И не ведает, даст ли ему судьба счастье встречи с женой и детьми...
Усмон Азиз с трудом перевел дыхание и глянул на своего вороного. Чудо-конь то жевал клевер, то высоко вскидывал голову и прядал маленькими, чуткими ушами, то беспокойно бил копытами — душа его рвалась и просила движения и простора.
— Тоска по дороге одолевает тебя,— прошептал Усмон Азиз.— Скоро поедем...
Затем взгляд его упал на Халила. Тот стоял посреди двора, уставившись себе под ноги, и, судя по выражению лица, о чем-то напряженно размышлял.
О чем?!
Анвара и силой нельзя затащить на чужбину, а этот сам, по доброй воле, выбирает дорогу изгнания. А ведь оба — из одного села; бедняки... Между тем сердце одного кипит любовыо к родине, а другой готов предать свою колыбель и, как клещ, вцепился в винтовку. Есть люди, подумал Усмон Азиз, со дня рождения словно бы обозленные на жизнь и все время мечтающие свести с ней счеты. Им всего мало, они ненасытны и готовы, раздавив, вошь, слизнуть ее кровь. Таков, должно быть, и Халил.
Подошли Курбан и Гуломхусайн.
— Оседлай коней,-— велел Усмон Азиз Курбану, а Гуломхусайну указал на место рядом с собой.
— Садись.
Гуломхусайн осторожно присел на край суфы и недоумевающе посмотрел на хозяина. Немой вопрос угадывался в его взгляде: отчего так подавлен сегодня Усмон Азиз?
— Помнишь, что я тебе обещал?—заговорил наконец Усмон Азиз.
Глаза у Гуломхусайна радостно сверкнули, и он тут же ответил:
— Сто-о-о зо-оло-тых мо-онет...
— Когда вернемся, получишь двести. Вот тогда кож твой будет в масле, а усы не отрубит и топор.
— Хо-о-озя-яинН—- воскликнул Гуломхусайн.
Радость распирала его, и он вскочил на ноги, не
зная, чем услужить Усмон Азизу.
— Веревки видишь?— Усмон Азиз указал на четыре тутовых дерева.
— Да-а,— радостно улыбаясь, кивнул пешаварец.
— Значит, согласен?
Как ни туп был Гуломхусайн, но мгновенно все понял. Улыбка медленно сползла с его лица, и он замолчал.
— Согласен или нет?
Гуломхусайн отвел взгляд.
— Значит, не согласен,— с сожалением произнес Усмон Азиз.
Гуломхусайн повернул к нему большую голову.
— Я-я со-огла-асен...
— Ну вот и хорошо,— холодно улыбнулся Усмон Азиз.— Иди пока, занимайся своими делами.
Все выше поднималось на востоке солнце, и красный его диск золотистым светом заливал все село. Этот золотистый свет и чистая голубизна неба словно омыли сдавленную тяжелыми предчувствиями душу Усмон Азиза, и он вдруг с надеждой подумал, что наверное же даст ему судьба последнее тихое счастье — остаток дней прожить среди близких. Поднявшись, он подставил лицо солнечным лучам и с благодарным счастливым чувством ощущал на себе их ласковые прикосновения.
День начинался.
— Здравствуйте, почтенный,— раздалось позади него.
Он вздрогнул и повернулся—мулло Салим и Хомид стояли перед ним. Как бы не узнавая, он некоторое время молча смотрел на них увлажнившимися глазами.
— Пришли,— утвердительно сказал затем Усмон Азиз, будто бы отвечая самому себе на какой-то давний вопрос.
— Пришли,— отозвался мулло Салим.
Стоявший чуть позади Хомид прижал к груди руку:
— Мы к вашим услугам,
-— Я должен как можно быстрее уехать,-—глядя в землю, произнес Усмон Азиз.
— Жаль!— мулло Салим принялся быстро перебирать четки.
Приблизился к ним и молча встал неподалеку Халил.
— Имам!— проговорил Усмон Азиз.
— Слушаю, почтенный.
— С тем бесштанным председателем и отступившим от бога учителем... и с этим сбившимся с пути Анваром...— что нам с ними делать?
— Вчера было сказано: участь их — смерть. Всем троим...
