Подрывники с такой, с позволения сказать, головой, не были ни
фанатиками, ни боевиками. Они относились, как правило, к обычным
жертвам: их умыкали, им проводили резекцию, имплантацию, затем
психокодирование мотивационной памяти. После уничтожения
центров аналитического мышления хватало обычного внушения с
фармакологическим закреплением. И вперед, на смерть, с улыбкой
во весь рот.
Именно так взорвал вагон метро один из похищенных начальников
московской милиции.
Взрывные устройства могли быть боеголовками небольших киберов, так
называемых "тараканов", которые проникали в подземные тоннели через шахты
лифтов, вентиляционные колодцы, трассы водоводов и канализации.
По всей Москве, по всей России было много патрулей, проверок,
арестов, задержаний, "жучков" и "глазков", а вот толку от этого
не было видно. То же творилось и в Европе, и в Америке.
Демократические и авторитарные режимы напрягали все свои
стальные мышцы, высасывали прорву денег из налогоплательщиков
на полицейские нужды, но так и не могли управиться с
криминально-террористическим джихадом, с мировой исламской
революцией, которая была сильна своим фанатизмом и своими
финансами тоже.
В европейской части России диверсионные операции проводила в
основном шахидская группировка, именуемая "Дети Шамиля" и
подчиняющаяся неизвестному лидеру, в Германии -- разноплеменная
моджахедская организация, прозываемая "Волки Пророка", во главе с
Мехметом Айдином, в Америке -- "Черные львы" Джафара Акбара по кличке
доктор Джеб.
Зональные командования сил Ислама как правило открещивались от
акций, которые приводили к большим жертвам среди гражданских лиц, но если
уничтожался военный объект, то торжественно объявляли о своем руководстве.
Впрочем, в докладах российской и американской спецслужб отмечалось, что
руководители диверсионно-террористических подразделений имеют те же
ранги, что и зональные командующие, и на равных подчиняются главному
штабу Корпуса Стражей Исламской Революции (КСИР), расположенному в
Тегеране.
Командующий сил Ислама в Центральной Европе, генерал Азиз
Коктюрк (немец, принявший мусульманство и турецкое имя), внушал
и уверял, что борьба ведется только с мировым гнетом
американских и израильских сионистов, а все европейцы должны
радоваться грядущей победе исламского революционного джихада.
Левые и правые группировки в России и Германии радостно внимали
ему, строились "свиньей" и тоже шли на приступ Сиона.
Однако графики террактов и диверсий ползли вверх. В России и
Германии народная масса сплошь желала свирепства. Или власть
надевает ежовые рукавицы или народ достает топоры. И паскудам по
шее.
Но этому мешали разные умники, которые считали, что лекарство
может быть страшнее болезни. Противники сильных лекарств
нередко носили длинные носы и хилые подбородки и потому гуща
народная все более злобилась на Сион. Заборные газетки и
ньюс-серверы, часто существующие на деньги исламистов, внушали
простые мысли: немцы и русские страдают от революционного
джихада лишь потому, что прикрывают своими грудями
плутократов-сионистов. Те же самые плутократы вредят
госбезопасности и слабят Отчизну, чтобы сподручнее было из нее
выкачивать кровь и другие полезные вещества.*
Василий проходил сквозь арки и кольца детекторов на "Рижской" и
через минуту оказывался на трамвайной остановке. Там опять-таки стоял
спокойный милиционер с нервным доберманом и проводил по садящимся в
вагон серповидным сканером. Граждане, приехавшие на метро и имевшие
отмеченный жетон, подвергались менее жесткой проверке. Их просто
обнюхивал пес -- кое-кому он почему-то грыз ботинки. У некоторых
бородатых личностей милиционер требовал паспорт, который совал в свой
сканирующий микрокомпьютер для сличения с базами криминальных данных.
Попавшие в салон пассажиры обреченно ждали, когда закончится досмотр.
Водитель же оттягивался на какой-то компьютерной игре. Наконец старый
вагон с доваренными бронещитами тяжело двигался в путь -- если произойдет
взрыв, то дополнительная защита не позволит трамваю разлететься по всей
улице, хотя, конечно, при таком раскладе пассажиры внутри него превратятся в
корочку на металле. Но Василий больше думал о том, почему кассовый
аппарат, скромно мигнув красным глазком, не выдал ему положенную сдачу.
Или о том, какие окажутся размеры у той потаскухи, с которой он отправится
на Майорку, когда с работой будет покончено.
После всех этих дорожных мероприятий тот досмотр, который учиняли
ему в фирме, не казался столь уж настырным. Те же детекторы, шарящие по
телу, плюс прочитывались диски, которые он иногда притаскивал с собой --
обратной дороги им уже не будет.
Василий быстро смирился с тем, что фирма занимается какими-то
левыми делами. Моральный ущерб будет компенсирован материальным
наваром, запрет работать на дому спасет от обвинений в воровстве фирменных
софтов, а милиции на гражданина Рютина наезжать бесполезно. Он хоть и
умный, но самый простой исполнитель, что-то вроде робота.
Поэтому по двенадцать часов в день Василий безропотно торчал у
панорамного многооконного экрана как птица на жердочке. (Некоторые
"зеленые" программеры работают в бимонах, в виртуальном режиме, но это не
для серьезного дела.) Бимошки с сенсорными перчатками он одевал минут не
более чем на пятнадцать, чтобы помахать мечом на Куликовском поле. Но это
лишь разок в день во время обеденного перерыва после употребления всяких
кебабов, бишбармаков и прочих восточных харчей, от которых потом страдал
живот. Впрочем, если запить пивом, то ничего. Но и пиво затем было
выведено из меню.
Так называемое "Яйцо" состояло из трех подсистем, сильно
отличающихся по своим задачам. Василий прозвал эту тройку -- "желток",
"белок" и "скорлупка". И в каждом из тридцати тысяч конечных объектов, на
которые делилось большое "Яйцо", присутствовали все три подсистемы.
Объектики прыгали из "окна" в "окно", дробились, стирали друг друга и
изничтожались "белым шумом"*, кроме того никак не желали составлять
гармоническое единство.
[* так обозначается в кибернетике область
случайных воздействий]
Каждое утро Василий бодро хватался за дело, будучи уверенным в
близкой победе, но уже после обеда сникал.
В прежние времена он, если у него что-то не получалось, бросал чертову
работу и отправлялся прошвырнуться, мог часа три проторчать у видика со
стаканом джина, или провертеться в глюколовке , отражая нашествие каких-
нибудь юпитериан. А там, глядишь, решение бы созрело само по себе и
программист Рютин победно бы ударил по клавишам. Но сейчас он был
прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на
стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному
экрану.
После пяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в
это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни даже записей
на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе помимо мощных детекторов еще
и ражий охранник буравит глазками и шарит по карманам. Та же процедура,
кстати, проводилась и если Василий куда-то выбегал в течение рабочего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106