Он не в аду и не в палатке, а в вертолете…
Вибрация пола отзывается болью…
Blackout.
Взгляд вправо: ряд подошв, немудр еный орнамент рифления… Какие-то очень неприятные воспоминания связаны с этими рифлеными подошвами.
Redout.
Вгляд влево. Заострившееся бледное лицо. Кровь на губах.
Имя. Он должен помнить имя…
Глеб.
Он вспомнил. Не только имя — все, что происходило в последние сутки и часы.
Blackout.
Длинный коридор, полный людьми в форме. Его несут на руках, сцепив кисти в «замки» шесть человек… Гул многолюдья стихает, отрезанный дверью. Казенный строгий кабинет, светло-серая мебель, корешки папок-фолдеров, маркированные орлом.
Главштаб.
Его тянут, переворачивают, снимают одежду. Ткань, присохш ую к ране, отдирают резким движением.
Blackout.
— Тофариш капитан, он уше очнулся, — прозвучало над самым ухом.
Обладатель странного акцента выглядел так, словно его с головой макнули в пергидроль и оставили так на сутки.
— Хорошо, Энью, посадите его.
Офицер, среднего роста, капитан. Ненамного старше Верещагина или даже его ровесник, но светло-русые волосы уже успели изрядно поредеть надо лбом. Говорят, что так рано лысеют от большого ума.
Еще один офицер. Краповый берет, майорская звезда. Сорок пять или около того.
Тупое безразличие обреченного. Снова кресло. На этот раз — более высокое и удобное. Всем органам чувств будто сбили настройку — наверное, какой-то мощный наркосодержащий анальгетик. Нагота. Полная беззащитность. Наручники. Шансов нет.
Новый раунд…
Нет. К черту. Он сдастся, и как можно скорее.
— Давай знакомиться, — сказал капитан спецназа. — Капитан Резун, майор Варламов. В дальнейшем просто гражданин капитан и гражданин майор.
Верещагин посмотрел в лицо сначала одному, потом второму. Жесткие и спокойные лица. «Ты попался», — говорили эти лица, — «Ты принадлежишь нам каждым волоском, ты полностью в нашей воле, и ты расскажешь все, что знаешь. Мы даже не торопимся, не форсируем события — настолько мы уверены в том, что ты уже сломан». Шевельнулась полузадушенная злость.
— ГРУ или КГБ? — спросил он.
— А какая тебе разница?
Никакой.
— Встречный вопрос: спецвойска ОСВАГ или армейская разведка?
— Горная пехота.
— Не надо пудрить мне мозги, — гражданин капитан остановился у него за спиной, положил руки ему на плечи. Артем непроизвольно дернулся.
— Это правда, — сказал он. — Первая горноегерская бригада. Капитан Артемий Верещагин, номер 197845\XD.
— Извини… Не хотел, — спецназовец убрал руки. — Твой «смертник», — он достал из кармана идентификационный браслет Верещагина, снова просмотрел гравировку на пластине. — Группа крови — А, вероисповедание — римский католик. Как тебя угораздило?
Он не сразу понял.
— Что?
— Я спрашиваю, почему ты вдруг католик?
«Кажущиеся глупыми, не относящиеся к делу или малозначащие вопросы — один из видов психологического давления, который особенно хорошо работает с неподготовленными людьми…» — далее инструкция предписывала не отвечать даже на такие вопросы, ибо рано или поздно из тебя, сбитого с толку, автоматически выскочит ответ на важный вопрос…
Ерунда. Они все равно получат все свои ответы.
— Моя мать была католичкой.
— Ага, — сказал Резун. — Почему «была»? Она что, умерла?
— Да.
— Так ты, значит, сирота. — Спецназовский капитан уселся на стол, покачивая ногой. — Ну, расказывай, сиротинушка, как оно все было-то.
Давай, сказал себе Артем. Сразу все. Так будет лучше, чем цедить по слову.
