Позже Троцкий и его биографы старались, чтобы потомки запомнили его лозунг: «Пролетарий, на коня!». Однако путь Троцкого к признанию роли кавалерии был противоречивым и начался с огульного отрицания значимости конницы.
Как свидетельствовал в своих воспоминаниях С.М. Буденный, в ответ на его аргументы в пользу создания крупных соединений кавалерии, выдвинутые им на совещании, Троцкий заявил: «Товарищ Буденный… отдаете ли вы отчет в своих словах? Вы не понимаете природы кавалерии. Это же аристократический род войск, которым командовали князья, графы и бароны. И незачем нам с мужицким лаптем соваться в калашный ряд». По мнению Буденного, «скорее всего ответ Троцкого отражал мнение окружавших его военспецов, которые всячески тормозили создание советской кавалерии - одни сознательно, работая в интересах врага, другие, «добросовестно» заблуждаясь в определении роли кавалерии в гражданской войне». (Повышенная подозрительность «красных командиров», как справедливо отмечал Троцкий, нередко вызывалась самомнением людей, не обремененных знаниями военной теории.)
Однако и сам Троцкий не был свободен от постоянной подозрительности в отношении «военных специалистов». В своих мемуарах он описывал, как не раз разоблачал «измены» бывших царских офицеров. То основанием для таких обвинений служил подслушанный им случайный разговор, в котором бывший царский офицер критиковал стратегические замыслы Троцкого. То Троцкому казалось, что он попал под артобстрел, потому что бывший офицер успел позвонить по телефону во вражескую часть и сообщил им, где находится председатель Реввоенсовета республики. Описывая в своих воспоминаниях свой опыт общения с рядом бывших офицеров, Троцкий утверждал: «Измена гнездилась в штабе, в командном составе и вокруг».
Свои подозрения Троцкий не раз венчал суровыми расправами с теми, кто стал объектом его недоверия. Еще в начале своей карьеры в качестве руководителя вооруженных сил республики, Троцкий 27 мая 1918 года приказал арестовать капитана 1 ранга A.M. Щастного по обвинению в подготовке контрреволюционного переворота. Во время процесса, который происходил 20-21 июня, свидетелем обвинения выступил Троцкий. Единственным свидетельством против капитана Троцкий выдвинул реферат Щастного, который тот собирался прочесть на съезде депутатов от соединений военно-морских сил. Суд приговорил Щастного к расстрелу лишь на основании подозрений Троцкого. Волкогонов замечает, что это был «первый политический приговор в Советской России, на котором был вынесен смертный приговор».
Стремясь выкорчевать реальную или мнимую угрозу измены, Троцкий постоянно прибегал к запугиванию. Как подчеркивал Дейчер, «приказы Троцкого сверкали мрачными угрозами агентам белогвардейцев». Однако в отличие от своего биографа Троцкий считал, что «угроза высшей меры наказания - это несерьезная угроза для боевых офицеров». Поэтому Троцкий приказал подготовить списки семей белых офицеров, служивших в рядах РККА, с тем, чтобы «потенциальные предатели знали, что, если они перебегут к врагу, его жена и дети останутся за линией фронта в качестве заложников». В своем распоряжении военкомкору Межлауку, направленном из Казани, Троцкий писал: «Предлагаю обратить сугубое внимание на привлекаемый состав, ставя на командные должности только тех бывших офицеров, семьи которых находятся в пределах Советской России, и объявляя им под личную расписку, что они сами несут ответственность за судьбу своей семьи. Предреввоенсовета Троцкий».
Троцкий напоминал заведующему оперативным отделом Наркомата военных дел Аралову, что им был отдан «приказ установить семейное положение командного состава из бывших офицеров и сообщить каждому под личную расписку, что его измена или предательство повлечет арест его семьи и что, следовательно, он сам берет на себя таким образом ответственность за судьбу своей семьи. С того времени произошел ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, но ни в одном из этих случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по-видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была произведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо. Предреввоенсовета Троцкий».
Требования репрессий в отношении семей перебежчиков-офицеров и создания системы заложничества Троцкий оправдывал на том основании, что «без этого революция будет разбита и классы, защищающие революцию, станут жертвой мщения белогвардейцев». Даже апологет Троцкого Дейчер признавал, что «среди панических настроений, усиленных подозрений и бурных страстей было много невинных жертв».
