Это само по себе приятно. Но то, что он увидел в работе чисто женское, обидно. Он сделал на этом акцент. И мне кажется в этом не то чтобы упрек, но принижение жанра. Вот мол, женщина – влюбленность, нежность. Эти слова звучали обидно. Таково его отношение. Начинаю укрепляться в мысли, что он меня недолюбливает или просто побаивается почему-то. С другими ему проще, во мне же он что-то чувствует. Сумел разглядеть, но согласиться с моей правотой уже не может. Это не его вина (Боже, какая наглость с моей стороны!). Просто это разные поколения. Я не высокомерна, и я очень уважаю его творчество, но я также уверена в своей внутренней правоте и в верности избранного мной пути.
Если я ему напишу «обычную» рецензию, он успокоится. А если я вся – вне обычного, если из каждой строчки выглядывает свое? И требует…
И при всем при этом полное неумение строить свою устную речь на занятиях. Только с людьми, с которыми легко.
И.См. прочитала работу на Феллини. Хорошо. Гаевский покритиковал. Слишком обязывающая тема. У него слишком много личных переживаний с ней связано. И. пишет легко, образно и логично. Не чета Ленке. Как небо и земля. Но все-таки это тоже не настоящее. Хотя лучшее из всего, что я слышала от наших.
У меня такое чувство, что Г. раздавил меня (интонацией, подтекстом, откровенным снижением жанра), хоть это, видимо, не соответствует истине. Я устала ему говорить, что хотела бы показать «Ученым обезьянкам». Забывает. Неудобно навязываться. Такой горький осадок после его слов. Много умных замечательных людей вокруг, и так бесприютно. В какой-то степени приятно осознавать свою особенность. Или это снова мнительность? Или я – настоящая?
В последнее время особенно остро чувствую свою связь с теми, иными. Они иногда около меня. Они мне помогают. Или испытывают.
Они рядом. Значит, что-то случится снова.
Случится мне остаться. Во всех смыслах.
Я искренне не понимаю, почему рецензии А. почитают за нечто безукоризненное, совершенное. Признаю легкость пера и своеобразие подхода и то лишь потому, что в неплохих с ней отношениях и смотрю другими глазами на ее работу. Но девчонки, Г., М.? Боже мой, как немного нужно миру. Г. говорил, что в таких работах, как моя, все строится на угадывании, на метком попадании в цель (в данном случае тон и стилистику спектакля). Или попадаешь – или нет. Он говорил так, что попадание это происходит, возможно, случайно. В его интонациях это было. Я угадала, ну и что, мало ли угадывают, работа, конечно, замечательная, но везет иногда, случается. Случайность. Я так хорошо почувствовала эту его мысль. Его небрежное отношение ко мне. Мы так редко говорим правду друг другу. Только и приходится расшифровывать неискренние речи, которые все равно не обманут.
Горько. Я, было, порадовалась, что оценили наконец-то. И тут такой «разнос» (только для меня), хотя, думаю, в большей или меньшей степени все почувствовали иронию. Только вряд ли поняли, к чему она. Ведь говорилось и хорошее. Но переплетение этих оценок, мыслей, «советов» для меня очевидны – ему чужда моя творческая манера. Но он пока сам в этом не признается. Попросил написать что-то о спектакле, к которому я бы относилась более равнодушно, отстраненный рациональный подход и анализ. Было сказано вполне конкретно. И так насмехался. Даже вспоминать не хочется. Больно. Но благодаря моему изменившемуся самочувствию, меня не прошибешь.
Еще. Начинается медленная травля. Больше всех старается Арх. Боюсь, не выдержу и сорвусь на нее.
5.12. Были с Инкой в Доме Актера. Ребята из «Ученой обезьяны» снова очаровательно и непосредственно чувствовали себя на сцене. Еще раз убедилась, что они талантливы и перспективны.
