Но откровенная строчка и вечный Вокзал, грусть старого трамвая мою душу сохранят, полюбят и спасут. И судьба отчается. Да, она не оставит моего голоса, хрупких рук и морских глаз, но она задумается и, печальная, возвратит меня и не один раз на эту любимую в своем одиночестве планету, и я вернусь, я обещаю.
Да, мне сейчас легче думать о смерти. Ведь, если обречена, бесполезно плакать и жаловаться. Это безобразно и отталкивающе – умереть от этой болезни, умереть молодой. Но каждому – своя судьба. Это дается свыше.
Я очень люблю жизнь, планету мою, людей, мне близких и любимых, очень хочу остаться, но если это невозможно, надо жить, до конца оставаясь человеком, уважающим себя, гордым и достойным.
Опять все болит, а я еще чувствую себя такой сильной, стройной, симпатичной, так хочу нравиться, быть любимой, блистать, работать, такое несоответствие духа и тела! Но я знаю – не дано. Я – больна. Ветер, занавеска от ветра такая одухотворенная, если бы я знала ее язык, я бы смогла (я уверена) услышать стихи, которые она шелестит. Небо, бесконечное мое, и облака-храмы и я так близко чувствую вашу боль и радость. Так вас люблю.
Я прошу прощения у людей и Земли за ту злость и невыдержанность, исходившие от меня, от несовершенства моей души, я знаю, я вернусь к вам и, надеюсь, смогу искупить свою вину. Мне больно и высоко. Мне очень грустно и странно. Гулкость и безмерность пространств поглощают меня. Мне кажется, у меня особенная судьба. Великолепная. Гордая. Хотя всего этого величия я в себе не чувствую, не нахожу, но я верю и ожидаю в себе эту новь и особенность. Так что, прощай, жизнь, или здравствуй, я принимаю тебя, как есть, и, сколько мне суждено, попробую прожить достойно.
28.06. Не пишу уже полтора месяца. Те наброски, которые время от времени проскальзывают – не в счет. Не работается. Не идет. И что еще хуже – не хочу работать. Терпения не хватает усидеть. Неужели все? Застой? Отписалась? Боже! Я ведь ничего другого не могу и не хочу. Я хочу, чтобы так же легко и по-моему писалось. В голове множество идей, планов, кажется, только возьмешься за ручку, и все само собой польется. Порыв есть, но опять, как раньше, оформить трудно. Я что, разучилась? Или уже не в состоянии? Раньше стоило подумать: хочется написать о Питере и одна строчка – «гениальный город», час работы – и стихотворение. Все, что сейчас происходит со мной, может, это «муки творчества»? Я понимаю, что, если поработать побольше, посидеть, то все пойдет, должно получиться, но полчаса бесконечного перебирания строчек, и я начинаю раздражаться, выходить из себя и, наконец, все заканчивается уговором отложить работу на следующий день, а завтра все сначала. Меня это беспокоит. Я верю в себя, но не могу не сомневаться, эти сомнения меня сейчас сожрали, я боюсь, неужели я уже не смогу писать? Что ответить? Что нужно работать, работать много и исступленно. Да, я знаю. Но лето и солнце, и небо, и вода… Это не оправдание. Но я – слаба и ленива. И с головой ухожу в отдых и ничего не делаю. Прости мне, Бог, мое непристойное поведение. Для кого-то это обычная жизнь. Но ко мне особенное требование. Я – избранная. Но как же я пренебрегаю моей особенностью. В конце концов, никакие духи-покровители не могут заставить меня писать. Это решаю я сама. И от того, что во мне победит, сумею ли я переломить свою лень или нет, зависит моя дальнейшая судьба.
Сложно. Много думать надо. Надо стать настоящей. А взрослой я никогда не хочу становиться.
О предназначении поэта
В особенно сложные моменты истории, в трудные для общества времена возникает идея необходимости места поэта (писателя) в социальной и политической жизни. Слышатся призывы к поэту как провозглашатаю каких-то лозунгов о занятии им места в общественной жизни, о том, чтобы все его творчество находилось во взаимосвязи с проблемами дня. В русской интеллигенции всегда было сильно чувство ответственности, вины перед народом, принято было ругать государство, обвинять его политические структуры в бедствиях народа, сам же народ выступал в роли обиженного и оскорбленного. В немалой степени так оно и было, но история не один раз опровергала такую однозначную, узкую точку зрения. Но сейчас, в который уже раз, звучат слова, что писатель должен к чему-то призывать, кого-то куда-то вести, вдохновлять на какие-то поступки и т. д. Но как можно творить, писать, с целью добиться своим произведением каких-то изменений в обществе? Когда об этом думаешь в процессе работы, не можешь быть искренним. Это опять же пресловутый заказ. Но если теперь не государственный заказ, то на злобу дня.
Искусство для общества, для народа только тогда истинное, когда оно «чистое». Как можно толковать о воспитании народа, о развитии его этими произведениями, когда они (произведения) подстроены под этот необходимый в данный момент уровень развития. Перспектив нет. Это развращает сознание.
Но когда поэт пишет, не думая о нуждах общества, не ставя перед собой каких-то конкретных целей, кроме своей обязательной – сказать то, о чем думаешь и сказать искренне, в этом и есть его предназначение. Сказать то, о чем не можешь молчать, и вложить в это свою душу. Тема не важна. Необходимы только дар свыше, труд и душа. И именно такими произведениями поднимается общий дух людей, пусть что-то сложно, но когда-нибудь все поймут, что это и есть настоящее.
С удовольствием приступаю к работе и с отвращением оканчиваю неполноценные и убогие строчки. Нет моей легкости, парадоксальности. Стихи тяжеловесны. Они не парят, а отдавливают ноги. Я не летаю, а тащусь по земле. Я – ничтожество. Приступаю с твердой уверенностью быстро и точно описать свои ощущения, но опять и опять терплю поражение. Не идет. Не выходит. Все, что пишу, настолько низменно по сравнению с прошлым, что меня всю охватывает такая невозможная тоска, такое необъятное презрение к себе! И желание убить саму себя, свои ничтожные язык, ум, руки за то, что они так низко пали и уродуют мысли и стремления. Сейчас я себя уничтожаю своим презрением, испытываю отвращение и омерзение к своей ничтожности и посредственности. Бездарь и обманщица.
4.07. Вроде потихоньку идет. Сейчас на шару взяла и попробовала написать, еще не зная, про что, и неожиданно что-то вышло. Не знаю, хорошо это или нет, но уже что-то есть. Процесс идет. Значит, я не застопорилась на одном месте.
Скоро еду в Москву. Любимый мой город. Сейчас мне легче, но у меня предчувствие, что полное освобождение будет именно в Москве. Я думаю, я верю, что так и будет.
6.07. Никак не могу успокоиться оттого, что никуда не поступаю. Отсюда волнение, неуверенность и нервозность. В Литературный не допустили, как и было предсказано, и не надо. На филологию не хочу. Сейчас в стране такое невозможное сумасшедшее неспокойство, нестабильность, не знаешь, что будет завтра, через неделю, месяц. Все это меня держит в постоянном напряжении, и нет освобождения. Не хочется жить на средства мамы и родственников, а добиваться чего-то самой, кажется, не хватит сил. Я злюсь на себя за эту неуверенность, за то, что я все понимаю и снова ничего не делаю. Как болото, меня засасывает в эту спокойную, равнодушную жизнь. Очень опасно. Твержу себе, что надо взять волю в кулак и на всех парах – вперед, в новую взрослую жизнь, но все остается, как было, и я топчусь на месте и не предпринимаю никаких шагов к осмыслению и изменению сложившегося положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146