тебя хотят убить.
— Ну да? И ты решил сыграть на опережение?
— Арт, я прошу тебя: будь предельно серьезен. Твоя черная ирония сейчас ни к чему. Советы имеют на тебя вот такой зуб, и чем бы ни закончился суд — тебе конец.
— Забавно… И что ты предлагаешь?
— Святые угодники! Ты что, еще не понял? Мы отчаливаем и Дженис везет тебя в Турцию.
— Так, — Артем сунул руки в карманы. — Что я там забыл?
— Парень, завтра последнее заседание трибунала! — Берлиани навис над ним как скала с отрицательным уклоном. — А после этого кое-кто получит команду “Фас!”
— Это глупости, Гия. И я тебе объясню, почему. С политической точки зрения убивать меня невыгодно: я ничего больше из себя не представляю. Я не смог бы даже стать публичным политиком — боже, слово-то какое! — на гражданке ты сам знаешь, как к нам относятся. Я ноль без палочки, кому нужно меня убивать? Это невыгодно даже из принципа: зачем превращать живую собаку в мертвого льва?
— Хорошо, тогда почему этот Флэннеган меня предупредил?
— Откуда я знаю, Гия. Как тебе такая версия: наши командиры тоже хотят сохранить лицо. На самом-то деле и Казаков, и Кронин, и Адамс не бог весть как хорошо себя чувствуют. Их даже не столько мучает комплекс вины, сколько бесит необходимость плясать под дудку Союза. Если бы я сбежал — это был бы приемлемый выход для всех. Кроме тебя. Ведь сам же ты не побежишь?
— Сам я не побегу, потому что обо мне речи нет. Гребал я их трибунал. Пусть снимают погоны, мне это уже по пояс. Я за тебя, дурака боюсь!
— А ты за меня не бойся.
Георгий схватил себя руками за волосы и тихо коротко взвыл.
— Ну что мне, врезать тебе по башке, связать и засунуть в кокпит? — спросил он.
— Не советую, — мрачно ответил Верещагин. — На ринге я дрался по правилам.
— Арт, — Князь сник. — Арт, что мне делать? Что нам всем делать? Почему все так плохо?
— Да нет, все не так уж и плохо. — Верещагин нагнулся над бортом. — Смотри, краб…
Он перепрыгнул на пирс, опустился на колени, всмотрелся в воду. Хрустальная волна трепала рыжие с прозеленью водоросли, среди которых затаился яшмовый скалолаз.
— Дурачок, — сказал Артем. — Ты думаешь, если ты не двигаешься, я тебя не вижу?
Краб втянул страшноватые беззрачковые глаза под панцирь.
Верещагин представил себе его вертикальный мир, студеную циановую толщу, ветры течений, почти неуязвимость, возможность на все смотреть сбоку.
— В следующей жизни я буду крабом, — сказал он.
— А в этой станешь раком, — буркнул Князь.
— Патетические места нам не удаются, — Верещагин поднялся, отряхнул джинсы.
Дженис выбралась из каюты.
— Мальчики, что вы решили?
— Мы решили… — Князь пнул ногой бухту веревки. — Это он решил! Короче, ша, уже никто никуда не плывет.
— Князь, — окликнул его Верещагин. — Я есть хочу. Ты вернул мне вкус к жизни. Может, сходим куда-нибудь? Я давно не танцевал с красивой женщиной…
— В “Синий якорь”?
— Плохое решение. Слишком много офицеров.
— В “Шератон”?
— Слишком чопорно… И дорого. Чего-нибудь попроще, Князь. Вон там на берегу что-то светится… Вроде играет музыка… Что это?
— Почем я знаю… Какая-то забегаловка под камышовым навесом. В бразильском стиле — знаешь, с сетями, китайскими фонариками и официантками в таких символичиских юбках из прозрачной ткани… Как же они называются… Ой!
— Парео, — подсказала Дженис, ущипнув Князя за бок. — То, что ты мне запрещаешь надевать.
— Восточный деспот, — Верещагин покачал головой. — Слушай, это же как раз то, что надо! Пойдем!
