Шпенцер. Он писал и для меньшевистской газеты «Луч».
В это же время украинская группа социал-демократов «Спилка» предложила Троцкому самому организовать издание газеты. Ее решили назвать «Правда». Главным сотрудником новой газеты стал А.А. Иоффе. Но Троцкий и не представлял, как тяжело самому вести периодическое печатное издание. За первый год работы издателем-редактором Троцкий сумел выпустить лишь пять номеров. Все его гонорары, полученные от разных газет, ушли на финансирование «Правды». За финансовой помощью пришлось обращаться к СДПГ. Выручал его и отец, не раз навещавший сына в Вене и неизменно оказывавший ему помощь деньгами.
Как и Парвус, Троцкий стал активно публиковаться в ведущих социал-демократических газетах Западной Европы - в органах германской социал-демократической партии «Форвертс» и «Нейе Цайт» и газете бельгийских социалистов «Ле Пепль».
Его связи с руководителями западноевропейской социал-демократии беспрестанно расширялись. Помимо уже упомянутых руководителей австрийской и германской социал-демократических партий, Троцкий был лично знаком с Филиппо Туратти, Эмилем Вандервельде, Жюлем Гедом, Джеймсом Макдональдом, Фрицем Платтеном и другими видными деятелями социалистических партий Италии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии и ряда других стран. Как справедливо отмечал Д.Д. Волкогонов, «Троцкий являлся уже такой политической фигурой, которая была «вхожа» в круг этих личностей… Венский «постоялец» был своим человеком в этих кругах».
Чем больше погружался Троцкий в мир Западной Европы, тем больше он отдалялся от России, из которой он с такой радостью вырвался «обратно» в 1907 году. Он не скрывал своего отвращения не только к своей родине, но даже к любым попыткам обнаружить в России что-либо ценное и достойное внимания. Троцкий беспощадно осуждал любые патриотические высказывания виднейших руководителей российской интеллигенции прошлого. Мысли Герцена о том, что образованные русские люди - «самые свободные люди», а крестьянская община является залогом социальной справедливости, служили Троцкому поводом для утверждения того, что Герцен объявил «отсталость и варварство за величайшее историческое преимущество славянства над миром старой европейской культуры».
В своих статьях Троцкий неустанно доказывал, что российская интеллигенция была ориентирована на Запад даже в тех случаях, когда она утверждала обратное. Называя «славянофильство» «славянобесием», Троцкий утверждал, что идеи славянофилов - «это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и… шла в Европу». С помощью логических натяжек и жонглирования понятиями Троцкий пытался доказать, что «народничество, т. е. славянофильство минус славянофильская политика и славянофильская религия, было не чем иным, как первым, негативным - свет вместо теней и тени вместо света! - отражением превосходства и могущества европейской культуры во встревоженном сознании мыслящего русского человека».
На этом же основании Троцкий утверждал, что «коллизии» Герцена «с Европой, его анафемы Европе были только порождением его благородной и нетерпеливой ревности к Европе». Он писал: «Герцен говорит, что недостаточно признать науку, надо воспитать себя «в науку». Сам Герцен был одним из вдохновеннейших наших воспитателей «в Европу»… Некоторые не по разуму зовут «назад к Герцену!»… Мы этого не повторим за ними. Вперед - от Герцена! А это значит: воспитание народа - «в Европу».
На попытки некоторых русских авторов сказать доброе слово о своей родине Троцкий обрушивался с необыкновенной яростью. Это можно видеть на примере той разгромной рецензии, которую Троцкий написал для «Киевской мысли» на книгу Иванова-Разумника. Противопоставляя России Западную Европу, он писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность - конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, - ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»
Он не видел в России ни единой личности, а лишь «морды», ни единого прекрасного архитектурного сооружения, а лишь жалкие лачуги. Вероятно, он даже не задумывался о том, что ко всему прочему он просто не знал толком той России, о которой любил порассуждать. Из больших городов он знал лишь Одессу и Николаев. Он вряд ли успел разглядеть красавец Киев, скрываясь на конспиративных квартирах или безвылазно пребывая в палате глазной лечебницы под фамилией «больного Арбузова». Он не имел возможности побродить по дворцам и музеям Петербурга, то прячась на подпольных явках, то просиживая дни и ночи в Технологическом институте на заседаниях Петербургского Совета. Московский Кремль ему еще не довелось повидать по дороге в Бутырскую тюрьму и из нее. «Убогие деревянные избы» в его очерках были из Усть-Кута и Верхоленска, поселений, которые он успел разглядеть, да и то угрюмым взглядом ссыльного, стремящегося вырваться из постылой неволи.
