«Да, — кивает Фейт, — особенно потому, что мужчину проще всего подчинить себе отсутствием интереса к нему».
К моему изумлению, она права. Мужчины появляются ниоткуда и липнут ко мне. Бони и Фейт подсказывают мне, что делать, и я подчиняюсь: отказываюсь от следующего танца с мужчиной, которому явно понравилась. Я не приняла участия в соревновании по поеданию пирожков. Я задавала вопросы: «Какими правилами вы руководствуетесь?»
К концу вечера номер моего телефона был уже в полудюжине карманов. «Такого со мной еще никогда не было», — сообщила я Фейт.
Она ответила: «Я знаю. Я должна подготовить сюрприз».
Когда Генри и Лиз проводили меня до моего велосипеда, он спросил:
— Кто эти парни, с которыми ты разговаривала?
— Понятия не имею, — отозвалась я легкомысленно. — Я чувствовала себя королевой бала.
— Первой шлюхой притона, — буркнул он.
— Представь себе, о чем я сейчас подумала, — сказала я. — Я пришла на танцы без кавалера, чтобы знакомиться с мужчинами. То же самое я делала в гимназии.
Когда Лиз сказала: «Ты не можешь так думать», я вспомнила слова Фейт: «Делай то, что можешь».
Не уверена, что брат собирается жениться на ней.
* * *
Непосредственно перед приходом Роберта Бони сказала: «Не будь слишком нетерпеливой!» Когда я посмотрелась в зеркало, рот мой растягивала широкая улыбка, а глаза сияли радостным предчувствием. Я приказала себе думать о смерти. Когда это не оказало никакого воздействия, я стала думать о вчерашнем трудном кроссворде.
Раздался звонок. Я открыла дверь. Роберт выглядел таким нее возбужденным, как я минуту назад. Он увидел Изабель, стал на колени и начал гладить ее задние лапы. «Белла», — сказал он.
— Не хотите ли бокал вина? — спросила я.
Роберт не возражал.
Он последовал за мной на кухню и сообщил, что до сих пор занят поисками квартиры. И спросил, не буду ли я против, если он поищет себе жилье где-нибудь поблизости.
— Давайте, — сказала я.
Он спросил, нет ли чего-нибудь подходящего в моем доме, и я тут же вспомнила высказывание Эриха фон Штрохейма в «Бульваре Сансет»: «Не мадам ему была нужна, ему нужна была ее машина» — и ответила:
— К сожалению, нет.
Изобрази он меня в этот момент на карикатуре, с этой надписи свисали бы ледяные сосульки.
Кажется, Роберт услышал эти слова, потому что на какое-то время притих. Он обошел гостиную и остановился возле стола, на котором я поместила сельскохозяйственных животных на деревянных подставках. Каждую фигурку он подержал в руках: быка, ягненка, свинью и корову и прочитал на подставках информацию о способах ухода за ними. Я сообщила, что купила их на блошином рынке в Беркшире. Я пририсовала крестьянских детей, выходящих из своих хижин, чтобы поиграть с животными. Я хотела объяснить, что нахожу все это очень трогательным и забавным, но решила, что лучше не буду.
Роберт подошел к полке и увидел две мои портативные пишущие машинки, сохранившиеся с пятидесятых годов. Шепотом прочитал их названия: «Покой» и «Уютный салон» — так, как это сделала и я, впервые их увидев.
* * *
За обедом в маленьком французском предместье Нью-Йорка Роберт спросил меня, как я попала в рекламную службу.
Бонн сказала: «Не объясняй в негативном ключе!»
— Это началось с поденной работы, — сказал я. И пояснила, что собиралась по вечерам писать пьесы и романы или же инструкции по трудоустройству. Но работа в этой области резко снизила мой интеллектуальный коэффициент — каждый вечер приходилось заново все переделывать.
— Но как вам это удавалось? — спросил он.
— Я отказалась от телевизора и стала читать классику.
— Всю без разбора?
— Первым был «Мидлмарч», — сказала я.