— Ты ничего не понимаешь в женщинах, — огрызнулся Георгий. — Мужчина им интересен только до тех пор, пока им есть чего хотеть. А когда ты выполнишь все их желания… Ну вот!
Дженис выбралась из каюты, сменив джинсы на юбку-парео, с туфлями в руках.
— Я готова, — сообщила она. — Джордж, дай мне твою руку.
— Это плохо кончится, — вздохнул Князь.
— Конечно, — кивнул Верещагин. — Когда ты пытаешься меня перепить — это всегда плохо заканчивается.
Георгий ответил длинной тирадой на русском, английском и грузинском языках. Из тирады, если опустить несущественные подробности про мать, следовало, что такого брехуна, как Арт Верещагин, земля еще не производила на свет, и вряд ли произведет в течение ближайшей тысячи лет.
— Я в полтора раза тяжелее тебя, значит, и выпить могу в полтора раза больше.
— Речь не идет о том, кто сколько может выпить. Речь идет о том, кто раньше потеряет контроль…
— Это буду я, — топнула ногой Дженис. — Вы идете или нет?
* * *
Очнулся он на яхте.
— Я снял с тебя ботинки, — укоризненно сказал князь. — Ты истоптал мне весь парус, павлон.
— Что за приычка — отливать за борт… Что, нет гальюна?
— В это море сливают дерьмо четыре страны — это раз. В гальюне Дженис, ей плохо — это два. И куда оно, по-твоему, попадает из гальюна? — это три… Когда нас судят? Сегодня?
— Сегодня в одиннадцать.
— Вайме, как я пойду с такой головой?
— Только с такой головой и можно, Гия. У тебя будет такое жалобное лицо, что присяжные зарыдают.
— З-замолчи, или я швырну тебя в воду. Шайт, и опохмелиться нечем.
— Не за то отец сына бил, что тот пил, а за то, что похмелялся. Мы сейчас пойдем прямо — по возможности — в «Якорь», выпьем по «отвертке» и придем в божеский вид. После чего сначала поедем на квартиру к тебе, ты переоденешься в парадную форму, потом ко мне, я переоденусь в парадную форму, потом мы поедем в трибунал, и помоги нам Господь.
— Что мне всегда нравилось, — заключил Берлиани, — так это твой талант к планированию.
— Георгий!
Берлиани оглянулся.
— Я себя вел как скот. Как будто только моя боль реальна, а больше ничья.
— Тебя только с похмелья проняло? Так лучше позже, чем никогда.
— Спасибо, Гия…
* * *
— Встать! Смирно! Суд идет! Вольно!
Высший трибунал Вооруженых Сил Юга России заслушал дело номер такой-то и вынес решение по совокупности собранных доказательств. Полковник Верещагин! По статье двести двенадцатой — нарушение Присяги и статье пятьдесят третьей — подстрекательство к военному мятежу вы признаны… невиновным! По статье девяносто второй, пункт А — злостное превышение служебных полномочий, по статье тридцать пятой, пункт В — злостное нарушение уставных норм в отношении старшего по званию и непосредственного командира — вы признаны… виновным. Смягчающим обстоятельством в последнем пункте явилось измененное состояние сознания.
Подполковник Берлиани! По статье двести двенадцатой — нарушение Присяги и статье пятьдесят третьей — подстрекательство к военному мятежу вы признаны… невиновным!
— И на том спасибо, — процедил сквозь зубы Князь.
— По статье девяносто второй, пункт А — злостное превышение служебных полномочий, по статье тридцать третьей — отсутствие в части на момент объявления боевой тревоги — вы признаны…
— Да не мотай ты жилы! — крикнул Георгий.
— …Виновным. Старший унтер-офицер Сандыбеков! Ввиду того, что вы выполняли приказ своего непосредственного командира, все обвинения с вас снимаются. Господа обвиняемые! Сейчас будет оглашен приговор. Если у вас есть что сказать в свое оправдание, вы можете сказать это сейчас… Полковник Верещагин…
— Я больше не буду.
У невозмутимого судебного клерка дернулись губы, но он овладел собой.
