..
...в третьем месте с сомнением потрогал ногой железное ребро ступеньки наружной лестницы, ведущей на нижнюю палубу.
Что-то помечал у себя в блокноте, хотя мог бы этого и не делать. Ибо боцман Алик Грачевский, следовавший по пятам за старпомом, ловил каждое его движение, все записывал в своем боцманском кондуите. А старший пассажирский помощник Костя Беглов тут же перешептывался с диктофоном...
«Надо бы посмотреть этого алкаша-англичанина, – подумал Тимур. – Что-то выглядит он хреновато...»
Этажом ниже, на другой палубе, пассажиры играли в палубный хоккей. Деревяшкой, похожей на швабру без щетины, фрау Голлербах толкала в разграфленные на палубе квадраты крупные деревянные шайбы. В глазах старухи пылал огонь азарта!..
– Восемь и восемь! – вопила фрау Голлербах. – Семь!..
Толпа болельщиков подбадривала ее как могла...
– Немецкие туристы – лучшие туристы мира, – заметил Беглов.
– Почему? – спросил Ивлев.
– Им все в радость. Все, за что они заплатили, должно быть им обязательно интересно! И они к этому готовы заранее...
За иллюминаторами-окнами спортивного зала метались боксерские груши, кто-то чуточку нелепо висел на шведской стенке – тщетно пытался поднять ноги... Кто-то с великими муками преодолевал тяжесть трехкилограммовых гантелей... Заняты были почти все инерционные велосипедные тренажеры. На одном из них самозабвенно и неистово крутил педали мокрый от пота доктор Зигфрид Вольф...
Через стальную водонепроницаемую дверь старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов, старший пассажирский помощник Константин Беглов, боцман Алик Грачевский и доктор Тимур Ивлев вступили в коридор пассажирских кают правого борта.
В другом конце коридора стюардесса, убиравшая самую последнюю каюту, вынесла мусор в стоявший в коридоре специальный контейнер, увидела «командирский обход», сдавленным голосом панически прошипела в соседнюю каюту, где работала вторая стюардесса:
– Обход, Нинка!..
Та на мгновение высунула нос в коридор, увидела неумолимо приближающийся кортеж и снова юркнула в каюту. На скатерти каютного столика красовалось изрядное кофейное пятно. Сменить скатерть она явно не успевала. В отчаянии она схватила большую пепельницу, быстро прикрыла ею пятно. Тут же включила пылесос и стала преувеличенно старательно водить щеткой по ковру...
«Обход» остался в коридоре. Пассажирская служба была целиком вотчиной Беглова, и в каюту зашел только он один.
Окинул привычным взглядом заправку постелей, заглянул в шкафы – в каком порядке повешена одежда проживающего здесь пассажира, а потом приподнял пепельницу со стола и увидел пятно на скатерти.
– Новый стиль работы? – спросил он помертвевшую стюардессу.
Сдернул двумя пальцами скатерть со стола и брезгливо бросил ее на пол каюты. Сказал, не повышая голоса:
– На твое место, дорогая, за такую зарплату у меня в очереди по сто человек стоит. И тоже с высшим образованием и двумя языками.
И вышел в коридор. Молча, отнюдь не по-джентльменски, одним указательным пальцем подозвал к себе вторую стюардессу, посмотрел на нее ледяными глазами.
– А тебя, подруга, предупреждаю: еще раз во время обхода рот откроешь – в следующий рейс не пойдешь, а поедешь домой на троллейбусе без выходного пособия. Ясно?
Весь состав традиционного «командирского обхода» вышел из пассажирского коридора в слегка подавленном состоянии.
Но Копытин сделал вид, что вся эта сцена – дело первого пассажирского помощника и его совершенно не касается. Боцман Алик Грачевский давным-давно уяснил себе, что на судне совать нос в чужие дела не принято, а у боцмана в море своих заморочек – лопатой не разгрести...
Доктор же Тимур Петрович Ивлев еще не успел превратиться в опытного и осторожного морского волка. А посему время от времени позволял себе плевать на целый ворох так называемых морских традиций. С его точки зрения, в ряде случаев совершенно бессмысленных.
Наверное, поэтому он единственный, кто сказал в коридоре Беглову:
– Я бы вам, Константин Павлович, порекомендовал разговаривать с женщинами в несколько ином тоне. Даже когда они в чем-то виноваты. Начните с того, что вы не будете обращаться к ним на ты.
Беглов презрительно оглядел Тимура с ног до головы и холодно произнес, глядя прямо ему в глаза:
– В каждой избушке – свои погремушки, Тимур Петрович. У вас сколько подчиненных? Трое? А у меня их двести. Из них – сто пятьдесят женщин. Так что уж позвольте обойтись без ваших рекомендаций.
Он повернулся к старпому:
– Вы теперь в машинное, да, Петр Васильевич? Если позволите, я дальше с вами не пойду. У меня здесь дел по горло...
... В машинном отделении корабля – зале колоссального размера – стояли два огромных двигателя. Каждый величиной с добротный деревенский дом. Все остальное – тоже многотонное, в два-три человеческих роста: компрессоры, дизель-генераторы, насосы рядом с главными двигателями казались детскими игрушками.
