На обратном пути заметили странный паровоз, который медленно двигался к Одессе, оставляя за собой разрушенную колею. Прошлись на бреющем – видим, у паровоза сзади крюк, им он режет шпалы, разрушает путь. Ударили по черному паровозу. Он пустил пары. Готов, значит. Но только отошли – опять начал двигаться. Послал Кирилюка – тот дал очередь, от которой паровоз взорвался.
Прошло еще два дня – Одесса стала нашей. Мы перебазировались на полевые аэродромы сначала в Риуховку, затем в Раздельную.
А вскоре пришла невеселая весть: наша эскадрилья расформировывается. Почему?
Полки, из которых мы ушли, потеряли многих опытных летчиков. Командиров мало устраивало необстрелянное пополнение, и они настояли на возвращении своих опытных воздушных бойцов.
Более чем трехмесячное существование эскадрильи охотников ознаменовалось десятками сбитых фашистских самолетов, множеством уничтоженной боевой техники на земле. Очень жаль было терять дружный, сплоченный, боевой коллектив. Он мог бы многое и многое еще сделать. Однако пришлось расставаться.
Григорий Онуфриенко тут же предложил мне перейти командиром эскадрильи к нему в полк.
Предложение заманчивое. Но как же быть со своим родным коллективом? Как расценят товарищи мой поступок? Будет ли кому-нибудь в радость мой уход из полка? И тут я вспомнил Ермилова… То, что было между нами, как-то затушевалось. Но он и другим приносил огорчения, многие страдали из-за него.
Нет, служить рядом с таким человеком – это не по мне. Правда, там я узнал и прекрасных людей, у которых многому научился. Евтодиенко, Шахбазян, Девкин – этих уже нет в живых, но с ними я рос как воздушный боец. Шевырин, Овчинников, Устинов, Онискевич… Нет, тяжело все-таки расставаться с тем, что стало частицей твоего сердца.
Долгими и тяжелыми были мои раздумья. Онуфриенко это видел и обратился к командиру дивизии. Последовал приказ, который поставил, как говорится, точку над «и».
Так я стал командиром первой эскадрильи 31-го Краснознаменного, ордена Кутузова III степени истребительного авиационного полка.
Судьба снова, теперь уже надолго, свела меня с человеком, к которому я тянулся всем сердцем.
С Онуфриенко я прошел по всему югу Украины – от Нижней Дуванки до Малого Тростянца. На этом долгом и трудном пути пришлось перенести много испытаний. Мне всегда придавал сил пример Героя Советского Союза Г. Д. Онуфриенко, с которым мы сражались рядом в небе, который и учил меня, и выручал из беды.
…Волга, Кубань, Дон, Днепр уже были в глубоком тылу, их чистые воды больше не осквернит фашистская нечисть.
Впереди у нас лежали Днестр и Прут.
Глава VIII
На рубеже Днестра
Начиналось четвертое военное лето…
В Малом Тростянце мы пробыли май, июнь, июль и три недели августа. Соловьиная, вишневая Украина как будто не хотела, не спешила нас отпускать: смотрите, мол, какое прекрасное лето, все благоухает, цветет, отдохните, наберитесь сил перед новыми грозными испытаниями…
Да, пройденный нами путь был нелегок. А что предстояло еще пережить – этого никто не мог предвидеть.
Знали мы лишь то, что враг будет стоять насмерть на границах нашей Родины: ведь выход советских войск за пределы Советского Союза грозил полным распадом блока фашистских государств.
Наступившее затишье было тревожным и напряженным.
На нашем фронте еще оставались оккупированные врагом Измаильская область Украинской ССР и Молдавия.
Днестр превратился в огненный рубеж, на котором как бы замерли противоборствующие силы перед грандиозным решающим столкновением.
Наступление приостановилось, происходило накапливание сил и средств, но для нас, летчиков, перерыва в боевой работе не было. Авиация отдыхала на войне лишь в нелетную погоду.
А сейчас стояли великолепные солнечные дни. За моими плечами – три месяца командования эскадрильей охотников. По тому военному времени – школа солидная. За этот период я приобрел некоторые навыки воспитания и обучения людей. Но и крепко запомнились слова заместителя командира 31-го полка по политической части майора А. И. Резникова:
– В работе с людьми, как и в воздушном бою, нет рецептов на все случаи. Оправдавший себя в одних обстоятельствах метод может жестоко подвести в других. Сколько подчиненных, столько и характеров, недопустимо ко всем подходить с одинаковой меркой.
Авраам Иосифович преподал мне первые уроки военной педагогики. До этого со мной никто не вел таких бесед, и мне приходилось с большим трудом самому постигать секреты воспитания бойцов. Зато, по словам того же Резникова, в таких условиях лучше проявляется человек, быстрее выясняется, может ли он быть командиром.
Итак, новая эскадрилья – новые люди. Правда, мне повезло. Со мной Виктор Кирилюк, Василий Калашонок и Олег Смирнов – старая закаленная гвардия. Они-то и составили ядро, вокруг которого стал формироваться коллектив эскадрильи.
Из новеньких сразу всем пришлись по душе коммунист младший лейтенант Борис Кисляков и комсомолец лейтенант Николай Панков. Они вместе прибыли в 31-й полк из высшей школы воздушного боя.
Борис Кисляков быстро завоевал всеобщую симпатию. Он закончил военно-политическое училище, воевал в пехоте, а когда потребовались добровольцы в авиацию – захотел стать летчиком. Овладел самолетом, техникой пилотирования – и на фронт.
Благодаря большому жизненному опыту, широкому кругозору, умению легко и просто разъяснять самые сложные вопросы он стал в эскадрилье агитатором. Послушать его беседы приходили даже воины из соседних подразделений.
Такого нужного всем нам человека, разумеется, мы всячески старались оберегать. В боевой строй вводили его неторопливо, осторожно, каждый делился с ним крупицей своего собственного опыта.
Очень восприимчивый, внимательный, всей душой стремившийся поскорее стать настоящим воздушным бойцом, Кисляков довольно уверенно шел в гору.
Парторг эскадрильи лейтенант Павел Прожеев не мог нарадоваться таким помощником. Мне тоже было приятно видеть, как прочно вживался в коллектив этот скромный, незаурядный человек. Когда Прожеев отсутствовал, Кисляков исполнял комиссарские обязанности. А в воздухе нередко обращались к нему:
– Комиссар, прикрой!
Хуже обстояло дело с Иваном Филипповым. Он слабо владел техникой пилотирования. А учить этому на фронте некогда и некому. Оставалось одно: направить его в школу воздушного боя. Потом Филиппов вернется к нам отлично подготовленным летчиком, станет моим ведомым.
Алеша Маслов… Спокойный, уравновешенный, выше среднего роста блондин. Стал ведомым у Калашонка. Никакие невзгоды не могли вывести Маслова из душевного равновесия. Дрался он в воздухе уверенно, но на риск особенно не шел. Обладал одним удивительным свойством – мог спать где угодно и сколько угодно. Боясь за него, мы иногда в воздухе спрашивали:
– Маслов, ну как там, не заснул?
Шутки в этом не было. Стоило Алеше подняться без кислородной маски выше четырех тысяч – его тут же одолевала дремота, машина валилась в штопор. С падением высоты Маслов просыпался, выводил самолет в горизонтальный полет.
Странное свойство! Но к нему привыкли и особого значения этому не придавали. У меня, правда, болела душа, когда я отправлял его на боевое задание. Но что поделаешь? Он и слушать не хотел о том, чтобы его перевели в тыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78