Был лишь один уголок России, к которому он испытывал тягу, - это край его детства. Находясь во время своей журналистской поездки в румынской Добрудже, Троцкий писал: «Дорога - русская, пыльная, наша херсонская дорога, и куры как-то по-русски удирают из-под лошадиных копыт, и вокруг шеи у малорослых коней повязаны веревки русские, и спина у Козленки русская… Ах, какая у него русская спина: всю землю обойдешь, такой спины не сыщешь… Тихо, кровь зудит в ногах, и кажется, что едешь на каникулы в деревню Яновку со станции Новый Буг». Из этого отрывка видно, что и после полутора десятков лет странствий в Троцком порой пробуждался Лейба Бронштейн, живой мальчуган, нетерпеливо ожидавший возвращения на родной хутор. Но видно также и то, что вся Россия для Троцкого съежилась до пыльной дороги и веревочной упряжи, куриц да лошадок, а спинка извозчика Козленко загораживала наблюдателю всю великую страну и даже превратилась в ее олицетворение.
В своей рецензии в «Киевской мысли» он отвергал утверждения Иванова-Разумника о высоком духовном богатстве России, Троцкий писал: «Русская интеллигенция лишь имитировала Запад, принимая готовые системы, доктрины и программы. История нашей общественной мысли до сих пор не смогла даже прикоснуться к развитию всеобщей человеческой мысли». Презрение к России и преклонение перед Западом, которые выражал Троцкий в этой статье, достигали таких крайних пределов, что даже его поклонник Дейчер отмечал в этом случае сильный перебор.
Новым поводом для нападок Троцкого на Россию явилось «дело Бейлиса». В июне 1911 года в Киеве был арестован Мендель Бейлис, обвиненный в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского. Бейлиса защищал адвокат О.О. Грузенберг, который был защитником Троцкого на процессе по делу членов Петербургского Совета. После слушания дела, состоявшегося в сентябре - октябре 1913 года, Бейлис был оправдан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
В это же время украинская группа социал-демократов «Спилка» предложила Троцкому самому организовать издание газеты. Ее решили назвать «Правда». Главным сотрудником новой газеты стал А.А. Иоффе. Но Троцкий и не представлял, как тяжело самому вести периодическое печатное издание. За первый год работы издателем-редактором Троцкий сумел выпустить лишь пять номеров. Все его гонорары, полученные от разных газет, ушли на финансирование «Правды». За финансовой помощью пришлось обращаться к СДПГ. Выручал его и отец, не раз навещавший сына в Вене и неизменно оказывавший ему помощь деньгами.
Как и Парвус, Троцкий стал активно публиковаться в ведущих социал-демократических газетах Западной Европы - в органах германской социал-демократической партии «Форвертс» и «Нейе Цайт» и газете бельгийских социалистов «Ле Пепль».
Его связи с руководителями западноевропейской социал-демократии беспрестанно расширялись. Помимо уже упомянутых руководителей австрийской и германской социал-демократических партий, Троцкий был лично знаком с Филиппо Туратти, Эмилем Вандервельде, Жюлем Гедом, Джеймсом Макдональдом, Фрицем Платтеном и другими видными деятелями социалистических партий Италии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии и ряда других стран. Как справедливо отмечал Д.Д. Волкогонов, «Троцкий являлся уже такой политической фигурой, которая была «вхожа» в круг этих личностей… Венский «постоялец» был своим человеком в этих кругах».
Чем больше погружался Троцкий в мир Западной Европы, тем больше он отдалялся от России, из которой он с такой радостью вырвался «обратно» в 1907 году. Он не скрывал своего отвращения не только к своей родине, но даже к любым попыткам обнаружить в России что-либо ценное и достойное внимания. Троцкий беспощадно осуждал любые патриотические высказывания виднейших руководителей российской интеллигенции прошлого. Мысли Герцена о том, что образованные русские люди - «самые свободные люди», а крестьянская община является залогом социальной справедливости, служили Троцкому поводом для утверждения того, что Герцен объявил «отсталость и варварство за величайшее историческое преимущество славянства над миром старой европейской культуры».