В зале стоял ровный могучий грохот, сливающийся в непрерывный гул, раздавливающий и вбирающий в себя все остальные звуки, какими бы громкими они ни были...
Все занятые в машинной вахте работали в наушниках.
Старпом Копытин и старший механик машинной вахты стояли у репетиров машинного телеграфа. Вахтенный механик что-то кричал старпому на ухо. Старпом внимательно слушал, кивал и все записывал в свой блокнот.
Около столика с разбросанными костяшками домино, привычного места подвахтенных, стояло четыре грязных кресла. Одно из них и вовсе дышало на ладан... Боцман Алик внимательно разглядывал это почти развалившееся кресло и отмахивался от наседавшего на него вахтенного моториста, который потрясал этим креслом перед носом Алика Грачевского...
У распределительного щита с многочисленными рубильниками, кнопками и приборами с затрепанным вахтенным журналом в руках стоял верный хахаль фельдшера Луизы электрик Валерик и, сверяясь с большими часами над силовым щитом, списывал в журнал показания приборов. Он тоже был в плотных и выпуклых наушниках и поэтому не сразу услышал, как доктор Ивлев прокричал ему:
– Почему нет изоляционного коврика?
Валерик повернулся, недоумевающе посмотрел на доктора, улыбнулся и сдвинул наушник с левого уха.
– Где резиновый коврик?!! – снова прокричал Тимур Петрович.
Валерик пожал плечами. А потом улыбнулся еще шире и бесшабашно махнул рукой – дескать, и так сойдет!
Но Тимур Петрович взял за рукав вахтенного механика и потыкал пальцем в висящую рядом с силовым щитом инструкцию.
Вахтенный механик пытался было что-то возразить, но Тимур отрицательно покачал головой и сунул ему под нос довольно увесистый кулак.
Все это со стороны напоминало диалог двух глухонемых, но изоляционный коврик из специальной защитной резины был тут же кем-то принесен и торжественно подстелен под ноги электрику Валерику.
... Теперь за стойкой информационного бюро, ни на секунду не прекращая вязать, в микрофон по французски вещала Ляля Ахназарова.
По всем корабельным территориям, отданным в полное и безраздельное владение пассажирам, из динамиков лилась хорошая французская Лялькина речь, а в информбюро...
...безостановочно двигались деревянные спицы, из полиэтиленового мешка тянулись несколько разноцветных шерстяных ниток, и в тонких, породистых руках Ляльки Ахназаровой рождалось что-то буйное, красочное и, по всей вероятности, очень модное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
...в третьем месте с сомнением потрогал ногой железное ребро ступеньки наружной лестницы, ведущей на нижнюю палубу.
Что-то помечал у себя в блокноте, хотя мог бы этого и не делать. Ибо боцман Алик Грачевский, следовавший по пятам за старпомом, ловил каждое его движение, все записывал в своем боцманском кондуите. А старший пассажирский помощник Костя Беглов тут же перешептывался с диктофоном...
«Надо бы посмотреть этого алкаша-англичанина, – подумал Тимур. – Что-то выглядит он хреновато...»
Этажом ниже, на другой палубе, пассажиры играли в палубный хоккей. Деревяшкой, похожей на швабру без щетины, фрау Голлербах толкала в разграфленные на палубе квадраты крупные деревянные шайбы. В глазах старухи пылал огонь азарта!..
– Восемь и восемь! – вопила фрау Голлербах. – Семь!..
Толпа болельщиков подбадривала ее как могла...
– Немецкие туристы – лучшие туристы мира, – заметил Беглов.
– Почему? – спросил Ивлев.
– Им все в радость. Все, за что они заплатили, должно быть им обязательно интересно! И они к этому готовы заранее...
За иллюминаторами-окнами спортивного зала метались боксерские груши, кто-то чуточку нелепо висел на шведской стенке – тщетно пытался поднять ноги... Кто-то с великими муками преодолевал тяжесть трехкилограммовых гантелей... Заняты были почти все инерционные велосипедные тренажеры. На одном из них самозабвенно и неистово крутил педали мокрый от пота доктор Зигфрид Вольф...
Через стальную водонепроницаемую дверь старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов, старший пассажирский помощник Константин Беглов, боцман Алик Грачевский и доктор Тимур Ивлев вступили в коридор пассажирских кают правого борта.
В другом конце коридора стюардесса, убиравшая самую последнюю каюту, вынесла мусор в стоявший в коридоре специальный контейнер, увидела «командирский обход», сдавленным голосом панически прошипела в соседнюю каюту, где работала вторая стюардесса:
– Обход, Нинка!..
Та на мгновение высунула нос в коридор, увидела неумолимо приближающийся кортеж и снова юркнула в каюту. На скатерти каютного столика красовалось изрядное кофейное пятно. Сменить скатерть она явно не успевала. В отчаянии она схватила большую пепельницу, быстро прикрыла ею пятно. Тут же включила пылесос и стала преувеличенно старательно водить щеткой по ковру...
«Обход» остался в коридоре. Пассажирская служба была целиком вотчиной Беглова, и в каюту зашел только он один.
