Люди снова научились смеяться.
«Ну, чем займемся сегодня?»? спросил меня мой начальник.
«Не знаю, какие у вас планы. После вчерашней накачки мне хотелось бы сегодня перенести их в другой мир. Устроить литературный вечер».
Он улыбнулся, удовлетворенный, спросил: «Может, мне сначала сказать им о результатах нашей проверки? А потом я пойду к нашим товарищам. У них тоже есть свои проблемы».
После ужина пленные остаются в столовой, здесь имеется хорошая сцепа, конечно из березы. В два счета отодвинули столы, поставили скамейки. Стали рассаживаться. Со сцены я наблюдала за людьми. Они производят сегодня более приятное впечатление, чем вчера. Когда майор рассказал, что они не зря жаловались на учетчика, что его уже сняли, они зааплодировали. Как хорошо, когда ты прав и это признают другие.
Читаю пленным из Гете, Шиллера, Гейне. Во втором отделении? Либкнехта, Вайнерта, Мюзама, Толлера. Каждый раз короткое вступление. Я бы охотно спросила их, читали ли они по крайней мере что-нибудь Гете. Но я этого не делаю. К чему обижать их. Они воспитанники общества, в котором растоптана культура. Я была удивлена, как внимательно они меня слушали. В зале полнейшая тишина. Никто не кашляет, никто не решается двинуть ногой. Глаза устремлены на меня. Мне кажется, что люди воспринимают благородство мыслей, красоту языка.
В начале вечера я вижу в первом ряду своего начальника. Он понимает лишь отдельные слова. Улыбается мне. Его радует происходящее. В перерыве между Шиллером и Гейне он исчезает.
В лагере на торфяниках
На следующее утро мы едем в Мезиновку, в лагерь на торфяниках. Здесь совсем другой ландшафт. Повсюду лес. Он тянется на протяжении двух километров, до самых торфяников. На другой стороне? деревушка. Между ними лагерь. Здесь не так аккуратно, как в лагере у каменоломни. Вокруг запустение. Но настроение лучше. У пленных есть контакт с населением. Каждый день они проходят по деревне, обмениваются парой слов, иногда им подкидывают съестного. Большинство охраны ничего не имеют против. Есть, конечно, и такие, которые не разрешают. Немногие оставшиеся в деревне мужчины работают на торфе в качестве звеньевых. В перерыве они разговаривают с пленными. Как-то уж понимают друг друга. Поэтому пленные кое-что знают о происходящем в мире.
В этом лагере другие проблемы. У немцев не сложились отношения с румынами, составляющими четвертую часть пленных этого лагеря. Немцы озлоблены тем, что румыны захватили в свои руки почти все внутренние службы. На кухне они полные хозяева. Об этом много говорят, это источник взаимной ненависти. Начальник лагеря не разбирается во всем этом и считает, что вопрос должны решить сами пленные.
За несколько часов нам удается навести здесь порядок в этом вопросе. По оправдавшему себя образцу: пропорциональное представительство, независимость. Никто из пленных других национальностей, будь то венгры, румыны или итальянцы, не хотят подчиняться немцам. Говорят: хватит!
Через год мы создали на окраине Владимира маленький интернациональный лагерь. Здесь никто не спрашивал о национальности, главное? как ты работаешь и как ты себя ведешь. Это лагерь кирпичного завода. Здесь создано настоящее самоуправление. Пленные могут свободно передвигаться.
В Мезиновке мы посетили и места работы пленных. Чтобы добраться до торфяников, нам пришлось пересечь по узкой доске канаву, наполненную грязной водой. Майор уже на другой стороне, у него под ногами твердая почва. Он поворачивается, чтобы подать мне руку. В этот момент доска ломается. Я падаю в грязь. Меня засасывает. Майор пытается меня вытащить. Ему помогает подбежавший пленный. Меня «спасают». Но от пояса до подошв я в клейкой мокрой черной грязи. Все смеются, я тоже смеюсь. Солнце помогает мне просохнуть.
Майору хотелось посмотреть, как машины прессуют и формуют торф, но меня это мало интересует. Мы коротко беседуем с советскими прорабами, с пленными. Все идет хорошо, этому помогает хорошая погода. И норма выполняется, и дополнительное питание выдается. Но и в этом лагере нет ни актива, ни книг, никакой духовной жизни. Люди производят тяжелое впечатление, ничем не интересуются. В такой обстановке процветают тупость, мерзость, интриги. Необходимо что-то предпринять. Мы решаем послать сюда нескольких активистов из главного лагеря, которые уже наверняка знают, что нужно.
Вечером мы собираем всех немцев и румын и предлагаем им задавать нам вопросы. Вопросов много. Но когда мы предлагаем пленным ответить на наши вопросы, толку мало. Разве что они позже поразмыслят над тем, о чем мы их спрашиваем.
Пока мы ездим, в главном лагере работа идет дальше. Ото меня очень радует. Хорошо показали себя Гейнц Т. и Вальтер М. Они видят, что Руди часто теряет самообладание. Его самоуверенность не знает границ. Это не так просто, как я думала. Исправиться ему трудно.