— Подполковник Берлиани…
— Я не буду оправдываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
— Ну да? И ты решил сыграть на опережение?
— Арт, я прошу тебя: будь предельно серьезен. Твоя черная ирония сейчас ни к чему. Советы имеют на тебя вот такой зуб, и чем бы ни закончился суд — тебе конец.
— Забавно… И что ты предлагаешь?
— Святые угодники! Ты что, еще не понял? Мы отчаливаем и Дженис везет тебя в Турцию.
— Так, — Артем сунул руки в карманы. — Что я там забыл?
— Парень, завтра последнее заседание трибунала! — Берлиани навис над ним как скала с отрицательным уклоном. — А после этого кое-кто получит команду “Фас!”
— Это глупости, Гия. И я тебе объясню, почему. С политической точки зрения убивать меня невыгодно: я ничего больше из себя не представляю. Я не смог бы даже стать публичным политиком — боже, слово-то какое! — на гражданке ты сам знаешь, как к нам относятся. Я ноль без палочки, кому нужно меня убивать? Это невыгодно даже из принципа: зачем превращать живую собаку в мертвого льва?
— Хорошо, тогда почему этот Флэннеган меня предупредил?
— Откуда я знаю, Гия. Как тебе такая версия: наши командиры тоже хотят сохранить лицо. На самом-то деле и Казаков, и Кронин, и Адамс не бог весть как хорошо себя чувствуют. Их даже не столько мучает комплекс вины, сколько бесит необходимость плясать под дудку Союза. Если бы я сбежал — это был бы приемлемый выход для всех. Кроме тебя. Ведь сам же ты не побежишь?
— Сам я не побегу, потому что обо мне речи нет. Гребал я их трибунал. Пусть снимают погоны, мне это уже по пояс. Я за тебя, дурака боюсь!
— А ты за меня не бойся.
Георгий схватил себя руками за волосы и тихо коротко взвыл.
— Ну что мне, врезать тебе по башке, связать и засунуть в кокпит? — спросил он.
— Не советую, — мрачно ответил Верещагин. — На ринге я дрался по правилам.
— Арт, — Князь сник. — Арт, что мне делать? Что нам всем делать? Почему все так плохо?
— Да нет, все не так уж и плохо. — Верещагин нагнулся над бортом. — Смотри, краб…
Он перепрыгнул на пирс, опустился на колени, всмотрелся в воду. Хрустальная волна трепала рыжие с прозеленью водоросли, среди которых затаился яшмовый скалолаз.
— Дурачок, — сказал Артем. — Ты думаешь, если ты не двигаешься, я тебя не вижу?
Краб втянул страшноватые беззрачковые глаза под панцирь.
Верещагин представил себе его вертикальный мир, студеную циановую толщу, ветры течений, почти неуязвимость, возможность на все смотреть сбоку.
— В следующей жизни я буду крабом, — сказал он.
— А в этой станешь раком, — буркнул Князь.
— Патетические места нам не удаются, — Верещагин поднялся, отряхнул джинсы.
Дженис выбралась из каюты.
— Мальчики, что вы решили?
— Мы решили… — Князь пнул ногой бухту веревки. — Это он решил! Короче, ша, уже никто никуда не плывет.
— Князь, — окликнул его Верещагин. — Я есть хочу. Ты вернул мне вкус к жизни. Может, сходим куда-нибудь? Я давно не танцевал с красивой женщиной…
— В “Синий якорь”?
— Плохое решение. Слишком много офицеров.
— В “Шератон”?
— Слишком чопорно… И дорого. Чего-нибудь попроще, Князь. Вон там на берегу что-то светится… Вроде играет музыка… Что это?
— Почем я знаю… Какая-то забегаловка под камышовым навесом. В бразильском стиле — знаешь, с сетями, китайскими фонариками и официантками в таких символичиских юбках из прозрачной ткани… Как же они называются… Ой!
— Парео, — подсказала Дженис, ущипнув Князя за бок. — То, что ты мне запрещаешь надевать.
— Восточный деспот, — Верещагин покачал головой. — Слушай, это же как раз то, что надо! Пойдем!