В своих статьях Троцкий неустанно доказывал, что российская интеллигенция была ориентирована на Запад даже в тех случаях, когда она утверждала обратное. Называя «славянофильство» «славянобесием», Троцкий утверждал, что идеи славянофилов - «это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и… шла в Европу». С помощью логических натяжек и жонглирования понятиями Троцкий пытался доказать, что «народничество, т. е. славянофильство минус славянофильская политика и славянофильская религия, было не чем иным, как первым, негативным - свет вместо теней и тени вместо света! - отражением превосходства и могущества европейской культуры во встревоженном сознании мыслящего русского человека».
На этом же основании Троцкий утверждал, что «коллизии» Герцена «с Европой, его анафемы Европе были только порождением его благородной и нетерпеливой ревности к Европе». Он писал: «Герцен говорит, что недостаточно признать науку, надо воспитать себя «в науку». Сам Герцен был одним из вдохновеннейших наших воспитателей «в Европу»… Некоторые не по разуму зовут «назад к Герцену!»… Мы этого не повторим за ними. Вперед - от Герцена! А это значит: воспитание народа - «в Европу».
На попытки некоторых русских авторов сказать доброе слово о своей родине Троцкий обрушивался с необыкновенной яростью. Это можно видеть на примере той разгромной рецензии, которую Троцкий написал для «Киевской мысли» на книгу Иванова-Разумника. Противопоставляя России Западную Европу, он писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность - конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, - ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»
Он не видел в России ни единой личности, а лишь «морды», ни единого прекрасного архитектурного сооружения, а лишь жалкие лачуги. Вероятно, он даже не задумывался о том, что ко всему прочему он просто не знал толком той России, о которой любил порассуждать. Из больших городов он знал лишь Одессу и Николаев. Он вряд ли успел разглядеть красавец Киев, скрываясь на конспиративных квартирах или безвылазно пребывая в палате глазной лечебницы под фамилией «больного Арбузова». Он не имел возможности побродить по дворцам и музеям Петербурга, то прячась на подпольных явках, то просиживая дни и ночи в Технологическом институте на заседаниях Петербургского Совета. Московский Кремль ему еще не довелось повидать по дороге в Бутырскую тюрьму и из нее. «Убогие деревянные избы» в его очерках были из Усть-Кута и Верхоленска, поселений, которые он успел разглядеть, да и то угрюмым взглядом ссыльного, стремящегося вырваться из постылой неволи.
Был лишь один уголок России, к которому он испытывал тягу, - это край его детства. Находясь во время своей журналистской поездки в румынской Добрудже, Троцкий писал: «Дорога - русская, пыльная, наша херсонская дорога, и куры как-то по-русски удирают из-под лошадиных копыт, и вокруг шеи у малорослых коней повязаны веревки русские, и спина у Козленки русская… Ах, какая у него русская спина: всю землю обойдешь, такой спины не сыщешь… Тихо, кровь зудит в ногах, и кажется, что едешь на каникулы в деревню Яновку со станции Новый Буг». Из этого отрывка видно, что и после полутора десятков лет странствий в Троцком порой пробуждался Лейба Бронштейн, живой мальчуган, нетерпеливо ожидавший возвращения на родной хутор. Но видно также и то, что вся Россия для Троцкого съежилась до пыльной дороги и веревочной упряжи, куриц да лошадок, а спинка извозчика Козленко загораживала наблюдателю всю великую страну и даже превратилась в ее олицетворение.
В своей рецензии в «Киевской мысли» он отвергал утверждения Иванова-Разумника о высоком духовном богатстве России, Троцкий писал: «Русская интеллигенция лишь имитировала Запад, принимая готовые системы, доктрины и программы. История нашей общественной мысли до сих пор не смогла даже прикоснуться к развитию всеобщей человеческой мысли». Презрение к России и преклонение перед Западом, которые выражал Троцкий в этой статье, достигали таких крайних пределов, что даже его поклонник Дейчер отмечал в этом случае сильный перебор.
Новым поводом для нападок Троцкого на Россию явилось «дело Бейлиса». В июне 1911 года в Киеве был арестован Мендель Бейлис, обвиненный в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского. Бейлиса защищал адвокат О.О. Грузенберг, который был защитником Троцкого на процессе по делу членов Петербургского Совета. После слушания дела, состоявшегося в сентябре - октябре 1913 года, Бейлис был оправдан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176