающим волнением, которое он испытывал сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115