— А вы что думаете?—обратился Усмон Азиз к Хомиду.
— Я?—тот в растерянности переступил с ноги на ногу.— Что я могу думать... Воля ваша.
— Вчера вы были более решительным.
— Жаль их стало,— пробормотал Хомид.— Все-таки дети мусульман...
Тут его взгляд упал на свисающие с ветки тутовника веревки, и Хомид замолчал, как бы утратив дар речи.
— Мусульмане, дети мусульман,— ядовито усмехнувшись, повторил его слова Усмон Азиз.— Да пусть даже их колыбель спустилась с небес — я хочу, чтобы они были наказаны так, как того требует шариат.
— Воля ваша, почтенный,— едва вымолвил Хомид.
Усмон Азиз взглянул на Халила.
— А ты что думаешь?
— Повесить проклятых!— ответил тот и холодно улыбнулся.
Искоса глянул на него Хомид:
— Если бы у кошки были крылья, род воробьев исчез бы с лица земли.
— Трус,— бросил в ответ Халил.
— Хватит!— прикрикнул на них Усмон Азиз и зло сплюнул.
Затем он велел Курбану и Гуломхусайну привести пленников, а сам подошел к трем дехканам, которые вместе с Ато появились во дворе.
— А вам что нужно?
— Сначала — здравствуй, бай...— с достоинством произнес один.
— Проживу и без ваших приветствий. Что вы здесь потеряли?
— Мы пришли, чтобы...— начал второй, но под пронзительным взглядом Усмон Азиза осекся и замолчал.
— Пожалей и х, бай, будь к н и м милостив,— сказал третий — по виду самый старший, с начинающей седеть короткой, густой бородой.
— Ты не Комрон?1— спросил его Усмон Азиз.
— Верно, я Комрон.
— Тот самый Комрон, который свалился с горы и чуть было не отдал богу душу?
— Он самый.
— Тот самый Комрон, который после этого едва не свихнулся?
— Было и такое.
— Тогда не учи меня уму-разуму, ступай своей дорогой и береги свое счастье. А то как бы тебе не пришлось пожалеть о нем.
— Ты человек остроумный,— не спеша промолвил Комрон.— Но есть вещи поважнее остроумия. Без милосердия и сочувствия, без великодушия и мужества жизнь человеческая не имеет никакого смысла.
— Милосердие и сочувствие, говоришь?! Великодушие и мужество?!— закричал Усмон Азиз.— А о н и милосердны были ко мне? Великодушны? Кто убил моего брата? Кто разорил мой дом? Кто отправил моего зятя в Сибирь? Кто заставил меня бежать на чужбину? Кто?! Отвечай! И укажи мне на и х мужество, милосердие и великодушие!
— Успокойся, бай. Все в этом мире имеет свои причины.
Усмон Азиз в ярости поднял плетку.
— Ты что хочешь сказать?!
— Сам знаешь,— невозмутимо ответил Комрон.
— Тогда знай и ты,— Усмон Азиз опустил плетку.— Знай, что и сегодняшнее мое дело тоже не без причины.
— И все-таки, бай, не горячись. Бога вспомни, святых и пророков. И вспомни, как тяжелы бывают последствия необдуманных решений.
Комрон — счастливый, удачливый, достигающий цели (бука.).
— Уноси-ка ты ноги отсюда, пока цел. Да побыстрей,— негромко произнес Усмон Азиз, и в голосе его ясно прозвучала ярость.— И вы тоже,— повернулся он к спутникам Комрона.— Живо!
Но дехкане не пошевелились.
— Мы не уйдем, бай. И другие сейчас подойдут. Люди твоим замыслом недовольны.
Усмон Азиз засмеялся.
— Что ж, пусть приходят... Посмотрим.
Привели и поставили перед Усмон Азизом пленников.
Руки у всех троих были связаны за спиной.
Неутихающая боль в раненой ноге мучила Анвара, и он стоял, налегая на другую, здоровую ногу и стараясь при этом держаться независимо и прямо. Он похудел; лицо его обросло; но ни тени растерянности и страха не было в глазах, смотревших с печальной твердостью. Спокоен был и Каромат, на лице которого еще багровел след, оставленный вчера плеткой Усмон Азиза; и далеко за пределы двора уходил задумчивый взгляд Юнуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Усмон Азиз с трудом перевел дыхание и глянул на своего вороного. Чудо-конь то жевал клевер, то высоко вскидывал голову и прядал маленькими, чуткими ушами, то беспокойно бил копытами — душа его рвалась и просила движения и простора.