Он засмеялся:
— Вы это сказали так, словно не уверены, что я когда-либо его читал.
Мы продолжали говорить о книгах, и когда я сказала, что больше всего люблю «Анну Каренину», мои слова произвели на него примерно такое же впечатление, какое на любого другого мужчину производит сообщение: «Я не ношу нижнего белья».
Я сказала: «В чтении хорошо то, что ты независима, и каждая страница кажется хорошо написанной». Роберт улыбнулся, но лицо его оставалось серьезным, и я поняла, что он слышит то, что я не произнесла.
Я спросила о его работе, и он объяснил, что описать его карикатуры непросто. Вдохновенно повествовать о карикатурах можно, только ярко представляя сюжет, а его карикатуры бессюжетны. «Лучше я их вам покажу», — сказал он.
Когда я спросила его, почему он покинул Л. А., он ответил, что это — самое заброшенное место на земле. «Особенно когда общаешься с людьми. Каждый улыбается в ответ на твои шутки».
Он сказал, что любит Нью-Йорк. «Это — как Оберлин. Это — где люди, будучи независимыми, связаны со всеми».
Только когда Фейт сказала мне, чтобы я перестала так пялиться на Роберта, я осознала, кто я есть. Я посмотрела на его ладонь, которая лежала на столе, и заметила небольшую вмятину от пера. Она была чуть темной из-за чернил, которые ему не удалось смыть.
Бони сказала: «Спроси, пользуется ли он компьютером».
— Вы пользуетесь компьютером? — спросила я. Этот вопрос показался мне самым светским из всех, которые я ему задала.
— Только для анимации, — ответил он. — Я из числа луддитов, как и вы, тоже печатаю на «Уютном салоне».
Я не знаю, кто такие луддиты, но Бони не позволила мне о них спросить.
Когда принесли счет, Фейт сказала: «Не вздумай только изучать его».
«Пусть платит он», — сказала Бони.
— О чем вы думаете? — спросил Роберт, пряча кредитную карту в папку из искусственной кожи. — Восемьдесят семь пятьдесят за ваши мысли.
«Будь загадочной», — сказала Бони.
— Извините, — сказала я и пошла в дамский туалет.
«Красное вино слегка запачкало тебе зубы, — сказала Бони, подавая мне салфетку. — Протри их».
«Послушайте, — сказала я им. — Я, конечно, ценю вашу помощь, но, по-моему, с Робертом мне будет комфортнее одной».
«Прошлый вечер не был таким уж удачным», — сказала Фейт.
«Роберт — совсем иное дело», — сказала я.
«Вся разница в том, что ты хочешь его», — сказала Фейт.
* * *
По дороге домой Роберт взял мою ладонь в свои. Он не сплетал пальцы, а просто властно завладел ей.
«Освободи руку первой», — сказала Фейт.
Я люблю держаться за руки. За весь мой опыт свиданий я никогда не освобождала руку первой.
«Сделай, как я сказала», — велела Фейт, и я сделала это.
Бони сказала: «Преврати его в изнывающего от любви молокососа!»
У моей двери, вместо того чтобы спросить разрешения зайти, Роберт поинтересовался, может ли он пригласить меня на прогулку вместе с Изабель.
— При нашем первом свидании? — сказала я.
— Если вы это разрешите, — сказал он, — я буду уважать вас еще больше.
Встречая на улице соседских собак, Роберт обращался к их хозяевам с теми же словами, которые обычно говорила я: «Можно поздороваться с вашей собакой?» Его любимцами стали мои любимцы: огромный бульдог Флора и пестрый датский дог Ромео.
Я подумала: ты любишь собак так же сильно, как и я.
Вернувшись домой, я сняла с Изабель поводок. В крошечной прихожей Роберт нагнулся ко мне, и мы поцеловались.
«Свидание окончено, — сказала Фейт. — Больше ничего не будет».
— О'кей, — сказала я в любовном тумане. — Спокойной ночи, Роберт.
В его глазах появилось выражение разочарования. Мне захотелось погладить его руку или притянуть его к себе, но Бони сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46