Объясняя принципы своего отношения к «буржуазным специалистам», Троцкий не скрывал своего глубоко отчужденного отношения к ним и даже непризнания их живыми существами. В марте 1918 года он заявлял: «Как и в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, вчерашних бывших офицеров, в них вложен известный наш народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если мы хотим вообще разрешить основные задачи, которые стоят перед нами».
И тем не менее удивительным образом Троцкий был объектом многочисленных обвинений со стороны «красных командиров» в благоволении к бывшим царским офицерам. Следует учесть, что по своему социальному происхождению и культурному воспитанию Троцкий был ближе к выходцам из военной интеллигенции, чем к выходцам из народной среды. Как и Троцкий, многие «военные спецы» были поклонниками Запада, его ценностей, и столь же презрительно относились к «мужикам», которые «совались в калашный ряд». А поэтому при выборе из рекомендаций, предлагавшихся «военными спецами» и «красными командирами» он, как правило, безоговорочно отдавал предпочтение мнению первых.
Между тем при всех недостатках общего и военного образования командиры красных соединений живее реагировали на особенности войны в условиях рассредоточенного фронта, чем бывшие царские офицеры, воспитанные на опыте русско-японской и мировой войн. Имея определенные основания, Буденный (хотя и не без самодовольства) высмеивал склонность белых офицеров к шаблонному мышлению. «Придерживаясь устава, - отмечал командарм Первой Конной, - «яко слепой стенки», белогвардейское командование во всех случаях, когда мы действовали не по уставу, теряло самообладание и способность принять ответные меры. Иной раз самые простые, подсказанные обстановкой и здравым смыслом действия ставили его в тупик».
Интересы дела требовали гармоничного сочетания военной теории, опыта мировой войны и анализа боевых действий Гражданской войны. Но противоречия между военными специалистами и красными командирами превратились в острый конфликт, особенно после посещения Троцким Южного фронта осенью 1918 года.
На протяжении второй половины 1918 года царицынское направление являлось одним из самых значительных участков военных действий. В целом белые армии, наступавшие на царицынском направлении, насчитывали 12 тысяч бойцов пехоты и 6 тысяч кавалеристов. Части Красной Армии, оборонявшие Царицын, насчитывали, по подсчетам Н.Е. Какурина, «31 649 штыков, 7816 сабель, 240 орудий, 1005 пулеметов и 13 бронепоездов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Как свидетельствовал в своих воспоминаниях С.М. Буденный, в ответ на его аргументы в пользу создания крупных соединений кавалерии, выдвинутые им на совещании, Троцкий заявил: «Товарищ Буденный… отдаете ли вы отчет в своих словах? Вы не понимаете природы кавалерии. Это же аристократический род войск, которым командовали князья, графы и бароны. И незачем нам с мужицким лаптем соваться в калашный ряд». По мнению Буденного, «скорее всего ответ Троцкого отражал мнение окружавших его военспецов, которые всячески тормозили создание советской кавалерии - одни сознательно, работая в интересах врага, другие, «добросовестно» заблуждаясь в определении роли кавалерии в гражданской войне». (Повышенная подозрительность «красных командиров», как справедливо отмечал Троцкий, нередко вызывалась самомнением людей, не обремененных знаниями военной теории.)
Однако и сам Троцкий не был свободен от постоянной подозрительности в отношении «военных специалистов». В своих мемуарах он описывал, как не раз разоблачал «измены» бывших царских офицеров. То основанием для таких обвинений служил подслушанный им случайный разговор, в котором бывший царский офицер критиковал стратегические замыслы Троцкого. То Троцкому казалось, что он попал под артобстрел, потому что бывший офицер успел позвонить по телефону во вражескую часть и сообщил им, где находится председатель Реввоенсовета республики. Описывая в своих воспоминаниях свой опыт общения с рядом бывших офицеров, Троцкий утверждал: «Измена гнездилась в штабе, в командном составе и вокруг».
Свои подозрения Троцкий не раз венчал суровыми расправами с теми, кто стал объектом его недоверия. Еще в начале своей карьеры в качестве руководителя вооруженных сил республики, Троцкий 27 мая 1918 года приказал арестовать капитана 1 ранга A.M. Щастного по обвинению в подготовке контрреволюционного переворота. Во время процесса, который происходил 20-21 июня, свидетелем обвинения выступил Троцкий. Единственным свидетельством против капитана Троцкий выдвинул реферат Щастного, который тот собирался прочесть на съезде депутатов от соединений военно-морских сил. Суд приговорил Щастного к расстрелу лишь на основании подозрений Троцкого. Волкогонов замечает, что это был «первый политический приговор в Советской России, на котором был вынесен смертный приговор».
