Наконец, после нескольких лет борьбы Троцкий признал в Сталине самого серьезного оппонента. Дейчер утверждал, что в этом его долго убеждали Зиновьев и Каменев. Считая, что главный удар следует направить против генерального секретаря, оба члена политбюро, возражавшие ранее против публикации ленинского «Письма к съезду», теперь изменили свою позицию. Поскольку вопросы борьбы Ленина с Троцким и профсоюзной дискуссии 1920-1921 годов, которые во многом определяли мотивы «Письма», перестали быть актуальными, Каменев и Зиновьев, оказавшись в блоке с Троцким, увидели большие возможности в использовании ленинских заметок для дискредитации Сталина. Мысли Ленина о роли Троцкого, о необходимости расширить численный состав ЦК и прочее воспринимались лишь как случайные замечания, а предложение о перемещении Сталина с поста генсека казалось стержнем «Письма», которое все чаще объявлялось «Завещанием». Теперь, когда роль генерального секретаря и его авторитет неизмеримо выросли по сравнению с зимой 1922/23 года, фраза Ленина о том, что Сталин сосредоточил в своих руках необъятную власть, выглядела роковым пророчеством. Авторы «заявления» подчеркивали: «Вместе с Лениным, который ясно и точно формулировал свою мысль в документе, известном под именем «Завещания», мы на основании опыта последних лет глубочайшим образом убеждены в том, что организационная политика Сталина и его группы грозит партии дальнейшим дроблением основных кадров, как и дальнейшими сдвигами с классовой линии».
Дискуссия на июльском пленуме 1926 года приобрела исключительно острый характер. В ответ на требование оппозиции Сталин огласил «Письмо к съезду» и еще три неизданных письма Ленина. В свою очередь, оппозиции было предъявлено обвинение в игре с «идеей двух партий», создании подпольных организаций в ряде городов страны. Резкой критике подверглась статья Я. Оссовского, опубликованная в журнале «Большевик», в которой он ставил вопрос о невозможности сохранения единства в ВКП(б). Дискуссия шла на таком высоком напряжении, что вскоре после одной из своих эмоционально насыщенных речей Ф.Э. Дзержинский умер от внезапного сердечного приступа.
По решению пленума Зиновьев был выведен из политбюро. Вскоре его освободили от поста главы Коминтерна. Лашевич был исключен из кандидатов в члены ЦК. До этого он был освобожден от обязанностей заместителя военного наркома. В результате оппозиция утратила контроль над Коминтерном и позиции в армейском руководстве. Парадоксальным образом, несмотря на эти перемещения, Троцкий остался членом политбюро. Создавалось впечатление, что в руководстве по-прежнему учитывали (как об этом сообщал Ворошилов в начале 1926 г.), что «Троцкому… сочувствуют… и не столько в партии, сколько вне ее».
Утомившись после почти трех месяцев внутрипартийной борьбы, Троцкий отправился на Северный Кавказ. 30 августа 1926 года он писал К. Радеку: «Я понемногу пишу, принимаю гостей, фотографируюсь с курортными товарищами и стреляю перепелов, чего и Вам желаю». «Курортные товарищи» были членами оппозиции, в чем и уличал Троцкого анонимный член партии, который в письме ему указал: «Лев Давыдович! Не находите ли вы не совсем тактичным ваше «хождение по массам» (по санаториям), в связи с последними событиями в Цека? Кажется, другие члены Политбюро этого не делают?»
Результатом этих хождений по санаториям и охоты на перепелов явилось усиление антисталинской направленности в тактике оппозиционеров. Если в «заявлении 13-ти» клеймился «Сталин и его группа», то в «обращении в ЦК» Зиновьева и Троцкого, направленном в августе, подчеркивалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить безусловный перевес Сталина над Томским, Рыковым и Бухариным». Для усиления эффективности интриганского замысла авторы письма утверждали: «Некоторые члены Политбюро, принадлежащие к большинству, говорили об этом плане с возмущением». Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.
На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои материалы. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако резолюция собрания, принятая 78 голосами против 21, осудила оппозицию и потребовала от МК «принять решительные мероприятия по борьбе с оппозицией, не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовали 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовали лишь 496 человек.
Попытки Троцкого использовать гипнотическую мощь своего красноречия проваливались. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».
Вероятно, Троцкий чувствовал, что его время прошло. Его последний шанс был упущен в 1923 году. Позже он уверял и себя, и других в том, что «осенью 1923 года у нас был грандиозный подъем в партии, параллельно с подъемом в Германской революции. А после поражения ее и у нас наступил отлив». Он утверждал, что оппозицию не поддержали рабочие потому, что они устали от революции. «Многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду». Он утешал себя в том, что за Сталиным пошли лишь инертные, трусливые, шкурники, за оппозицией же следовали самые смелые. «Если же взять карьериста, как среднюю фигуру, то я спрашиваю: пойдет ли такой карьерист при нынешних условиях искать свою карьеру через оппозицию? Вы знаете: не пойдет… Я спрашиваю еще раз: обыватели, чиновники, шкурники пойдут в оппозицию? Нет, не пойдут».
