Салаши, прячась от своего народа, перебралось в Австрию.
Советское командование, стремясь избежать кровопролития и предотвратить разрушение Будапешта, 29 декабря направило в расположение окруженных вражеских войск парламентеров – капитанов И. А. Остапенко и Миклоша Штейнмеца.
Гитлеровские изверги совершили гнусный акт – расстреляли обоих парламентеров. Еще ничего не зная об атом преступлении, летчики нашего корпуса старшие лейтенанты Н. Шмелев и П. Орлов пять раз прошли на бреющем над городом, сбросив около полутора миллионов листовок, в которых были изложены условия капитуляции.
Враг не внял разумным предложениям нашего командования. Он не терял надежды вырваться из окружения. Гитлер планировал контрудары, чтобы спасти попавшую в западню группировку.
Всем было ясно: Будапешт придется брать штурмом.
Приближающийся новый, 1945 год предвещал нам жестокие и упорные бои.
В связи со злодейским убийством фашистами советских парламентеров во всех частях, в том числе и авиационных, состоялись митинги. У нас митинг открыл замполит майор А. Резников. Говорил он страстно и убежденно, каждое его слово глубоко западало в наши сердца. Авраам Иосифович пользовался большим авторитетом, к нему все охотно шли для решения различных вопросов и выслушивали советы, которые высоко ценили. Наш замполит был воплощением честности, скромности и душевности.
Под стать ему был и секретарь комсомольской организации полка младший лейтенант Виктор Соколов, умевший и личным примером, и словом зажигать сердца не только молодежи, но и всех авиаторов.
– Земля Венгрии станет могилой для многих фашистских стервятников, – сказал на митинге Виктор Кирилюк.
Через день – Новый год. На фронте наступило затишье. Почему-то меня снова потянуло к старому кузнецу-мадьяру. Мы здесь все еще мало общались с местным населением, а очень хотелось почувствовать, как оно настроено, чем дышит. Кузнец как-никак уже мой знакомый. А знакомых, как известно, поздравляют с Новым годом. С этим я и отправился в кузницу, из которой по-прежнему доносились звонкие удары молота.
Когда я вошел в мрачноватое, черное от сажи помещение, пожилой мадьяр ритмично расклепывал прут, который держал клещами черноволосый мальчуган.
– С Новым годом, с новым счастьем! – сказал я громко, переступив порог.
Увидев меня, оба заулыбались, прекратили работу, вытерли о фартуки руки, пошли навстречу. Стало ясно, что о нашем предыдущем визите был в семье разговор, моему появлению рады.
– Спасибо. Будем знакомы, – протянул руку кузнец. – Шандор Далаши, а это, – он показал на мальчишку, – мой внук Ласло.
Шандор предложил мне присесть на скамеечку. Мы закурили.
– Скоро конец Гитлеру? – спросил он.
– Думаем, все кончится в наступающем году…
– И больше это не вернется?
– Как же оно может вернуться?
– Да вот вы разобьете Гитлера, а потом домой уйдете, а фашизм снова голову поднимет. Вы – далеко, а нам что делать? Наш народ напуган. Выжидает. Я вот тоже был в свое время среди поднявших революцию чепельских рабочих. Маркса и Ленина читал. Тогда и русскому немного научился – нужной литературы на нашем языке почти не было. А вот потом нас всех в такие тиски зажали, что мы и жизни рады не были. Особенно хортисты лютовали. Вот с тех пор и живем с оглядкой.
Я понял: это исповедь. Долго и терпеливо ждал старый мадьяр этой минуты, чтобы наконец высказать то, что тревожило, терзало его душу.
Почувствовав в нем товарища по духу, по настроению, я крепко сжал его руку:
– Друг мой Шандор, можете ходить с высоко поднятой головой – фашизм не вернется.
Старик сделал глубокую затяжку, задумался. Я заглянул в угол, где примостился мальчишка, заметил, что он читает какую-то книгу. Меня очень заинтересовало: какую? Поднялся, пошел к нему, потрепал за волосы, взял в руки книгу. И прямо-таки обомлел: Николай Островский! Не поверил своим глазам, открыл титульный Лист. «Как закалялась сталь»? Неужели?! Лихорадочно листаю страницы, нахожу в тексте дорогое, родное имя: Павка Корчагин.
У меня, видимо, был такой взволнованный вид, что мальчик испугался: он-то еще не все понимал. Подошел Шандор, заулыбался:
– Это очень редкая книга. Она еще до войны у нас появилась. Издана в СССР на венгерском языке. Появилась тайно – хортисты любого могли расстрелять за нее. Мне удалось раздобыть. Прочел и спрятал. И только недавно вот извлек ее на свет – пусть внук читает.
Мы с Шандором пристально посмотрели друг другу в глаза и прочли одно и то же: фашизму не бывать на венгерской земле!
А я порадовался поразительной судьбе книги Николая Островского. Второй раз встречаюсь с этим удивительным советским писателем и второй раз вижу, как становится властителем дум Павка Корчагин и влияет на ход различных событий. Мне вспомнился Адлер, и вот теперь – внук мадьяра-кузнеца… А сколько тысяч и тысяч таких же других, о которых мне ничего не известно. Невозможно переоценить то, что сделал для людей Николай Островский своей жизнью, своей книгой.
