Два дня у Эйзенштейна
Сюрпризом, который мне приготовила подруга, была встреча с Сергеем Эйзенштейном, всемирно известным режиссером, создавшим киношедевр «Броненосец Потемкин». Эмма и он знали друг друга еще с Риги, где они родились. Эйзенштейн хорошо говорил по-немецки, с латышским акцентом. Мы встретились в театре Мейерхольда, где репетировали «Мистерию-буфф». Эйзенштейн хотел посмотреть репетиции и пригласил меня. Он преклонялся перед Мейерхольдом, называл его своим учителем.
Репетиции всех нас восхитили. Играли одновременно и на сцене, и в зрительном зале, даже на галерке. Вот это был театр! Меня не покидало изумление. Понимать я, конечно, ничего не понимала, но встречи с Эйзенштейном никогда не забуду. Он извинился, что не может пригласить меня домой. Он проводит теперь не только дни, но часто и ночи в ателье, ибо полным ходом идут съемки его фильма «Генеральная линия». Не хочу ли я посетить его там и посмотреть съемки, спросил он.
В ателье я провела два дня с утра до вечера. Там царила чудесная атмосфера. Эйзенштейн работал, по крайней мере над этим фильмом, как математик или, лучше сказать, как шахматист, который заранее хорошо обдумывает каждый ход, а потом ставит каждую фигуру с большой легкостью. Все эти два дня я видела его веселым и уравновешенным, с маленькими морщинками у сияющих глаз. Он много шутил с исполнительницей главной роли, чтобы помочь ей преодолеть смущение. Ведь она не была профессиональной актрисой. Простая колхозница, она играла саму себя. Ее ребеночек был при ней. Она еще кормила его грудью. Он лежал в коляске, в раздевалке, под присмотром няни. Няня то и дело везла коляску в ателье, чтобы посмотреть, как делают фильм. Малыш каждый раз поднимал крик. Ему, наверное, мешали юпитеры. Впрочем, они мешали и его матери.
Снимать фильм? дело чертовски сложное. Но наблюдать за Эйзенштейном во время работы было чистейшим удовольствием. Как терпеливо, как внимательно, как вдумчиво он вел себя, хотя работа требовала от него огромного напряжения. Ничего похожего на выходки «звезды», на капризы, никакой «творческой» нервозности. Описывать этого гениального художника дело биографов и киноведов. Я могу только сказать, что ради знакомства с ним, даже если оно длится всего лишь два дня, стоило совершить путешествие. Всю жизнь живешь под впечатлением встречи с такими людьми.
У меня появилось сильное желание хоть один раз сняться в фильме. Я никому не говорила об этом. Это было мечтой и ею осталось.
Между тем наступила осень. В Москве стало холодно. Пора было ехать. И я распрощалась с полюбившимся мне городом. Прощай, Эмма, прощайте все вы, друзья! Мишкет уезжает, но скоро-скоро она вернется.
Снова в Берлине
Берлин встретил меня негостеприимно: туманом и моросящим дождиком. Сырость пронизывала до костей. На этот раз я стояла на вокзале моего родного города и не знала, куда деваться. От комфортабельно обставленной белой мебелью комнаты на Неллендррфштрассе, напротив театра Пискатора, я отказалась перед отъездом. Сняла я ее тогда, будучи твердо убежденной, что «завоюю» этот театр. Медленно поплелась я к выходу, раздумывая, к кому обратиться. Мне нужно было пристанище на несколько дней, пока я найду комнату. Моей подруге Розе жилось материально очень туго. Гранах находился в лучшем положении, но даже этот известный артист должен был считать деньги. На прихоти ему не хватало. Он ездил на маленьком, стареньком автомобиле, который купил не новым. Ему я и позвонила.
У Гранаха как раз гостила Лотте Ливен, верный друг. Она любила его так самоотверженно, как может любить только мать. Жили они не всегда под одной крышей, хотя их жизнь была тесно связана, Лотте Ливен? тоже актриса, но работавшая в другом городе? время от времени приезжала в Берлин и наводила порядок в его жизни и в его шкафах. Она была ему полной противоположностью, даже чисто внешне: светлая блондинка, голубоглазая, рослая. Да и по натуре? сдержанная северянка. Но за ее сдержанностью угадывалось человеческое тепло.
Когда я позвонила, трубку сняла она. Я спросила, смогу ли прожить у них несколько дней. «Конечно, само собой разумеется!? услышала я, как кричит в трубку Гранах.? Приезжай!» И Лотте Ливен тоже сказала в своей спокойной манере: «Да, конечно».
Мне было неловко их беспокоить, но что было делать? Я ведь тоже помогала многим, чем только могла, и даже с удовольствием. Я подумала и решила, что другие не хуже меня. И я отправилась к ним.
Александр Гранах жил в скромной квартире из трех комнат. Они отвели мне маленькую, но уютную комнатку, в которой обычно жила их домоправительница. Она недавно взяла расчет, рассказала мне Лотте. Эта домоправительница была старой девой сорока лет, религиозной до фанатичности. Темпераментному Гранаху она не подходила. Даже его открытый взгляд действовал ей на нервы, а словечко «дерьмо», которое он так охотно употреблял, причиняло ей муки. Она поступила в Армию спасения. Вот там она и была на месте. Хотя она очень хорошо готовила. Но и Гранах не хуже.
Через час после моего приезда он угостил Лотте и меня чудесным обедом. Икру, которую я привезла из Москвы, он неохотно поставил на стол. И когда я распаковала мой чемодан, он с завистью посмотрел на казачью шапку из черного каракуля, подарок из Москвы. Он надел ее, она так шла к его горящим глазам, всему его страстному существу, что пришлось ее отдать ему. А потом я поделилась своими впечатлениями. Рассказам моим не было конца, но Гранаху надо было ехать на спектакль. Продолжение последовало в следующие дни.
Однажды в понедельник пришел знаменитый актер Фриц Кортнер, чтобы послушать меня, но в тот вечер было не до моих рассказов. К нам вскоре присоединилась молодая хорошенькая актриса, которую не интересовало ничто и никто, кроме Кортнера. Она ластилась к нему, как кошка, но он не обращал на нее большого внимания. Только смеялся, как Мефистофель, которого он так отлично играл на сцене.
На следующий же день я пошла в Центральный Комитет Коммунистической партии Германии. Я рассказала товарищам о моем намерении переселиться в Советский Союз. Они порадовались, что у меня есть возможность работать в Советской стране. Потом я позвонила секретарю моей партячейки Фрицу Эрпенбеку и спросила, есть ли задание для меня. Все актеры-коммунисты были объединены в одной ячейке. Он попросил меня прийти на следующий день в дом «Карла Либкнехта». Там мы вместе печатали листовки. Во время работы я описывала ему свои впечатления. Фриц Эрпенбек заметил: «Об этом ты должна рассказать всем. Я приглашу всех актеров».
«Фриц, я не могу говорить перед такой большой аудиторией».
«Сумеешь. И еще как»,? ответил он и настоял на своем.
Собрание проходило в помещении дома Красной профсоюзной оппозиции. Пришло довольно много актеров. Сначала все шло хорошо. Я рассказывала довольно живо, все напряженно слушали. Вдруг я потеряла нить. Просто не знала, что мне делать. Я попросила задавать мне вопросы. Тогда встал один из «группы молодых актеров» и отвлек все собрание, заявив: «У нас есть проблема поважнее? профсоюзные дела. Итак, давайте…» Я не помню, что он говорил дальше. Как бы там ни было, на этом все завершилось. Кое-кто из товарищей ушел, им было неприятно, что этот парень не дал им меня дослушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90