В словах Троцкого была доля истины. Шкурники вряд ли присоединялись к оппозиции. Среди тех, кто спешил осудить Троцкого, было немало беспринципных карьеристов, которые охотно вступали в правящую партию. Между тем вряд ли стоило идеализировать и оппозиционеров, среди которых было немало амбициозных людей. Они не желали выпускать из рук рычаги управления и именно по этой причине поддержали Троцкого в 1920 году, в 1923 году, в 1926 году.
Рабочая аудитория, симпатии которой пытались заполучить лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и наступления на демократические начала в партии. Она была восприимчива к критике нэпа, который, в частности, привел к возрождению социального расслоения и отдалил надежды на социальное равенство. Однако она не могла не видеть, что нэп вывел страну из пучины краха. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925-1926 годах достигнет 91 процента довоенного уровня, а промышленность- 93 процентов довоенной нормы, оправдывалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Дискуссия на июльском пленуме 1926 года приобрела исключительно острый характер. В ответ на требование оппозиции Сталин огласил «Письмо к съезду» и еще три неизданных письма Ленина. В свою очередь, оппозиции было предъявлено обвинение в игре с «идеей двух партий», создании подпольных организаций в ряде городов страны. Резкой критике подверглась статья Я. Оссовского, опубликованная в журнале «Большевик», в которой он ставил вопрос о невозможности сохранения единства в ВКП(б). Дискуссия шла на таком высоком напряжении, что вскоре после одной из своих эмоционально насыщенных речей Ф.Э. Дзержинский умер от внезапного сердечного приступа.
По решению пленума Зиновьев был выведен из политбюро. Вскоре его освободили от поста главы Коминтерна. Лашевич был исключен из кандидатов в члены ЦК. До этого он был освобожден от обязанностей заместителя военного наркома. В результате оппозиция утратила контроль над Коминтерном и позиции в армейском руководстве. Парадоксальным образом, несмотря на эти перемещения, Троцкий остался членом политбюро. Создавалось впечатление, что в руководстве по-прежнему учитывали (как об этом сообщал Ворошилов в начале 1926 г.), что «Троцкому… сочувствуют… и не столько в партии, сколько вне ее».
Утомившись после почти трех месяцев внутрипартийной борьбы, Троцкий отправился на Северный Кавказ. 30 августа 1926 года он писал К. Радеку: «Я понемногу пишу, принимаю гостей, фотографируюсь с курортными товарищами и стреляю перепелов, чего и Вам желаю». «Курортные товарищи» были членами оппозиции, в чем и уличал Троцкого анонимный член партии, который в письме ему указал: «Лев Давыдович! Не находите ли вы не совсем тактичным ваше «хождение по массам» (по санаториям), в связи с последними событиями в Цека? Кажется, другие члены Политбюро этого не делают?»
Результатом этих хождений по санаториям и охоты на перепелов явилось усиление антисталинской направленности в тактике оппозиционеров. Если в «заявлении 13-ти» клеймился «Сталин и его группа», то в «обращении в ЦК» Зиновьева и Троцкого, направленном в августе, подчеркивалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить безусловный перевес Сталина над Томским, Рыковым и Бухариным». Для усиления эффективности интриганского замысла авторы письма утверждали: «Некоторые члены Политбюро, принадлежащие к большинству, говорили об этом плане с возмущением». Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.
На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои материалы. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако резолюция собрания, принятая 78 голосами против 21, осудила оппозицию и потребовала от МК «принять решительные мероприятия по борьбе с оппозицией, не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовали 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовали лишь 496 человек.
Попытки Троцкого использовать гипнотическую мощь своего красноречия проваливались. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».
Вероятно, Троцкий чувствовал, что его время прошло. Его последний шанс был упущен в 1923 году. Позже он уверял и себя, и других в том, что «осенью 1923 года у нас был грандиозный подъем в партии, параллельно с подъемом в Германской революции. А после поражения ее и у нас наступил отлив». Он утверждал, что оппозицию не поддержали рабочие потому, что они устали от революции. «Многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду». Он утешал себя в том, что за Сталиным пошли лишь инертные, трусливые, шкурники, за оппозицией же следовали самые смелые. «Если же взять карьериста, как среднюю фигуру, то я спрашиваю: пойдет ли такой карьерист при нынешних условиях искать свою карьеру через оппозицию? Вы знаете: не пойдет… Я спрашиваю еще раз: обыватели, чиновники, шкурники пойдут в оппозицию? Нет, не пойдут».
В словах Троцкого была доля истины. Шкурники вряд ли присоединялись к оппозиции. Среди тех, кто спешил осудить Троцкого, было немало беспринципных карьеристов, которые охотно вступали в правящую партию. Между тем вряд ли стоило идеализировать и оппозиционеров, среди которых было немало амбициозных людей. Они не желали выпускать из рук рычаги управления и именно по этой причине поддержали Троцкого в 1920 году, в 1923 году, в 1926 году.
Рабочая аудитория, симпатии которой пытались заполучить лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и наступления на демократические начала в партии. Она была восприимчива к критике нэпа, который, в частности, привел к возрождению социального расслоения и отдалил надежды на социальное равенство. Однако она не могла не видеть, что нэп вывел страну из пучины краха. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925-1926 годах достигнет 91 процента довоенного уровня, а промышленность- 93 процентов довоенной нормы, оправдывалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176