— Ты ничего не понимаешь в женщинах, — огрызнулся Георгий. — Мужчина им интересен только до тех пор, пока им есть чего хотеть. А когда ты выполнишь все их желания… Ну вот!
Дженис выбралась из каюты, сменив джинсы на юбку-парео, с туфлями в руках.
— Я готова, — сообщила она. — Джордж, дай мне твою руку.
— Это плохо кончится, — вздохнул Князь.
— Конечно, — кивнул Верещагин. — Когда ты пытаешься меня перепить — это всегда плохо заканчивается.
Георгий ответил длинной тирадой на русском, английском и грузинском языках. Из тирады, если опустить несущественные подробности про мать, следовало, что такого брехуна, как Арт Верещагин, земля еще не производила на свет, и вряд ли произведет в течение ближайшей тысячи лет.
— Я в полтора раза тяжелее тебя, значит, и выпить могу в полтора раза больше.
— Речь не идет о том, кто сколько может выпить. Речь идет о том, кто раньше потеряет контроль…
— Это буду я, — топнула ногой Дженис. — Вы идете или нет?
* * *
Очнулся он на яхте.
— Я снял с тебя ботинки, — укоризненно сказал князь. — Ты истоптал мне весь парус, павлон.
— Что за приычка — отливать за борт… Что, нет гальюна?
— В это море сливают дерьмо четыре страны — это раз. В гальюне Дженис, ей плохо — это два. И куда оно, по-твоему, попадает из гальюна? — это три… Когда нас судят? Сегодня?
— Сегодня в одиннадцать.
— Вайме, как я пойду с такой головой?
— Только с такой головой и можно, Гия. У тебя будет такое жалобное лицо, что присяжные зарыдают.
— З-замолчи, или я швырну тебя в воду. Шайт, и опохмелиться нечем.
— Не за то отец сына бил, что тот пил, а за то, что похмелялся. Мы сейчас пойдем прямо — по возможности — в «Якорь», выпьем по «отвертке» и придем в божеский вид. После чего сначала поедем на квартиру к тебе, ты переоденешься в парадную форму, потом ко мне, я переоденусь в парадную форму, потом мы поедем в трибунал, и помоги нам Господь.
— Что мне всегда нравилось, — заключил Берлиани, — так это твой талант к планированию.
— Георгий!
Берлиани оглянулся.
— Я себя вел как скот. Как будто только моя боль реальна, а больше ничья.
— Тебя только с похмелья проняло? Так лучше позже, чем никогда.
— Спасибо, Гия…
* * *
— Встать! Смирно! Суд идет! Вольно!
Высший трибунал Вооруженых Сил Юга России заслушал дело номер такой-то и вынес решение по совокупности собранных доказательств. Полковник Верещагин! По статье двести двенадцатой — нарушение Присяги и статье пятьдесят третьей — подстрекательство к военному мятежу вы признаны… невиновным! По статье девяносто второй, пункт А — злостное превышение служебных полномочий, по статье тридцать пятой, пункт В — злостное нарушение уставных норм в отношении старшего по званию и непосредственного командира — вы признаны… виновным. Смягчающим обстоятельством в последнем пункте явилось измененное состояние сознания.
Подполковник Берлиани! По статье двести двенадцатой — нарушение Присяги и статье пятьдесят третьей — подстрекательство к военному мятежу вы признаны… невиновным!
— И на том спасибо, — процедил сквозь зубы Князь.
— По статье девяносто второй, пункт А — злостное превышение служебных полномочий, по статье тридцать третьей — отсутствие в части на момент объявления боевой тревоги — вы признаны…
— Да не мотай ты жилы! — крикнул Георгий.
— …Виновным. Старший унтер-офицер Сандыбеков! Ввиду того, что вы выполняли приказ своего непосредственного командира, все обвинения с вас снимаются. Господа обвиняемые! Сейчас будет оглашен приговор. Если у вас есть что сказать в свое оправдание, вы можете сказать это сейчас… Полковник Верещагин…
— Я больше не буду.
У невозмутимого судебного клерка дернулись губы, но он овладел собой.
— Подполковник Берлиани…
— Я не буду оправдываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184