— Тоска по дороге одолевает тебя,— прошептал Усмон Азиз.— Скоро поедем...
Затем взгляд его упал на Халила. Тот стоял посреди двора, уставившись себе под ноги, и, судя по выражению лица, о чем-то напряженно размышлял.
О чем?!
Анвара и силой нельзя затащить на чужбину, а этот сам, по доброй воле, выбирает дорогу изгнания. А ведь оба — из одного села; бедняки... Между тем сердце одного кипит любовыо к родине, а другой готов предать свою колыбель и, как клещ, вцепился в винтовку. Есть люди, подумал Усмон Азиз, со дня рождения словно бы обозленные на жизнь и все время мечтающие свести с ней счеты. Им всего мало, они ненасытны и готовы, раздавив, вошь, слизнуть ее кровь. Таков, должно быть, и Халил.
Подошли Курбан и Гуломхусайн.
— Оседлай коней,-— велел Усмон Азиз Курбану, а Гуломхусайну указал на место рядом с собой.
— Садись.
Гуломхусайн осторожно присел на край суфы и недоумевающе посмотрел на хозяина. Немой вопрос угадывался в его взгляде: отчего так подавлен сегодня Усмон Азиз?
— Помнишь, что я тебе обещал?—заговорил наконец Усмон Азиз.
Глаза у Гуломхусайна радостно сверкнули, и он тут же ответил:
— Сто-о-о зо-оло-тых мо-онет...
— Когда вернемся, получишь двести. Вот тогда кож твой будет в масле, а усы не отрубит и топор.
— Хо-о-озя-яинН—- воскликнул Гуломхусайн.
Радость распирала его, и он вскочил на ноги, не
зная, чем услужить Усмон Азизу.
— Веревки видишь?— Усмон Азиз указал на четыре тутовых дерева.
— Да-а,— радостно улыбаясь, кивнул пешаварец.
— Значит, согласен?
Как ни туп был Гуломхусайн, но мгновенно все понял. Улыбка медленно сползла с его лица, и он замолчал.
— Согласен или нет?
Гуломхусайн отвел взгляд.
— Значит, не согласен,— с сожалением произнес Усмон Азиз.
Гуломхусайн повернул к нему большую голову.
— Я-я со-огла-асен...
— Ну вот и хорошо,— холодно улыбнулся Усмон Азиз.— Иди пока, занимайся своими делами.
Все выше поднималось на востоке солнце, и красный его диск золотистым светом заливал все село. Этот золотистый свет и чистая голубизна неба словно омыли сдавленную тяжелыми предчувствиями душу Усмон Азиза, и он вдруг с надеждой подумал, что наверное же даст ему судьба последнее тихое счастье — остаток дней прожить среди близких. Поднявшись, он подставил лицо солнечным лучам и с благодарным счастливым чувством ощущал на себе их ласковые прикосновения.
День начинался.
— Здравствуйте, почтенный,— раздалось позади него.
Он вздрогнул и повернулся—мулло Салим и Хомид стояли перед ним. Как бы не узнавая, он некоторое время молча смотрел на них увлажнившимися глазами.
— Пришли,— утвердительно сказал затем Усмон Азиз, будто бы отвечая самому себе на какой-то давний вопрос.
— Пришли,— отозвался мулло Салим.
Стоявший чуть позади Хомид прижал к груди руку:
— Мы к вашим услугам,
-— Я должен как можно быстрее уехать,-—глядя в землю, произнес Усмон Азиз.
— Жаль!— мулло Салим принялся быстро перебирать четки.
Приблизился к ним и молча встал неподалеку Халил.
— Имам!— проговорил Усмон Азиз.
— Слушаю, почтенный.
— С тем бесштанным председателем и отступившим от бога учителем... и с этим сбившимся с пути Анваром...— что нам с ними делать?
— Вчера было сказано: участь их — смерть. Всем троим...
— А вы что думаете?—обратился Усмон Азиз к Хомиду.
