В четыре часа пополудни на связь вышел полковник Скоблин.
— Авиация не пробилась к Белой Церкви, — сказал он. — Следующий рейд мы сделаем в 18-30.
— В этот момент первые корабли уже будут грузиться. По плану, мы должны начать сворачивать оборону.
— Все будет в порядке, Арт, — тон Скоблина не содержал и ноты фальшивой обнадеживающей бодрости, это был голос предельно усталого человека, и я поверил ему.
Авиация ВСЮР в этот день действительно работала на пределе и сделала все, что могла. Не следует забывать о Керченском Плацдарме. Не следует забывать о “рейде ста”, попытке сотни истребителей и штурмовиков прорвать кольцо ПВО Острова. Не следует забывать о постоянных рейдах на Николаев-Херсон, об ударах по колоннам выдвигающихся войск. Я не мог бросить полковнику Скоблину ни слова упрека: его вины не было в том, что второй рейд тоже окончился неудачей.
Из Лиманского вернулся 1-й горноегерский батальон. Наша задача была выполнена: четыре военных авиабазы Одесской области мы развалили до фундамента.
Я вышел на связь с пятой бригадой: по моим расчетам, их силы были уже на исходе. Шлыков докладывал, что он отбил две атаки. Момент для связи оказался неудачным: в данный момент бригада отбивала третью.
— Какое, к чертям, отступление?! — ответил Шлыков на мое предложение. — Мы их преследуем!
Полная картина выглядит так: около пяти пополудни к 274 танковому полку присоединился 137 мотострелковый полк 84-й (Херсонской) дивизии. Красные попытались общими усилиями организовать фланговый обход и подставились как раз под удар второго эшелона бригады — неполного бронемобильного полка. Опрокинув танковый батальон, корниловцы прошли через мотострелков как Кинг-Конг через Манхэттен и вышли в тыл к танковому полку. Красные запаниковали и начали отступление, которое вскоре превратилось в бегство. Шлыков, уже зная от воздушной разведки, что на подходе еще один танковый полк, не давал им остановиться и сообразить что к чему: он хотел вызвать столкновение. И он его вызвал: не разобрав поначалу в чем дело, приняв отступающий полк за наступающего врага, танкисты 281-го полка открыли по своим огонь. Ошибка более чем естественная: тучи пыли, поднятые танками в сухой и жаркий день, очень быстро стерли всякую разницу между нашими и их машинами. Еще не сообразив, в чем дело, по приказу командира переходя во встречную атаку, 281-й полк сшибся с 274-м. И сверху по этому месиву ударили “Вороны” и А-7D.
Те, кто видел, говорят, что там творился ад на земле и в небе: на позиции 5-й бригады шла эскадрилья “Ми-24”, и в воздухе она схлестнулась с эскадрильей “Воронов”, посланных ударить по 281-му полку на марше…”
Арт Верещагин
“The Trigger: a Battle for Island of Crimea”
* * *
Березовка, 1735-1800
Вот тут оно и случилось: их послали ударить по красной танковой колонне, а Ми-24 из трижды проклятой Каховки — ударить по 5-й бригаде. Ни те, ни другие толком выполнить задание не успели, так как сшиблись в воздушном бою.
За Ми-24 было преимущество в числе, да и приспособлены к воздушному бою они, по идее, лучше. Другое дело, что специально для такого боя они не экипировались: по два пакета НУРов и пулемет. У “Вдов” — пушка, хоть и более дальнобойная, чем пулемет, и то же самое НУРы. Получилось где-то так на так…
Тамара уже видела их, когда заходила на колонну — вернее, на то стадо, в которое превратилась колонна.
А потом на них вышел советский вертолет — чуть ли не в лоб, и Рита выпустила первый “Стингер”, и он ушел зря: подорвался на инфракрасной ловушке, Тамара увидела это, забирая круто вверх, уходя из-под пулеметов, а там разворачиваясь — и так же круто вниз, очередь из пушки, совсем рядом — “Стрела” — куда, в кого? Апельсин… Ровный шар пламени очень похож на апельсин… Какая глупость… Очередь из пушки — машина дрожит и бьется, словно мужик в оргазме. Отвратительно… Когда занимаешься отвратительным делом, в башке — отвратительные мысли…
Ах, да, “Ворон” еще и более маневрен, как это положено соосному вертолету. А вы не знали?