Эта тройка приходит ко мне сразу же после моего возвращения. Они рассказывают мне о том, что случилось за это время в лагере. Мне нравится их идея избрать руководящее ядро. Мы распределяем работу. Вальтер берет на себя пропаганду: доклады, кружки и т. д. В антифашистской школе он многому научился и теперь умеет учить других. Не теряет ни часа. К сожалению, я не могу назначить его руководителем актива, он был офицером. Правда, всего только лейтенантом, летчиком. Но у пленных солдат он не имел бы авторитета. С офицерами они не хотят иметь дела. Мне кажется, что мало-помалу к ним возвращается что-то вроде классового сознания.
Гейнц Т. берет на себя разъяснительную работу в бараках. Закончив свои дела в амбулатории, он идет к своим камрадам. Они доверяют ему. Ему удается вразумить кое-кого. Руди К. остается руководителем актива, причины его снять нет. Да и заменить его некем. Но он остается предметом моих забот. Его надо не перевоспитывать, а воспитывать. Я много работаю с ним. Мы часто спорим. Он оказывается упрямцем. А я этого терпеть не могу. Через полгода я послала его в антифашистскую школу. Надеюсь, что он там кое-чему научился, да и у меня в лагере. Не только знания приобрел, но и научился работать с людьми. Ибо после своего возвращения на родину он стал работать в магистрате одного из больших городов нашей республики. А там нужно и то и другое.
Лагерь получает оркестр
В мое отсутствие антифашистский актив завершил сбор денег на музыкальные инструменты. Мне принесли деньги и подписные листы. Каждому пришлось пожертвовать действительно только копейки. В ту же ночь я отправилась в Москву, чтобы купить музыкальные инструменты. Со мной поехали двое пленных, музыканты по профессии. Они взволнованны, как дети, которых ведут на елку. В магазине на площади Дзержинского они выбирают инструменты, необходимые эстрадному оркестру. Мы тут же их забираем с собой. Еще покупаю в коллекторе кучу книг. Их пришлют нам по почте. Наше дело только упаковать их.
От всей этой работы устала не только я, пленные тоже. И проголодались. Но мы находимся рядом с Красной площадью и прежде всего хотим на нее посмотреть. Мы оставляем купленные инструменты в книжном коллекторе и отправляемся в путь. Мои подопечные одеты наполовину в штатское и не бросаются в глаза. Не торопясь, они проходят по Красной площади, разглядывают Кремль, собор Василия Блаженного, старые здания вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
«Ну, чем займемся сегодня?»? спросил меня мой начальник.
«Не знаю, какие у вас планы. После вчерашней накачки мне хотелось бы сегодня перенести их в другой мир. Устроить литературный вечер».
Он улыбнулся, удовлетворенный, спросил: «Может, мне сначала сказать им о результатах нашей проверки? А потом я пойду к нашим товарищам. У них тоже есть свои проблемы».
После ужина пленные остаются в столовой, здесь имеется хорошая сцепа, конечно из березы. В два счета отодвинули столы, поставили скамейки. Стали рассаживаться. Со сцены я наблюдала за людьми. Они производят сегодня более приятное впечатление, чем вчера. Когда майор рассказал, что они не зря жаловались на учетчика, что его уже сняли, они зааплодировали. Как хорошо, когда ты прав и это признают другие.
Читаю пленным из Гете, Шиллера, Гейне. Во втором отделении? Либкнехта, Вайнерта, Мюзама, Толлера. Каждый раз короткое вступление. Я бы охотно спросила их, читали ли они по крайней мере что-нибудь Гете. Но я этого не делаю. К чему обижать их. Они воспитанники общества, в котором растоптана культура. Я была удивлена, как внимательно они меня слушали. В зале полнейшая тишина. Никто не кашляет, никто не решается двинуть ногой. Глаза устремлены на меня. Мне кажется, что люди воспринимают благородство мыслей, красоту языка.
В начале вечера я вижу в первом ряду своего начальника. Он понимает лишь отдельные слова. Улыбается мне. Его радует происходящее. В перерыве между Шиллером и Гейне он исчезает.
В лагере на торфяниках
На следующее утро мы едем в Мезиновку, в лагерь на торфяниках. Здесь совсем другой ландшафт. Повсюду лес. Он тянется на протяжении двух километров, до самых торфяников. На другой стороне? деревушка. Между ними лагерь. Здесь не так аккуратно, как в лагере у каменоломни. Вокруг запустение. Но настроение лучше. У пленных есть контакт с населением. Каждый день они проходят по деревне, обмениваются парой слов, иногда им подкидывают съестного. Большинство охраны ничего не имеют против. Есть, конечно, и такие, которые не разрешают. Немногие оставшиеся в деревне мужчины работают на торфе в качестве звеньевых. В перерыве они разговаривают с пленными. Как-то уж понимают друг друга. Поэтому пленные кое-что знают о происходящем в мире.
