Здесь готовили летчиков-истребителей.
С декабря 1940 года началась моя действительная военная служба.
Батайск – тогда небольшой уютный городишко, неподалеку от Ростова-на-Дону. Это второй новый город в моей жизни. Потом их будет много. Но Астрахань и Батайск займут особое место в памяти – здесь я преодолевал первые ступеньки на тернистом пути в небо.
В школе летчиков порядок строже. Выросшему на привольных волжских берегах к нему не просто приспособиться. Я вначале пошел было «в гору» – назначили командиром отделения, затем – старшиной звена. А потом – бац – пять суток гауптвахты. Пострадал за доверие и простодушие. Дело было так. Старшина отряда Цоколаев не любил сам проводить строевые занятия – поручал это иногда мне. А какой у меня командирский опыт? Пожалуются один-другой из курсантов, что ноги натерли, – верю, освобождаю их от занятий. Командир эскадрильи вдруг взял и проверил – все оказались здоровыми. Их на гауптвахту и меня вместе с ними. Даже не поговорил со мной. Возможно, что такой крутой мерой он хотел меня научить непреложному командирскому правилу: доверяй подчиненным, но не забывай проверять их. Только все это больно ударило меня, оставив в душе глубокий и болезненный след. С той поры я всю жизнь избегаю крутых решений там, где они касаются людей. Ситуации бывали всякие, вынуждали быть жестким, крайне требовательным, но «внутренний сторож» всегда страховал меня там, где легко ошибиться, нанести человеку незаслуженную душевную травму.
Программа школы летчиков ни в какое сравнение не шла с аэроклубовской. Тут мы получали основательные теоретические знания и много летали. Преподаватели, летчики-инструкторы были опытные. Помню, младший лейтенант Костырко Показывал мне фигуры высшего пилотажа – они получались у него мастерски. И мне захотелось так же овладеть техникой пилотирования.
Мы проучились в школе год и три месяца.
За это время произошли события, которые круто изменили судьбу миллионов людей.
22 июня 1941 года мы были в лагерях.
Воскресенье – день не летный, подъем не чуть свет, а нормальный, в семь утра.
Вставало яркое летнее солнце, мы занялись физзарядкой, начали готовиться к завтраку… Возможно, мы были в числе тех не очень многих людей, которые прожили мирной довоенной жизнью на несколько часов больше, чем другие – у нас в лагере отсутствовало радио.
Потом в штабе раздался телефонный звонок, он принес страшную весть – война!
Вначале все же подумали: произошла какая-то ошибка. Недоразумение – решили многие.
Но все оказалось правдой.
Эта тяжелая весть нас не ошеломила. «Лезут? Хорошо – сотрем в порошок!» Такое убеждение было у всех. Потом откуда-то пришла весть, что Сталин приказал Тимошенко в течение пяти часов вышибить гитлеровцев за пределы нашего государства. Мы, наивные люди, смотрели на часы и ждали, когда телефон сообщит, что с наглыми захватчиками покончено.
От наших иллюзий не осталось и следа после митинга, на котором выступил приехавший из школы политработник. То, что мы от него услышали, поразило нас. Как же случилось, что фашист топчет нашу землю, а мы не можем его остановить? Ведь мы думали, что готовы дать сокрушительный отпор любому агрессору, если он посмеет на нас напасть. Мы свято верили в нашу силу и мощь. И вот что теперь получается…
Хоть мы были далеко от войны, но весть о ней сразу всех преобразила. От ударов военной грозы люди как бы стали яснее, проще. Мелкие обиды, дрязги, недовольство – все это бесследно ушло. Каждого из нас охватило одно стремление – побыстрее и получше подготовиться к встрече с врагом.
Нам предстояло овладеть боевым истребителем И-16. Я впервые увидел эту машину в Батайске, когда мы проходили Курс молодого бойца. И потом мне даже приснилось, что я на ней летаю. И вот теперь не сон – явь…
«Маша, если бы ты знала, на каких машинах мы сейчас летаем. Какая скорость, высота!» – писал я взволнованно тихой, ласковой девушке, с которой дружил, когда учился в Астраханском библиотечном техникуме. Писал, зная, что она поймет и разделит мою радость, как верный и хороший друг. Мои первые письма были скупыми, лаконичными, без лиричных строчек.
Истребитель И-16 представлялся нам мощной и грозной машиной. И, конечно, перед первым самостоятельным полетом многих из нас даже охватывала робость. Но сознание, что на этом самолете придется воевать, придавало решительности.
Нам придется воевать… Мы верили и не верили в это. Нас не покидала мысль, что отступление Красной Армии происходит вследствие каких-то временных неудач и скоро-скоро все обернется нашей победой. Некоторые даже сокрушались о том, что им так и не доведется увидеть живого фрица, не то что сразиться с ним.
Наивные, мы ничего не знали о настоящей войне, не сознавали, насколько серьезная опасность нависла над нашей страной, не могли предвидеть, что и мы вдосталь хлебнем военных невзгод, и многим из нас никогда не придется узнать, когда и как война завершится.