— Вчера поздним утром группа из десяти человек в форме советских спецназовцев поднялась на армейском грузовике ГАЗ-66 на гору Роман-Кош и заняла телецентр. Дождавшись появления группы настоящего спецназа, мы уничтожили ее и свалили трупы в генераторной. Туда же положили наших, погибших в бою. Навели везде порядок. Потом появился батальон под командованием майора Лебедя. Места не хватало, и две роты вернулись в Ялту. Осталась рота капитана Асмоловского. В 21-40, как было приказано, мы включили генератор помех. В 3 часа ночи или что-то около этого на гору поднялся батальон Лебедя. Их выбили из Ялты. Они начали отступать по северной трассе. Меня и моих людей оставили в арьергарде. Мы сдали ретрансляционный центр нашим войскам. Остались там для охраны. Мне придали взвод резервистов… Ближе к утру вернулся Лебедь, батальон не смог отойти по северной трассе… Они взяли гору… Уничтожили наш взвод… Все.
Верещагин закрыл глаза и опустил голову. Тошнило. Нос был забит кровавой пробкой, и, несмотря на анальгетик, сломанные ребра делали каждый вдох мучительным.
Резун склонился к нему.
— Нет, не все. Послушай, друг мой… Вытаскивая тебя с Роман-Кош, мы потеряли боевой вертолет. А я до сих пор не знаю, стоишь ты того или нет. И если не стоишь, то какой мне смысл защищать тебя и дальше, давать обезболивающее, перевязывать? Да сдохни ко всем чертям! Единственный для тебя путь остаться в живых — быстренько убедить меня в том, что ты достаточно ценный кадр, чтобы взять тебя в Москву. Так что не надо врать, что ты простая армейщина, а шкуру тебе попортили только потому, что десантникам хотелось поиграть в индейцев и Зверобоя.
Артему стало почти смешно.
— Но это правда. Это все правда. Спуститесь вниз, в первый отдел, найдите мое дело. Это правда.
— Но ведь не ВСЯ правда, — заговорил майор. — Где ты взял эту форму, — он швырнул на пол, к ногам Верещагина, десантный комбез, — и эти документы?
— Мне… не нравилось, как… оно все идет, и тогда я пришел к… одному человеку… Ему тоже не нравилось… как оно идет. Мы поладили. Он дал мне форму… и документы. Не знаю, где он их достал. Он дал мне ваше оружие и «ГАЗ». Мы с утра приехали на вышку, выгнали персонал, встретили группу настоящих спецназовцев… Я уже рассказал.
— Фамилия «одного большого человека»? — сквозь зубы процедил Резун.
— Востоков.
— Кто назвал тебе эту фамилию?
— Он сам. Вадим Востоков, полковник ОСВАГ, координатор по России…
— Ты врешь. Тебе назвали эту фамилию, чтобы ты перевел стрелки. Так ты и этого делать не умеешь.
— Я не вру. Я звонил ему по телефону Фредерик 478-98-22, там всегда отвечал автоответчик на имя Остерманна… Я назначал встречу.
Резун поднял трубку, набрал номер. В наушнике зачирикал женский голосок, интонации которого Артему были давно знакомы.
Резун положил трубку, закрыл ладонью глаза, потер большим и средним пальцами виски.
— Ты думаешь, я тебе поверю? — спросил он.
— Проверьте. Есть у вас скополамин?
— У нас есть кое-что получше, друг мой. Хар-рошая газорезка. А начну я с твоих ног.
Арт опять прикрыл глаза, словно задумался. Резуну уже приходилось, и не раз, видеть этот жест — человек смотрит в себя, как сдавшийся командир — на свои укрепления в последний раз. Дальше — опущенная голова и согласие на все.
Беляк поднял:
— Я буду громко кричать.
Резун удержал себя в руках легко. Профессионально.
— Послушай… — голос его упал почти до шепота. — Не наступай второй раз на те же грабли. Потому что второй раз будет больнее. И намного, намного унизительнее. Ты что, еще ничего не понял? Ты один. Тебя все бросили. Подставили, понимаешь? Чтобы ты своей башкой отвечал за выходку какого-то генерала. Никто тебя не выручит, никому ты не нужен.