В этом лагере другие проблемы. У немцев не сложились отношения с румынами, составляющими четвертую часть пленных этого лагеря. Немцы озлоблены тем, что румыны захватили в свои руки почти все внутренние службы. На кухне они полные хозяева. Об этом много говорят, это источник взаимной ненависти. Начальник лагеря не разбирается во всем этом и считает, что вопрос должны решить сами пленные.
За несколько часов нам удается навести здесь порядок в этом вопросе. По оправдавшему себя образцу: пропорциональное представительство, независимость. Никто из пленных других национальностей, будь то венгры, румыны или итальянцы, не хотят подчиняться немцам. Говорят: хватит!
Через год мы создали на окраине Владимира маленький интернациональный лагерь. Здесь никто не спрашивал о национальности, главное? как ты работаешь и как ты себя ведешь. Это лагерь кирпичного завода. Здесь создано настоящее самоуправление. Пленные могут свободно передвигаться.
В Мезиновке мы посетили и места работы пленных. Чтобы добраться до торфяников, нам пришлось пересечь по узкой доске канаву, наполненную грязной водой. Майор уже на другой стороне, у него под ногами твердая почва. Он поворачивается, чтобы подать мне руку. В этот момент доска ломается. Я падаю в грязь. Меня засасывает. Майор пытается меня вытащить. Ему помогает подбежавший пленный. Меня «спасают». Но от пояса до подошв я в клейкой мокрой черной грязи. Все смеются, я тоже смеюсь. Солнце помогает мне просохнуть.
Майору хотелось посмотреть, как машины прессуют и формуют торф, но меня это мало интересует. Мы коротко беседуем с советскими прорабами, с пленными. Все идет хорошо, этому помогает хорошая погода. И норма выполняется, и дополнительное питание выдается. Но и в этом лагере нет ни актива, ни книг, никакой духовной жизни. Люди производят тяжелое впечатление, ничем не интересуются. В такой обстановке процветают тупость, мерзость, интриги. Необходимо что-то предпринять. Мы решаем послать сюда нескольких активистов из главного лагеря, которые уже наверняка знают, что нужно.
Вечером мы собираем всех немцев и румын и предлагаем им задавать нам вопросы. Вопросов много. Но когда мы предлагаем пленным ответить на наши вопросы, толку мало. Разве что они позже поразмыслят над тем, о чем мы их спрашиваем.
Пока мы ездим, в главном лагере работа идет дальше. Ото меня очень радует. Хорошо показали себя Гейнц Т. и Вальтер М. Они видят, что Руди часто теряет самообладание. Его самоуверенность не знает границ. Это не так просто, как я думала. Исправиться ему трудно.
Эта тройка приходит ко мне сразу же после моего возвращения. Они рассказывают мне о том, что случилось за это время в лагере. Мне нравится их идея избрать руководящее ядро. Мы распределяем работу. Вальтер берет на себя пропаганду: доклады, кружки и т. д. В антифашистской школе он многому научился и теперь умеет учить других. Не теряет ни часа. К сожалению, я не могу назначить его руководителем актива, он был офицером. Правда, всего только лейтенантом, летчиком. Но у пленных солдат он не имел бы авторитета. С офицерами они не хотят иметь дела. Мне кажется, что мало-помалу к ним возвращается что-то вроде классового сознания.
Гейнц Т. берет на себя разъяснительную работу в бараках. Закончив свои дела в амбулатории, он идет к своим камрадам. Они доверяют ему. Ему удается вразумить кое-кого. Руди К. остается руководителем актива, причины его снять нет. Да и заменить его некем. Но он остается предметом моих забот. Его надо не перевоспитывать, а воспитывать. Я много работаю с ним. Мы часто спорим. Он оказывается упрямцем. А я этого терпеть не могу. Через полгода я послала его в антифашистскую школу. Надеюсь, что он там кое-чему научился, да и у меня в лагере. Не только знания приобрел, но и научился работать с людьми. Ибо после своего возвращения на родину он стал работать в магистрате одного из больших городов нашей республики. А там нужно и то и другое.
Лагерь получает оркестр
В мое отсутствие антифашистский актив завершил сбор денег на музыкальные инструменты. Мне принесли деньги и подписные листы. Каждому пришлось пожертвовать действительно только копейки. В ту же ночь я отправилась в Москву, чтобы купить музыкальные инструменты. Со мной поехали двое пленных, музыканты по профессии. Они взволнованны, как дети, которых ведут на елку. В магазине на площади Дзержинского они выбирают инструменты, необходимые эстрадному оркестру. Мы тут же их забираем с собой. Еще покупаю в коллекторе кучу книг. Их пришлют нам по почте. Наше дело только упаковать их.
От всей этой работы устала не только я, пленные тоже. И проголодались. Но мы находимся рядом с Красной площадью и прежде всего хотим на нее посмотреть. Мы оставляем купленные инструменты в книжном коллекторе и отправляемся в путь. Мои подопечные одеты наполовину в штатское и не бросаются в глаза. Не торопясь, они проходят по Красной площади, разглядывают Кремль, собор Василия Блаженного, старые здания вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90