А немец продвигался к Москве, и нас все больше и больше охватывала тревога.
И окончательно рухнули все наши иллюзии, когда в начале октября 1941 года два наших «ишака» вылетели навстречу «юнкерсам», шедшим бомбить мост через Дон у Ростова. Одним И-16 управлял летчик-инструктор из соседней эскадрильи. «Юнкерс» так полоснул по нему очередью, что он едва вернулся на свой аэродром.
Мы окружили машину. И война глянула на нас реальными рваными пробоинами на плоскостях «ишака».
Вот как оно все оборачивается…
Мы расходились по эскадрильям в угнетенном состоянии.
Но вскоре нас всех собрали у палаточного городка. Снова приехал политработник из школы. Какую весть привез он на этот раз?
Мы внимательно слушали его и постепенно начинали совсем по-иному смотреть на то, что произошло над мостом через Дон. И впервые поняли, что на войне бывают ситуации, когда успех определяется вовсе не числом уничтоженных врагов или сбитых самолетов, что есть еще более высокие и важные цели, достижение которых может многое оправдать.
Задачей первого боевого вылета с нашего аэродрома было: прикрыть, не дать разрушить важный стратегический мост через Дон. Взлетевшие товарищи справились с этой задачей – бомбы прошли мимо цели. И это несмотря на то, что слабовооруженному И-16 трудно было противоборствовать «юнкерсам». Воздушный бой мог вообще кончиться трагично для наших летчиков-инструкторов. Они это знали и тем не менее упорно атаковали фашистов, расстраивали их ряды, мешали прицельному бомбометанию.
Так мы получили первый урок настоящего мужества.
Он вызвал в курсантской среде бурный обмен мнениями. Смогли бы мы так действовать? Хватило бы у нас духу так рисковать? Одни петушились: «Да пусть только пошлют!» Другие молчаливо раздумывали, взвешивали все, делали выводы для себя.
Война подкатывалась к нам. Каждый день приносил все более тревожные вести, а иногда распространялись и панические слухи. Было поймано несколько немецких диверсантов, переодетых в милицейскую форму, что заставило потом нас при патрулировании в городе пристально присматриваться к милиционерам. Все это действовало угнетающе и в то же время ожесточало наши сердца. В те тяжелые времена особая роль отводилась партийным, комсомольским активистам, агитаторам. Они умели найти такие слова, такие доводы, которые укрепляли в нашем сознании убеждение в том, что все будет хорошо, наше дело правое, мы победим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
С декабря 1940 года началась моя действительная военная служба.
Батайск – тогда небольшой уютный городишко, неподалеку от Ростова-на-Дону. Это второй новый город в моей жизни. Потом их будет много. Но Астрахань и Батайск займут особое место в памяти – здесь я преодолевал первые ступеньки на тернистом пути в небо.
В школе летчиков порядок строже. Выросшему на привольных волжских берегах к нему не просто приспособиться. Я вначале пошел было «в гору» – назначили командиром отделения, затем – старшиной звена. А потом – бац – пять суток гауптвахты. Пострадал за доверие и простодушие. Дело было так. Старшина отряда Цоколаев не любил сам проводить строевые занятия – поручал это иногда мне. А какой у меня командирский опыт? Пожалуются один-другой из курсантов, что ноги натерли, – верю, освобождаю их от занятий. Командир эскадрильи вдруг взял и проверил – все оказались здоровыми. Их на гауптвахту и меня вместе с ними. Даже не поговорил со мной. Возможно, что такой крутой мерой он хотел меня научить непреложному командирскому правилу: доверяй подчиненным, но не забывай проверять их. Только все это больно ударило меня, оставив в душе глубокий и болезненный след. С той поры я всю жизнь избегаю крутых решений там, где они касаются людей. Ситуации бывали всякие, вынуждали быть жестким, крайне требовательным, но «внутренний сторож» всегда страховал меня там, где легко ошибиться, нанести человеку незаслуженную душевную травму.
Программа школы летчиков ни в какое сравнение не шла с аэроклубовской. Тут мы получали основательные теоретические знания и много летали. Преподаватели, летчики-инструкторы были опытные. Помню, младший лейтенант Костырко Показывал мне фигуры высшего пилотажа – они получались у него мастерски. И мне захотелось так же овладеть техникой пилотирования.
Мы проучились в школе год и три месяца.
За это время произошли события, которые круто изменили судьбу миллионов людей.
22 июня 1941 года мы были в лагерях.
Воскресенье – день не летный, подъем не чуть свет, а нормальный, в семь утра.
Вставало яркое летнее солнце, мы занялись физзарядкой, начали готовиться к завтраку… Возможно, мы были в числе тех не очень многих людей, которые прожили мирной довоенной жизнью на несколько часов больше, чем другие – у нас в лагере отсутствовало радио.
Потом в штабе раздался телефонный звонок, он принес страшную весть – война!
Вначале все же подумали: произошла какая-то ошибка. Недоразумение – решили многие.