8.12. Любовь сжигает меня. Почему так больно и пламенно? Одиночество извело. Какой-то просто тупик. Заниматься, готовиться к сессии – не в состоянии. Тихая паника и осознание полнейшей безнадежности. Мама снова уехала в Казань, и я одна. Думаю о своем несостоявшемся, не понявшим или, наоборот, понявшим слишком много. Я придумала его? Конечно. Но я люблю его? Бесчисленное – да! Я хочу любви как таковой или я хочу его любви? Тело и душа исстрадались. Безумие неизвестности, невыговоренности подтачивает последние силы.
Так нельзя, понимаю. Любовь делает меня одержимой ленью и тоской, увы. Но все во мне посвящено теперь ей. Не могу понять, почему вдруг этот рывок в страсть, это всеохватное безудержное чувство?
Я задохнусь от горячки любви. Она меня испепелит.
10.12. Когда так хорошо, писать не хочется. А действительно судьба не оставляет. Она особенная до счастья. Если есть за спиной такая поддержка – ничего не страшно.
Ах, декабрь. Вильнюс угадан!
Коньяк занимается в голове самодурством! Отмечала свою нетронутость! 2 года страданий – на пустом месте!
Для кого меня хранят? Что бы ни случилось с универом, моим незнанием наук, безденежьем, все-таки я победила. Все по-другому. Дождалась. Наконец-то. Декабрь, январь, февраль. Дальше неважно. Но эти – мои. Скоро дадут гороскоп.
14.12. Возрождение! Галочка! Как она умеет меня поддерживать. Она – моя хранительница, ангел мой.
Видела Гр. Господи, пытка моя. 2 с половиной года – муки незнания. И тут – случайно, в толпе, около станции моего метро. Опять не укладывается в голове. Как когда-то с Б., только здесь до безумия безнадежно: увидеть, убедиться, что действительно он, – и не заговорить, не подойти. Выглядит замечательно. Будто такой же, каким его оставила эту чертову груду времени назад. Все последнее время почти каждый день думала о нем. Тот странный сон… Он сбылся. Видела и не подошла. В этой огромной суматошной Москве, в этой бездне секунд, на моей станции метро! Что происходит в этом мире? Судьба, спасибо тебе. Я так хотела просто знать, что он живой и ему не совсем плохо. И вот – я видела его, слышала его насмешливый, как
всегда, голос, комментирующий что-то. Я знала, знала – вот он рядом, хорошо выглядит. Мой некрасивый бог! Боюсь, что потеряю разум. Но нет, я в порядке. Понадобилось всего 2-3 часа. Галочка так меня понимает, будто дышит одной и той же душой.
Это так много – знать, что жив и свободен. Это уже жизнь. Я счастливая. Мне доверяют.
Спасибо, я видела его. Он – есть. Как это много.
Кто мне поверит? Столько совпадений, примитивных киношных приемов на мою небольшую непутевую, но и гениальную жизнь! Через отчаяние и тьму твержу себе: все будет, как захочу, и уверенность сама пробивается, заполняет душу. Я до конца не в силах осознать произошедшее. Будто все это во сне, не со мной. Я видела Гр. Он стоял у освещенного ларька и что-то оживленно говорил попутчику. Было уже совсем темно, и его профиль, резкий, неповторимый, отчетливо был виден. У меня мысли стали мутиться. Я механически прошла вперед, оборачиваясь, хотела обойти ларек с другой стороны, но ноги несли дальше. Я оборачивалась, наконец, увидела, что они тоже пошли, пошла вперед, не соображая, где я, что я. Только одна мысль: он. Подошла к другому ларьку, у метро, быстро посмотрела, вернее, делала вид, что смотрю. Пошла дальше. В сознании бешено мелькали клочки восклицаний и истеричных выкриков: Как? Здесь? Не может быть! Столько времени прошло! Сейчас сердце не выдержит! Неужели он? Фантастика… Опять судьба… Счастье… Ужас… Невозможно… Как люблю… Безнадежно.
Что-то в этом духе. Или еще сумбурнее, не оформившееся в понятие, но существующее бешеным биением сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146