Окинул привычным взглядом заправку постелей, заглянул в шкафы – в каком порядке повешена одежда проживающего здесь пассажира, а потом приподнял пепельницу со стола и увидел пятно на скатерти.
– Новый стиль работы? – спросил он помертвевшую стюардессу.
Сдернул двумя пальцами скатерть со стола и брезгливо бросил ее на пол каюты. Сказал, не повышая голоса:
– На твое место, дорогая, за такую зарплату у меня в очереди по сто человек стоит. И тоже с высшим образованием и двумя языками.
И вышел в коридор. Молча, отнюдь не по-джентльменски, одним указательным пальцем подозвал к себе вторую стюардессу, посмотрел на нее ледяными глазами.
– А тебя, подруга, предупреждаю: еще раз во время обхода рот откроешь – в следующий рейс не пойдешь, а поедешь домой на троллейбусе без выходного пособия. Ясно?
Весь состав традиционного «командирского обхода» вышел из пассажирского коридора в слегка подавленном состоянии.
Но Копытин сделал вид, что вся эта сцена – дело первого пассажирского помощника и его совершенно не касается. Боцман Алик Грачевский давным-давно уяснил себе, что на судне совать нос в чужие дела не принято, а у боцмана в море своих заморочек – лопатой не разгрести...
Доктор же Тимур Петрович Ивлев еще не успел превратиться в опытного и осторожного морского волка. А посему время от времени позволял себе плевать на целый ворох так называемых морских традиций. С его точки зрения, в ряде случаев совершенно бессмысленных.
Наверное, поэтому он единственный, кто сказал в коридоре Беглову:
– Я бы вам, Константин Павлович, порекомендовал разговаривать с женщинами в несколько ином тоне. Даже когда они в чем-то виноваты. Начните с того, что вы не будете обращаться к ним на ты.
Беглов презрительно оглядел Тимура с ног до головы и холодно произнес, глядя прямо ему в глаза:
– В каждой избушке – свои погремушки, Тимур Петрович. У вас сколько подчиненных? Трое? А у меня их двести. Из них – сто пятьдесят женщин. Так что уж позвольте обойтись без ваших рекомендаций.
Он повернулся к старпому:
– Вы теперь в машинное, да, Петр Васильевич? Если позволите, я дальше с вами не пойду. У меня здесь дел по горло...
... В машинном отделении корабля – зале колоссального размера – стояли два огромных двигателя. Каждый величиной с добротный деревенский дом. Все остальное – тоже многотонное, в два-три человеческих роста: компрессоры, дизель-генераторы, насосы рядом с главными двигателями казались детскими игрушками.
В зале стоял ровный могучий грохот, сливающийся в непрерывный гул, раздавливающий и вбирающий в себя все остальные звуки, какими бы громкими они ни были...
Все занятые в машинной вахте работали в наушниках.
Старпом Копытин и старший механик машинной вахты стояли у репетиров машинного телеграфа. Вахтенный механик что-то кричал старпому на ухо. Старпом внимательно слушал, кивал и все записывал в свой блокнот.
Около столика с разбросанными костяшками домино, привычного места подвахтенных, стояло четыре грязных кресла. Одно из них и вовсе дышало на ладан... Боцман Алик внимательно разглядывал это почти развалившееся кресло и отмахивался от наседавшего на него вахтенного моториста, который потрясал этим креслом перед носом Алика Грачевского...
У распределительного щита с многочисленными рубильниками, кнопками и приборами с затрепанным вахтенным журналом в руках стоял верный хахаль фельдшера Луизы электрик Валерик и, сверяясь с большими часами над силовым щитом, списывал в журнал показания приборов. Он тоже был в плотных и выпуклых наушниках и поэтому не сразу услышал, как доктор Ивлев прокричал ему:
– Почему нет изоляционного коврика?
Валерик повернулся, недоумевающе посмотрел на доктора, улыбнулся и сдвинул наушник с левого уха.
– Где резиновый коврик?!! – снова прокричал Тимур Петрович.
Валерик пожал плечами. А потом улыбнулся еще шире и бесшабашно махнул рукой – дескать, и так сойдет!
Но Тимур Петрович взял за рукав вахтенного механика и потыкал пальцем в висящую рядом с силовым щитом инструкцию.
Вахтенный механик пытался было что-то возразить, но Тимур отрицательно покачал головой и сунул ему под нос довольно увесистый кулак.
Все это со стороны напоминало диалог двух глухонемых, но изоляционный коврик из специальной защитной резины был тут же кем-то принесен и торжественно подстелен под ноги электрику Валерику.
... Теперь за стойкой информационного бюро, ни на секунду не прекращая вязать, в микрофон по французски вещала Ляля Ахназарова.
По всем корабельным территориям, отданным в полное и безраздельное владение пассажирам, из динамиков лилась хорошая французская Лялькина речь, а в информбюро...
...безостановочно двигались деревянные спицы, из полиэтиленового мешка тянулись несколько разноцветных шерстяных ниток, и в тонких, породистых руках Ляльки Ахназаровой рождалось что-то буйное, красочное и, по всей вероятности, очень модное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66