— Я знаю…
— Ну так чего ломаешься? Думаешь, геройски выглядишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
Вибрация пола отзывается болью…
Blackout.
Взгляд вправо: ряд подошв, немудр еный орнамент рифления… Какие-то очень неприятные воспоминания связаны с этими рифлеными подошвами.
Redout.
Вгляд влево. Заострившееся бледное лицо. Кровь на губах.
Имя. Он должен помнить имя…
Глеб.
Он вспомнил. Не только имя — все, что происходило в последние сутки и часы.
Blackout.
Длинный коридор, полный людьми в форме. Его несут на руках, сцепив кисти в «замки» шесть человек… Гул многолюдья стихает, отрезанный дверью. Казенный строгий кабинет, светло-серая мебель, корешки папок-фолдеров, маркированные орлом.
Главштаб.
Его тянут, переворачивают, снимают одежду. Ткань, присохш ую к ране, отдирают резким движением.
Blackout.
— Тофариш капитан, он уше очнулся, — прозвучало над самым ухом.
Обладатель странного акцента выглядел так, словно его с головой макнули в пергидроль и оставили так на сутки.
— Хорошо, Энью, посадите его.
Офицер, среднего роста, капитан. Ненамного старше Верещагина или даже его ровесник, но светло-русые волосы уже успели изрядно поредеть надо лбом. Говорят, что так рано лысеют от большого ума.
Еще один офицер. Краповый берет, майорская звезда. Сорок пять или около того.
Тупое безразличие обреченного. Снова кресло. На этот раз — более высокое и удобное. Всем органам чувств будто сбили настройку — наверное, какой-то мощный наркосодержащий анальгетик. Нагота. Полная беззащитность. Наручники. Шансов нет.
Новый раунд…
Нет. К черту. Он сдастся, и как можно скорее.
— Давай знакомиться, — сказал капитан спецназа. — Капитан Резун, майор Варламов. В дальнейшем просто гражданин капитан и гражданин майор.
Верещагин посмотрел в лицо сначала одному, потом второму. Жесткие и спокойные лица. «Ты попался», — говорили эти лица, — «Ты принадлежишь нам каждым волоском, ты полностью в нашей воле, и ты расскажешь все, что знаешь. Мы даже не торопимся, не форсируем события — настолько мы уверены в том, что ты уже сломан». Шевельнулась полузадушенная злость.
— ГРУ или КГБ? — спросил он.
— А какая тебе разница?
Никакой.
— Встречный вопрос: спецвойска ОСВАГ или армейская разведка?
— Горная пехота.
— Не надо пудрить мне мозги, — гражданин капитан остановился у него за спиной, положил руки ему на плечи. Артем непроизвольно дернулся.
— Это правда, — сказал он. — Первая горноегерская бригада. Капитан Артемий Верещагин, номер 197845\XD.
— Извини… Не хотел, — спецназовец убрал руки. — Твой «смертник», — он достал из кармана идентификационный браслет Верещагина, снова просмотрел гравировку на пластине. — Группа крови — А, вероисповедание — римский католик. Как тебя угораздило?
Он не сразу понял.
— Что?
— Я спрашиваю, почему ты вдруг католик?
«Кажущиеся глупыми, не относящиеся к делу или малозначащие вопросы — один из видов психологического давления, который особенно хорошо работает с неподготовленными людьми…» — далее инструкция предписывала не отвечать даже на такие вопросы, ибо рано или поздно из тебя, сбитого с толку, автоматически выскочит ответ на важный вопрос…
Ерунда. Они все равно получат все свои ответы.
— Моя мать была католичкой.
— Ага, — сказал Резун. — Почему «была»? Она что, умерла?
— Да.
— Так ты, значит, сирота. — Спецназовский капитан уселся на стол, покачивая ногой. — Ну, расказывай, сиротинушка, как оно все было-то.
Давай, сказал себе Артем. Сразу все. Так будет лучше, чем цедить по слову.