Но все оказалось правдой.
Эта тяжелая весть нас не ошеломила. «Лезут? Хорошо – сотрем в порошок!» Такое убеждение было у всех. Потом откуда-то пришла весть, что Сталин приказал Тимошенко в течение пяти часов вышибить гитлеровцев за пределы нашего государства. Мы, наивные люди, смотрели на часы и ждали, когда телефон сообщит, что с наглыми захватчиками покончено.
От наших иллюзий не осталось и следа после митинга, на котором выступил приехавший из школы политработник. То, что мы от него услышали, поразило нас. Как же случилось, что фашист топчет нашу землю, а мы не можем его остановить? Ведь мы думали, что готовы дать сокрушительный отпор любому агрессору, если он посмеет на нас напасть. Мы свято верили в нашу силу и мощь. И вот что теперь получается…
Хоть мы были далеко от войны, но весть о ней сразу всех преобразила. От ударов военной грозы люди как бы стали яснее, проще. Мелкие обиды, дрязги, недовольство – все это бесследно ушло. Каждого из нас охватило одно стремление – побыстрее и получше подготовиться к встрече с врагом.
Нам предстояло овладеть боевым истребителем И-16. Я впервые увидел эту машину в Батайске, когда мы проходили Курс молодого бойца. И потом мне даже приснилось, что я на ней летаю. И вот теперь не сон – явь…
«Маша, если бы ты знала, на каких машинах мы сейчас летаем. Какая скорость, высота!» – писал я взволнованно тихой, ласковой девушке, с которой дружил, когда учился в Астраханском библиотечном техникуме. Писал, зная, что она поймет и разделит мою радость, как верный и хороший друг. Мои первые письма были скупыми, лаконичными, без лиричных строчек.
Истребитель И-16 представлялся нам мощной и грозной машиной. И, конечно, перед первым самостоятельным полетом многих из нас даже охватывала робость. Но сознание, что на этом самолете придется воевать, придавало решительности.
Нам придется воевать… Мы верили и не верили в это. Нас не покидала мысль, что отступление Красной Армии происходит вследствие каких-то временных неудач и скоро-скоро все обернется нашей победой. Некоторые даже сокрушались о том, что им так и не доведется увидеть живого фрица, не то что сразиться с ним.
Наивные, мы ничего не знали о настоящей войне, не сознавали, насколько серьезная опасность нависла над нашей страной, не могли предвидеть, что и мы вдосталь хлебнем военных невзгод, и многим из нас никогда не придется узнать, когда и как война завершится.
А немец продвигался к Москве, и нас все больше и больше охватывала тревога.
И окончательно рухнули все наши иллюзии, когда в начале октября 1941 года два наших «ишака» вылетели навстречу «юнкерсам», шедшим бомбить мост через Дон у Ростова. Одним И-16 управлял летчик-инструктор из соседней эскадрильи. «Юнкерс» так полоснул по нему очередью, что он едва вернулся на свой аэродром.
Мы окружили машину. И война глянула на нас реальными рваными пробоинами на плоскостях «ишака».
Вот как оно все оборачивается…
Мы расходились по эскадрильям в угнетенном состоянии.
Но вскоре нас всех собрали у палаточного городка. Снова приехал политработник из школы. Какую весть привез он на этот раз?
Мы внимательно слушали его и постепенно начинали совсем по-иному смотреть на то, что произошло над мостом через Дон. И впервые поняли, что на войне бывают ситуации, когда успех определяется вовсе не числом уничтоженных врагов или сбитых самолетов, что есть еще более высокие и важные цели, достижение которых может многое оправдать.
Задачей первого боевого вылета с нашего аэродрома было: прикрыть, не дать разрушить важный стратегический мост через Дон. Взлетевшие товарищи справились с этой задачей – бомбы прошли мимо цели. И это несмотря на то, что слабовооруженному И-16 трудно было противоборствовать «юнкерсам». Воздушный бой мог вообще кончиться трагично для наших летчиков-инструкторов. Они это знали и тем не менее упорно атаковали фашистов, расстраивали их ряды, мешали прицельному бомбометанию.
Так мы получили первый урок настоящего мужества.
Он вызвал в курсантской среде бурный обмен мнениями. Смогли бы мы так действовать? Хватило бы у нас духу так рисковать? Одни петушились: «Да пусть только пошлют!» Другие молчаливо раздумывали, взвешивали все, делали выводы для себя.
Война подкатывалась к нам. Каждый день приносил все более тревожные вести, а иногда распространялись и панические слухи. Было поймано несколько немецких диверсантов, переодетых в милицейскую форму, что заставило потом нас при патрулировании в городе пристально присматриваться к милиционерам. Все это действовало угнетающе и в то же время ожесточало наши сердца. В те тяжелые времена особая роль отводилась партийным, комсомольским активистам, агитаторам. Они умели найти такие слова, такие доводы, которые укрепляли в нашем сознании убеждение в том, что все будет хорошо, наше дело правое, мы победим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78