Больше всего это похоже на карусель “веселый осьминожка”: тебя вертит во всех трех плоскостях, а ты вроде бы управляешь этим вращением. Страшно утратить контроль, невозможно отказаться от беспорядочных, хаотичных движений… Земля, небо, полоски фольги, вертолеты, трассы снарядов, огни ловушек, горящие машины, ракеты — по-медвежьи услужливая память подсказывает, что рано или поздно ты потеряешься в этом калейдоскопе и тогда…
Он возник неизвестно откуда, и мгновенной вспышкой ожило воспоминание: подростком, моя пол, Тэмми резко развернулась, чтобы обмакнуть швабру в ведро, и вдруг неизвестно откуда на нее обрушился удар — точно в лоб и переносицу! Мгновенно брызнули слезы: так больно! И за что? Униженно рыдая, она сползла по ЭТОМУ на пол: дверь. Обычная дверь в кухню, по рассеянности открыла да так и оставила. Развернулась слишком резко, в глазах на секунду помутилось, впилилась лобешником ровно в торец… И больно, и, главное, обидно…
Вот так и этот возник перед носом, даже не возник: Тамара сначала почувствовала удар, поняла, что он ПОПАЛ в вертолет, а потом уже увидела его…
Не было счастья — несчастье помогло: Тэмми на долю секунды в ужасе закрыла лицо руками, ее машина потеряла управление и кувыркнулась вниз самым непредсказуемым образом, вторая, ДОБИВАЮЩАЯ, очередь прошла мимо.
Спокойно… СПОКОЙНО!
Тамара удержалась на краю непоправимого падения, развернула машину вверх… Шла почти вертикально, и беззащитное брюхо Ми-24 казалось ей огромным…
— Огонь! Стреляй же, Ри! — она крикнула, или ей померещилось, что крикнула, ведь за кусочки мгновения, ей отпущенные на все про все, никак не получалось крикнуть, а потом еще успеть перевести ведение огня на себя и выпустить в этого урода очередь. И глупо было кричать: Рита мертва, она это знала, хотя — откуда в тот миг она могла это знать?
Подумалось: сейчас урод разлетится на куски, и эти куски полетят прямо мне на голову.
Еще подумалось: плевать.
Но — независимо от этих мыслей — она уже взяла вниз-в сторону уводя машину из-под падающего тулова “Ми-24”. Маятником качнулась ниточка алой слюны из-под шлема Риты, прочертила коричневый след на тамарином рукаве. Руки напарницы соскользнули с панели и теперь болтались согласно с движениями машины. Мир пошел паутинными трещинами: лобовое стекло. Крупный калибр.
“Веселый осьминожка”…
Боковое зрение уловило вспышку на земле: есть!
— На базу-1! Группа Бонней-2, возвращаемся на базу-1…
Голос выдернул Тамару из карусели. Ми-24, как видно, получили такой же приказ или сами рассудили, что продолжать смысла нет…
На жаргоне пилотов такой бой называется “собачья свалка”. Длится это от силы минут десять, трясешься потом не меньше часа. Если, конечно, остаешься в живых.
Она проследила черту дыр в стекле — одна пуля прошла немного выше и левее ее головы, другая — ниже и правее. Третья и четвертая вошли Рите в грудь — она и не вскрикнула, ей сразу же стало нечем кричать. Крови было море, по полу — ровным слоем, и еще тысячи мелких брызг — на стекле, на панели, на одежде, шлеме и на руках Тамары… Потом оказалось — и на лице…
— Бонней-2, отход!
Тамара узнала голос: штабс-капитан Брукман. Почему не мама Рут? Ее машина должна была идти в голове “клина” — где она?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184