— Вчера поздним утром группа из десяти человек в форме советских спецназовцев поднялась на армейском грузовике ГАЗ-66 на гору Роман-Кош и заняла телецентр. Дождавшись появления группы настоящего спецназа, мы уничтожили ее и свалили трупы в генераторной. Туда же положили наших, погибших в бою. Навели везде порядок. Потом появился батальон под командованием майора Лебедя. Места не хватало, и две роты вернулись в Ялту. Осталась рота капитана Асмоловского. В 21-40, как было приказано, мы включили генератор помех. В 3 часа ночи или что-то около этого на гору поднялся батальон Лебедя. Их выбили из Ялты. Они начали отступать по северной трассе. Меня и моих людей оставили в арьергарде. Мы сдали ретрансляционный центр нашим войскам. Остались там для охраны. Мне придали взвод резервистов… Ближе к утру вернулся Лебедь, батальон не смог отойти по северной трассе… Они взяли гору… Уничтожили наш взвод… Все.
Верещагин закрыл глаза и опустил голову. Тошнило. Нос был забит кровавой пробкой, и, несмотря на анальгетик, сломанные ребра делали каждый вдох мучительным.
Резун склонился к нему.
— Нет, не все. Послушай, друг мой… Вытаскивая тебя с Роман-Кош, мы потеряли боевой вертолет. А я до сих пор не знаю, стоишь ты того или нет. И если не стоишь, то какой мне смысл защищать тебя и дальше, давать обезболивающее, перевязывать? Да сдохни ко всем чертям! Единственный для тебя путь остаться в живых — быстренько убедить меня в том, что ты достаточно ценный кадр, чтобы взять тебя в Москву. Так что не надо врать, что ты простая армейщина, а шкуру тебе попортили только потому, что десантникам хотелось поиграть в индейцев и Зверобоя.
Артему стало почти смешно.
— Но это правда. Это все правда. Спуститесь вниз, в первый отдел, найдите мое дело. Это правда.
— Но ведь не ВСЯ правда, — заговорил майор. — Где ты взял эту форму, — он швырнул на пол, к ногам Верещагина, десантный комбез, — и эти документы?
— Мне… не нравилось, как… оно все идет, и тогда я пришел к… одному человеку… Ему тоже не нравилось… как оно идет. Мы поладили. Он дал мне форму… и документы. Не знаю, где он их достал. Он дал мне ваше оружие и «ГАЗ». Мы с утра приехали на вышку, выгнали персонал, встретили группу настоящих спецназовцев… Я уже рассказал.
— Фамилия «одного большого человека»? — сквозь зубы процедил Резун.
— Востоков.
— Кто назвал тебе эту фамилию?
— Он сам. Вадим Востоков, полковник ОСВАГ, координатор по России…
— Ты врешь. Тебе назвали эту фамилию, чтобы ты перевел стрелки. Так ты и этого делать не умеешь.
— Я не вру. Я звонил ему по телефону Фредерик 478-98-22, там всегда отвечал автоответчик на имя Остерманна… Я назначал встречу.
Резун поднял трубку, набрал номер. В наушнике зачирикал женский голосок, интонации которого Артему были давно знакомы.
Резун положил трубку, закрыл ладонью глаза, потер большим и средним пальцами виски.
— Ты думаешь, я тебе поверю? — спросил он.
— Проверьте. Есть у вас скополамин?
— У нас есть кое-что получше, друг мой. Хар-рошая газорезка. А начну я с твоих ног.
Арт опять прикрыл глаза, словно задумался. Резуну уже приходилось, и не раз, видеть этот жест — человек смотрит в себя, как сдавшийся командир — на свои укрепления в последний раз. Дальше — опущенная голова и согласие на все.
Беляк поднял:
— Я буду громко кричать.
Резун удержал себя в руках легко. Профессионально.
— Послушай… — голос его упал почти до шепота. — Не наступай второй раз на те же грабли. Потому что второй раз будет больнее. И намного, намного унизительнее. Ты что, еще ничего не понял? Ты один. Тебя все бросили. Подставили, понимаешь? Чтобы ты своей башкой отвечал за выходку какого-то генерала. Никто тебя не выручит, никому ты не нужен.
— Я знаю…
— Ну так чего ломаешься? Думаешь, геройски выглядишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184