— Я?—тот в растерянности переступил с ноги на ногу.— Что я могу думать... Воля ваша.
— Вчера вы были более решительным.
— Жаль их стало,— пробормотал Хомид.— Все-таки дети мусульман...
Тут его взгляд упал на свисающие с ветки тутовника веревки, и Хомид замолчал, как бы утратив дар речи.
— Мусульмане, дети мусульман,— ядовито усмехнувшись, повторил его слова Усмон Азиз.— Да пусть даже их колыбель спустилась с небес — я хочу, чтобы они были наказаны так, как того требует шариат.
— Воля ваша, почтенный,— едва вымолвил Хомид.
Усмон Азиз взглянул на Халила.
— А ты что думаешь?
— Повесить проклятых!— ответил тот и холодно улыбнулся.
Искоса глянул на него Хомид:
— Если бы у кошки были крылья, род воробьев исчез бы с лица земли.
— Трус,— бросил в ответ Халил.
— Хватит!— прикрикнул на них Усмон Азиз и зло сплюнул.
Затем он велел Курбану и Гуломхусайну привести пленников, а сам подошел к трем дехканам, которые вместе с Ато появились во дворе.
— А вам что нужно?
— Сначала — здравствуй, бай...— с достоинством произнес один.
— Проживу и без ваших приветствий. Что вы здесь потеряли?
— Мы пришли, чтобы...— начал второй, но под пронзительным взглядом Усмон Азиза осекся и замолчал.
— Пожалей и х, бай, будь к н и м милостив,— сказал третий — по виду самый старший, с начинающей седеть короткой, густой бородой.
— Ты не Комрон?1— спросил его Усмон Азиз.
— Верно, я Комрон.
— Тот самый Комрон, который свалился с горы и чуть было не отдал богу душу?
— Он самый.
— Тот самый Комрон, который после этого едва не свихнулся?
— Было и такое.
— Тогда не учи меня уму-разуму, ступай своей дорогой и береги свое счастье. А то как бы тебе не пришлось пожалеть о нем.
— Ты человек остроумный,— не спеша промолвил Комрон.— Но есть вещи поважнее остроумия. Без милосердия и сочувствия, без великодушия и мужества жизнь человеческая не имеет никакого смысла.
— Милосердие и сочувствие, говоришь?! Великодушие и мужество?!— закричал Усмон Азиз.— А о н и милосердны были ко мне? Великодушны? Кто убил моего брата? Кто разорил мой дом? Кто отправил моего зятя в Сибирь? Кто заставил меня бежать на чужбину? Кто?! Отвечай! И укажи мне на и х мужество, милосердие и великодушие!
— Успокойся, бай. Все в этом мире имеет свои причины.
Усмон Азиз в ярости поднял плетку.
— Ты что хочешь сказать?!
— Сам знаешь,— невозмутимо ответил Комрон.
— Тогда знай и ты,— Усмон Азиз опустил плетку.— Знай, что и сегодняшнее мое дело тоже не без причины.
— И все-таки, бай, не горячись. Бога вспомни, святых и пророков. И вспомни, как тяжелы бывают последствия необдуманных решений.
Комрон — счастливый, удачливый, достигающий цели (бука.).
— Уноси-ка ты ноги отсюда, пока цел. Да побыстрей,— негромко произнес Усмон Азиз, и в голосе его ясно прозвучала ярость.— И вы тоже,— повернулся он к спутникам Комрона.— Живо!
Но дехкане не пошевелились.
— Мы не уйдем, бай. И другие сейчас подойдут. Люди твоим замыслом недовольны.
Усмон Азиз засмеялся.
— Что ж, пусть приходят... Посмотрим.
Привели и поставили перед Усмон Азизом пленников.
Руки у всех троих были связаны за спиной.
Неутихающая боль в раненой ноге мучила Анвара, и он стоял, налегая на другую, здоровую ногу и стараясь при этом держаться независимо и прямо. Он похудел; лицо его обросло; но ни тени растерянности и страха не было в глазах, смотревших с печальной твердостью. Спокоен был и Каромат, на лице которого еще багровел след, оставленный вчера плеткой Усмон Азиза; и далеко за пределы двора уходил задумчивый взгляд Юнуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47