Стремясь выкорчевать реальную или мнимую угрозу измены, Троцкий постоянно прибегал к запугиванию. Как подчеркивал Дейчер, «приказы Троцкого сверкали мрачными угрозами агентам белогвардейцев». Однако в отличие от своего биографа Троцкий считал, что «угроза высшей меры наказания - это несерьезная угроза для боевых офицеров». Поэтому Троцкий приказал подготовить списки семей белых офицеров, служивших в рядах РККА, с тем, чтобы «потенциальные предатели знали, что, если они перебегут к врагу, его жена и дети останутся за линией фронта в качестве заложников». В своем распоряжении военкомкору Межлауку, направленном из Казани, Троцкий писал: «Предлагаю обратить сугубое внимание на привлекаемый состав, ставя на командные должности только тех бывших офицеров, семьи которых находятся в пределах Советской России, и объявляя им под личную расписку, что они сами несут ответственность за судьбу своей семьи. Предреввоенсовета Троцкий».
Троцкий напоминал заведующему оперативным отделом Наркомата военных дел Аралову, что им был отдан «приказ установить семейное положение командного состава из бывших офицеров и сообщить каждому под личную расписку, что его измена или предательство повлечет арест его семьи и что, следовательно, он сам берет на себя таким образом ответственность за судьбу своей семьи. С того времени произошел ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, но ни в одном из этих случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по-видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была произведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо. Предреввоенсовета Троцкий».
Требования репрессий в отношении семей перебежчиков-офицеров и создания системы заложничества Троцкий оправдывал на том основании, что «без этого революция будет разбита и классы, защищающие революцию, станут жертвой мщения белогвардейцев». Даже апологет Троцкого Дейчер признавал, что «среди панических настроений, усиленных подозрений и бурных страстей было много невинных жертв».
Объясняя принципы своего отношения к «буржуазным специалистам», Троцкий не скрывал своего глубоко отчужденного отношения к ним и даже непризнания их живыми существами. В марте 1918 года он заявлял: «Как и в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, вчерашних бывших офицеров, в них вложен известный наш народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если мы хотим вообще разрешить основные задачи, которые стоят перед нами».
И тем не менее удивительным образом Троцкий был объектом многочисленных обвинений со стороны «красных командиров» в благоволении к бывшим царским офицерам. Следует учесть, что по своему социальному происхождению и культурному воспитанию Троцкий был ближе к выходцам из военной интеллигенции, чем к выходцам из народной среды. Как и Троцкий, многие «военные спецы» были поклонниками Запада, его ценностей, и столь же презрительно относились к «мужикам», которые «совались в калашный ряд». А поэтому при выборе из рекомендаций, предлагавшихся «военными спецами» и «красными командирами» он, как правило, безоговорочно отдавал предпочтение мнению первых.
Между тем при всех недостатках общего и военного образования командиры красных соединений живее реагировали на особенности войны в условиях рассредоточенного фронта, чем бывшие царские офицеры, воспитанные на опыте русско-японской и мировой войн. Имея определенные основания, Буденный (хотя и не без самодовольства) высмеивал склонность белых офицеров к шаблонному мышлению. «Придерживаясь устава, - отмечал командарм Первой Конной, - «яко слепой стенки», белогвардейское командование во всех случаях, когда мы действовали не по уставу, теряло самообладание и способность принять ответные меры. Иной раз самые простые, подсказанные обстановкой и здравым смыслом действия ставили его в тупик».
Интересы дела требовали гармоничного сочетания военной теории, опыта мировой войны и анализа боевых действий Гражданской войны. Но противоречия между военными специалистами и красными командирами превратились в острый конфликт, особенно после посещения Троцким Южного фронта осенью 1918 года.
На протяжении второй половины 1918 года царицынское направление являлось одним из самых значительных участков военных действий. В целом белые армии, наступавшие на царицынском направлении, насчитывали 12 тысяч бойцов пехоты и 6 тысяч кавалеристов. Части Красной Армии, оборонявшие Царицын, насчитывали, по подсчетам Н.Е. Какурина, «31 649 штыков, 7816 сабель, 240 орудий, 1005 пулеметов и 13 бронепоездов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176