Долго-долго находился я под впечатлением нахлынувший чувств в дымной кузнице старого революционера-мадьяра. А после войны, посетив Дом-музей Николай Островского в Сочи, узнал, что Мате Залка был первым венгром, с которым еще в 1934 году познакомился автор волнующих книг «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей». А за два года до этого оба «встретились» на страницах журнала «Молодая гвардия», в котором публиковались первая часть «Как закалялась сталь» и роман Мате Залки «Кометы возвращаются». Точно так же, как в образе Павки Корчагина узнавался сам Островский, в образе командира кавалерийского полка интернационалистов Виктора Гара угадывался Мате Залка – участник испанских событий, под именем генерала Лукача командовавший Двенадцатой интернациональной бригадой. В то время, когда Мате Залка сражался в Испании, в хортистскую Венгрию начал тайно проникать Павка Корчагин, с которым так неожиданно свела меня судьба в кузнице Шандора. Я очень жалел, что не попросил тогда у Шандора книгу – она стала бы уникальным экспонатом в Доме-музее любимого всеми советского писателя.
Вот какое необычное событие сопутствовало мне в предпоследний день уходящего 1944 года. Событие волнующее, незабываемое, по-своему знаменательное.
…Еще один год войны уходил. Встретил я его на Днепре Славутиче, а расстаюсь с ним на Дунае. Еще двенадцать невероятно трудных фронтовых месяцев остались позади. На моем счету более тридцати сбитых фашистских самолетов. Я стал старше еще на год, но повзрослел на много лет. Окончательно ушли в прошлое переживания и все страхи перед опасностью. На смену им пришли точный расчет, выдержка, хладнокровие. Все повадки врага хорошо изучены, приемы и методы воздушного боя до тонкостей отработаны и освоены. Правда, каждая новая схватка по-прежнему оставалась для нас непрочитанной книгой, но тем не менее, имея за плечами большой фронтовой опыт летчика-истребителя, можно было рассчитывать на исход поединка в свою пользу.
Подобное можно было сказать о большинстве летчиков полка. В ночь под новый, 1945 год мы собрались в летной столовой, и я впервые за долгое время смог в спокойной обстановке посмотреть на наших ребят. И тут только заметил: у одного преждевременно поседели виски, у другого упрямая складка на лбу появилась, у третьего на лице не свойственное ему ранее жестокое выражение…
А в глазах у всех – огоньки сознания своей силы, решимость сокрушить любого врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Советское командование, стремясь избежать кровопролития и предотвратить разрушение Будапешта, 29 декабря направило в расположение окруженных вражеских войск парламентеров – капитанов И. А. Остапенко и Миклоша Штейнмеца.
Гитлеровские изверги совершили гнусный акт – расстреляли обоих парламентеров. Еще ничего не зная об атом преступлении, летчики нашего корпуса старшие лейтенанты Н. Шмелев и П. Орлов пять раз прошли на бреющем над городом, сбросив около полутора миллионов листовок, в которых были изложены условия капитуляции.
Враг не внял разумным предложениям нашего командования. Он не терял надежды вырваться из окружения. Гитлер планировал контрудары, чтобы спасти попавшую в западню группировку.
Всем было ясно: Будапешт придется брать штурмом.
Приближающийся новый, 1945 год предвещал нам жестокие и упорные бои.
В связи со злодейским убийством фашистами советских парламентеров во всех частях, в том числе и авиационных, состоялись митинги. У нас митинг открыл замполит майор А. Резников. Говорил он страстно и убежденно, каждое его слово глубоко западало в наши сердца. Авраам Иосифович пользовался большим авторитетом, к нему все охотно шли для решения различных вопросов и выслушивали советы, которые высоко ценили. Наш замполит был воплощением честности, скромности и душевности.
Под стать ему был и секретарь комсомольской организации полка младший лейтенант Виктор Соколов, умевший и личным примером, и словом зажигать сердца не только молодежи, но и всех авиаторов.
– Земля Венгрии станет могилой для многих фашистских стервятников, – сказал на митинге Виктор Кирилюк.
Через день – Новый год. На фронте наступило затишье. Почему-то меня снова потянуло к старому кузнецу-мадьяру. Мы здесь все еще мало общались с местным населением, а очень хотелось почувствовать, как оно настроено, чем дышит. Кузнец как-никак уже мой знакомый. А знакомых, как известно, поздравляют с Новым годом. С этим я и отправился в кузницу, из которой по-прежнему доносились звонкие удары молота.
Когда я вошел в мрачноватое, черное от сажи помещение, пожилой мадьяр ритмично расклепывал прут, который держал клещами черноволосый мальчуган.
– С Новым годом, с новым счастьем! – сказал я громко, переступив порог.
Увидев меня, оба заулыбались, прекратили работу, вытерли о фартуки руки, пошли навстречу. Стало ясно, что о нашем предыдущем визите был в семье разговор, моему появлению рады.
