Когда я упомянула об уроках плавания на детском пляже, он улыбнулся, потому что в моем голосе прозвучала безысходная грусть.
Чтобы поощрить меня за примерное поведение, отец в конце каждого лета водил меня — вернее, нас обоих — обедать в ресторан. Он полюбопытствовал, помню ли я наш первый обед «У Винсента», и я кивнула. Я хорошо запомнила, что он велел взять с собой табель (я была лучшей ученицей в классе) и показать его официанту.
Я вернула отцу носовой платок.
Потом он спросил:
— Хочешь пойти со мной на ланч?
И мы пошли.
* * *
Через несколько дней после отъезда Джулии я обнаружила на столике для почты посылку, которую она прислала маме. Там была открытка: акварельный рисунок, изображающий парусную шлюпку. Хотя письмо начиналось словами «Милая Луиза», я прочитала его, чтобы узнать, нет ли там чего о Генри или обо мне. Но она писала только о том, каким удовольствием для нее было знакомство с нами, как ей понравилось ходить под парусом, и загорать на пляже, и так далее. Вплоть до постскриптума, который гласил: «Вложение — для Джейн».
Это был пакет, в котором — судя по размеру — свитер, о каком я мечтала, не поместился бы. И все же подарок Джулии привел меня в восторг. Она прислала мне книгу «Великий Гэтсби», написав на форзаце: «Это, кажется, тебе рано читать».
* * *
Я узнала, что Джулия и Генри расстались, но думала, что они, быть может, еще сойдутся, как и ее родители. Я надеялась, что она приедет к нам вместе с Генри, и это будет приятным сюрпризом. По такому случаю я выбрала самый лучший свой рисунок, чтобы ей показать.
Но Генри приехал один. Он побрился. Где прежде росла борода, кожа была светлой. В остальном лицо не изменилось, и все-таки мне привыкнуть к его новому облику было трудно. Никто из нас и словом не упомянул о Джулии.
Я вернулась в спальню и посмотрела на свой рисунок уже критическим взглядом, как будто одно то, что она не приехала, свидетельствовало о его низком качестве. Рисунок был такой же, как и все остальные, — просто изображение группы людей. Я решила, что не смогу иллюстрировать книги для детей, за исключением тех, где описывались бы люди, слоняющиеся без дела.
* * *
На пляже было жарко. Наступило бабье лето. Генри сообщил мне, что начал писать роман.
— Наверное, Джулия могла бы тебе помочь, — сказала я. — Она редактирует книги для детей.
Я заметила, как обидели его мои слова, и поспешила извиниться, но при этом дала понять, что Джулия мне нравится и я хочу узнать, почему они порвали отношения.
Генри помолчал, потом рассказал мне о празднестве в Саутгемптоне. Тот дом — по его словам — был огромен и стоял прямо на берегу. Гостей собралось не меньше сотни, а то и целых две, для вечеринки был нанят джаз-оркестр.
Джулия вроде бы просила его надеть черный костюм, но он об этом то ли забыл, то ли решил, что и так сойдет. В общем, пришлось срочно брать костюм напрокат. Генри изобразил, как отец Джулии говорит: «Единственное, что надо уметь трубачам, — это владеть трубой». Кажется, ее отец произвел на Генри неблагоприятное впечатление.
Генри подробно описал взятый напрокат костюм: рукава оказались слишком коротки, и в целом он был мешковат, но все его убеждали, как этот костюм прекрасно на нем сидит. Остальные мужчины были в смокингах.
Все много пили, он тоже. Джулия то и дело представляла его каким-то людям, но Генри не запоминал их имена, а они не выказывали желания с ним разговаривать. Он пытался отпускать шутки — например, о причинах своих частых переходов из одного колледжа в другой, но никто не смеялся. Когда Джулия пригласила его на танец, он сказал, что под джаз, кажется, не танцуют. Но он просто не умел танцевать.
Там было много знакомых Джулии, которых она давно не видела. Все они хотели поговорить с ней. И потанцевать. Она была нарасхват.
Генри направился к бару и постоял там немного, пока не заметил, что путается под ногами у желающих дозаправиться. Он выбрался из толпы и стал наблюдать за происходящим. И вдруг поймал себя на том, что пьян. Одет в плохо пошитый костюм с чужого плеча и находится в совершенно незнакомом обществе. К тому же в полном одиночестве.
Иногда я испытывала на вечеринках это состояние. Хуже всего, когда понимаешь, что оказался в одиночестве. Как будто не достоин того, чтобы с тобой разговаривали. Я сообразила, что ему-то было вдвойне тяжело оттого, что это происходило на глазах у Джулии.
Однако я почувствовала, что во всем случившемся Генри склонен обвинять ее, хотя и не говорил этого прямо.
Я видела, как ему тяжело было все это рассказывать, и попыталась быть с ним поласковей. Придав своему голосу нежность, я сказала:
— Просто неудачная вечеринка.
Генри ничего не ответил. Я чуть было не выпалила: «Ты не любишь ее?..», но вспомнила слова Джулии: «Он никогда не говорил, что любит меня» — и произнесла вместо этого:
— А я-то думала, что она и вправду тебе нравится.
— Так оно и есть, — отозвался он. — Джулия великолепна.
— Мне она понравилась, — сказала я.
Генри кивнул, затем промолвил:
— У нас слишком большая разница в возрасте.
Это прозвучало так, словно он не одобрял свой выбор.
* * *
За обедом Генри быстро обгладывал кукурузные початки и рассказывал нам много интересного о Нью-Йорке. Как-то он гулял с танцовщицей со Среднего Запада, с которой случилась забавная история. Когда она впервые приехала в Нью-Йорк и шла по площади Вашингтона, к ней то и дело подходили незнакомые люди и советовали расслабить суставы, на что она отвечала словами искренней благодарности. Только позже она узнала, что это были торговцы наркотой, которые таким образом предлагали сигареты с марихуаной.
После обеда Генри стоял с отцом на крыльце и рассказывал о подготовительных курсах, которые он посещал, и о том, какие оценки, полученные в других колледжах, ему зачтут. Он выразил твердое желание учиться в Колумбийском университете, на что отец сказал: «Отлично!»
Мы с мамой убирали со стола, и она улыбнулась, услышав это. Ее радовало, что мы все вместе, для нее это был праздник. И когда она спросила: «Что-то было не так?», в ее голосе мне послышались нотки упрека.
* * *
Ночью, оказавшись наедине с пустыми койками, я долго не могла заснуть. Я встала, вышла из дома и, как была, в ночной рубашке пошла на пристань. Я уже прочитала «Гэтсби» и теперь глядела на лагуну, ожидая увидеть зеленый свет. Но ни в одном из доков света не было. Только в каком-то окне я разглядела огонек — да и то голубой экран телевизора.
Я задумалась над тем, что рассказал мне Генри. Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, так настойчиво пытался понять его. Я всегда была на его стороне, о чем бы ни шла речь. Как и наши родители. От него, как от приятеля Джулии, ожидали на той вечеринке большего. Повсюду от него ожидали большего. Я не знала, что произошло между ним и Джулией. Меня пугала мысль, что мой брат потерпел фиаско в любви. Я и сама не понимала, как тут следовало поступить.
ПЛАВУЧИЙ ДОМ
Если вы настаиваете на продолжении игры, к которой по прошествии значительного времени не обнаружите естественной способности, это явится для вас катастрофой, раздражающей всех, кроме наиболее снисходительных соперников.
Эми Вандербилът. Книга об этикете. Правила хорошего тона
Утро нашего отлета. Джейми ставит кофе для нас обоих на ночной столик и снова забирается ко мне в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46