– Спасибо. Будем знакомы, – протянул руку кузнец. – Шандор Далаши, а это, – он показал на мальчишку, – мой внук Ласло.
Шандор предложил мне присесть на скамеечку. Мы закурили.
– Скоро конец Гитлеру? – спросил он.
– Думаем, все кончится в наступающем году…
– И больше это не вернется?
– Как же оно может вернуться?
– Да вот вы разобьете Гитлера, а потом домой уйдете, а фашизм снова голову поднимет. Вы – далеко, а нам что делать? Наш народ напуган. Выжидает. Я вот тоже был в свое время среди поднявших революцию чепельских рабочих. Маркса и Ленина читал. Тогда и русскому немного научился – нужной литературы на нашем языке почти не было. А вот потом нас всех в такие тиски зажали, что мы и жизни рады не были. Особенно хортисты лютовали. Вот с тех пор и живем с оглядкой.
Я понял: это исповедь. Долго и терпеливо ждал старый мадьяр этой минуты, чтобы наконец высказать то, что тревожило, терзало его душу.
Почувствовав в нем товарища по духу, по настроению, я крепко сжал его руку:
– Друг мой Шандор, можете ходить с высоко поднятой головой – фашизм не вернется.
Старик сделал глубокую затяжку, задумался. Я заглянул в угол, где примостился мальчишка, заметил, что он читает какую-то книгу. Меня очень заинтересовало: какую? Поднялся, пошел к нему, потрепал за волосы, взял в руки книгу. И прямо-таки обомлел: Николай Островский! Не поверил своим глазам, открыл титульный Лист. «Как закалялась сталь»? Неужели?! Лихорадочно листаю страницы, нахожу в тексте дорогое, родное имя: Павка Корчагин.
У меня, видимо, был такой взволнованный вид, что мальчик испугался: он-то еще не все понимал. Подошел Шандор, заулыбался:
– Это очень редкая книга. Она еще до войны у нас появилась. Издана в СССР на венгерском языке. Появилась тайно – хортисты любого могли расстрелять за нее. Мне удалось раздобыть. Прочел и спрятал. И только недавно вот извлек ее на свет – пусть внук читает.
Мы с Шандором пристально посмотрели друг другу в глаза и прочли одно и то же: фашизму не бывать на венгерской земле!
А я порадовался поразительной судьбе книги Николая Островского. Второй раз встречаюсь с этим удивительным советским писателем и второй раз вижу, как становится властителем дум Павка Корчагин и влияет на ход различных событий. Мне вспомнился Адлер, и вот теперь – внук мадьяра-кузнеца… А сколько тысяч и тысяч таких же других, о которых мне ничего не известно. Невозможно переоценить то, что сделал для людей Николай Островский своей жизнью, своей книгой.
Долго-долго находился я под впечатлением нахлынувший чувств в дымной кузнице старого революционера-мадьяра. А после войны, посетив Дом-музей Николай Островского в Сочи, узнал, что Мате Залка был первым венгром, с которым еще в 1934 году познакомился автор волнующих книг «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей». А за два года до этого оба «встретились» на страницах журнала «Молодая гвардия», в котором публиковались первая часть «Как закалялась сталь» и роман Мате Залки «Кометы возвращаются». Точно так же, как в образе Павки Корчагина узнавался сам Островский, в образе командира кавалерийского полка интернационалистов Виктора Гара угадывался Мате Залка – участник испанских событий, под именем генерала Лукача командовавший Двенадцатой интернациональной бригадой. В то время, когда Мате Залка сражался в Испании, в хортистскую Венгрию начал тайно проникать Павка Корчагин, с которым так неожиданно свела меня судьба в кузнице Шандора. Я очень жалел, что не попросил тогда у Шандора книгу – она стала бы уникальным экспонатом в Доме-музее любимого всеми советского писателя.
Вот какое необычное событие сопутствовало мне в предпоследний день уходящего 1944 года. Событие волнующее, незабываемое, по-своему знаменательное.
…Еще один год войны уходил. Встретил я его на Днепре Славутиче, а расстаюсь с ним на Дунае. Еще двенадцать невероятно трудных фронтовых месяцев остались позади. На моем счету более тридцати сбитых фашистских самолетов. Я стал старше еще на год, но повзрослел на много лет. Окончательно ушли в прошлое переживания и все страхи перед опасностью. На смену им пришли точный расчет, выдержка, хладнокровие. Все повадки врага хорошо изучены, приемы и методы воздушного боя до тонкостей отработаны и освоены. Правда, каждая новая схватка по-прежнему оставалась для нас непрочитанной книгой, но тем не менее, имея за плечами большой фронтовой опыт летчика-истребителя, можно было рассчитывать на исход поединка в свою пользу.
Подобное можно было сказать о большинстве летчиков полка. В ночь под новый, 1945 год мы собрались в летной столовой, и я впервые за долгое время смог в спокойной обстановке посмотреть на наших ребят. И тут только заметил: у одного преждевременно поседели виски, у другого упрямая складка на лбу появилась, у третьего на лице не свойственное ему ранее жестокое выражение…
А в глазах у всех – огоньки сознания своей силы, решимость сокрушить любого врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78