https://www.dushevoi.ru/products/dushevye-kabiny/90x90/s-vysokim-poddonom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Настало время серьезных перемен. Благодаря Люси во мне проснулась решимость. Может, она просто дала понять, во что я превратилась: в закостенелую, не видящую ничего, кроме службы, старую каргу. Я уже больше десяти лет работаю на штат Виргиния судмедэкспертом. Мне скоро пятьдесят. Я не питаю нежных чувств к своей единственной сестре. Моя мать — человек тяжелый, у нее плохо со здоровьем. Люси уезжает жить в Нью-Йорк. Бентона больше нет. Я одинока.
— С Рождеством вас, доктор Скарпетта. — Охранник склоняется к окошку и понижает голос. На латунном бедже написано «Ренквист». — Знаете, мне страшно не нравится, что с вами произошло. Здорово, что этого мерзавца все-таки отловили. Молодцом вы, не растерялись.
— Очень признательна, офицер Ренквист.
— С первого числа нового года вы меня здесь не увидите, — продолжает он. — Переводят в следователи.
— Надеюсь, перемена места пойдет вам во благо.
— О да, мэм.
— Нам будет вас не хватать.
— Быть может, увидимся во время какого-нибудь расследования.
Нет уж, увольте. Если мы с ним пересечемся, значит, опять кто-то умрет.
Офицер живо машет мне вслед, пропуская в ворота.
— Можете припарковаться прямо перед парадным входом.
Перемены. Да, перемены. Как-то неожиданно они оказались повсюду. Через год и месяц уйдет губернатор Митчелл, и это тоже печально. Мы с ним одного поля ягоды, и его жене, Эдит, я симпатизирую. У нас в Виргинии губернаторам запрещено участвовать в выборах на второй срок, а потому каждые четыре года наступает настоящий конец света. Сотни служащих переводят на другие места, увольняют и нанимают. Меняются телефонные номера. Форматируют компьютеры. Возникают новые обязанности. Пропадают и уничтожаются файлы. Меню в столовых переделывают или делят на порции. Единственное, что остается неизменным, — обслуга резиденции. Те же тюремные заключенные подстригают лужайки и исполняют мелкие поручения, те же люди готовят и прибираются, а уж если их и сменяют, то к политике это не имеет никакого отношения. К примеру, Аарон служит здесь дворецким с тех пор, как я поселилась в Виргинии. Это высокий симпатичный афроамериканец, подтянутый и грациозный, в длинном, безукоризненно чистом белом мундире и накрахмаленной черной бабочке.
— Как поживаешь, Аарон? — спрашиваю я, заходя в парадный холл, откуда до самого конца дома простирается блестящий ряд хрустальных люстр. Между двумя бальными залами стоит новогодняя елка, украшенная красными шарами и белыми гирляндами. Стены с фризами из штукатурки и орнаменты недавно перекрасили в первоначальный серый с белым цвет, под веджвудский фарфор.
Аарон принимает мое пальто. Он дает понять, что у него все прекрасно и он рад меня видеть — кратко и немногословно: этот человек довел до совершенства искусство быть обходительным, не производя много шума.
По обе стороны от холла располагаются две внушительные гостиные с брюссельскими коврами и увесистым антиквариатом. Стены мужского зала оклеены обоями с бордюром в греко-римских мотивах. В женском — цветочные темы. Психологический смысл зон отдыха прост: губернатор может принимать гостей, не показывая им остальную часть особняка. Посетитель получает аудиенцию у порога и надолго при всем желании не задержится. Аарон препровождает меня мимо этих безликих исторических залов вверх по лестнице, устланной ковром с мотивами флага войск северян: черные звезды на темно-красном фоне. Лестница ведет в личные покои высокопоставленного семейства. Передо мной зона отдыха с полом из твердых хвойных пород, удобными креслами и диванчиками, где меня поджидает Эдит Митчелл в брючном костюме из струящегося красного шелка. Она даже обняла меня; от нее исходит едва уловимый экзотический аромат.
— Когда снова сыграем в теннис? — спрашивает моя хорошая знакомая, глядя на гипс.
— О-о, этот спорт наказывает очень строго, если год не тренируешься, носишь руку на перевязи и в который раз пытаешься побороть пагубную тягу к курению, — отвечаю я.
Она прекрасно поняла, к чему я упомянула год. Друзья знают: после смерти Бентона я перестала выходить в свет. Я не развлекалась и никого не приглашала к себе. Зациклилась на работе, не замечая, что происходит вокруг. Не слышала, что мне говорят, — я вообще перестала чувствовать. У пиши пропал вкус. Для меня исчезло понятие погоды. Как выразилась бы Анна, я стала сенсорным инвалидом, лишилась способности ощущать. Каким-то образом мне удавалось не допускать ошибок в работе. Ничто, кроме расследований, меня не интересовало. Но вот на служебных отношениях моя самоизоляция сказалась пагубно. Я перестала быть хорошим руководителем, и скоро это отразилось на деле. И уж точно я стала плохим другом для своих знакомых.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает она с нежной заботой в голосе.
— Примерно так, как любой бы чувствовал себя на моем месте.
— Присаживайся. Майк сейчас освободится: по телефону заболтали, — сообщает Эдит. — Видно, на приеме не наговорился. — Она с улыбкой закатывает глаза, будто речь идет о шаловливом ребенке.
За эти годы моя подруга так и не вжилась в роль первой леди — она, конечно, достаточно представительна, но не в таком смысле, как всегда было принято в Виргинии. Эдит тоже пытались оклеветать, очернить, и тем не менее ее все знают как сильную современную женщину. По профессии она историк-археолог и работу не бросила, даже когда муж вступил в должность. И хотя Эдит избегает официальных мероприятий, носящих развлекательный характер — ей попросту жалко терять столько времени, — для Митчелла она верная и преданная супруга. Воспитала троих детей, которые теперь сами стали взрослыми или учатся. Ей под пятьдесят, в ровно остриженных под воротничок темно-каштановых волосах, которые она зачесывает назад, нет седины. Живые, почти янтарного цвета глаза полны осмысленности, и в них поблескивают вопросы. У нее явно что-то на уме.
— Я хотела отвести тебя в сторонку на приеме, переброситься словцом. Кей, как же хорошо, что ты заскочила. Знаешь, не в моих привычках копаться в чужих делах, — продолжает она, — хотя, должна признать, меня сильно расстроила печальная находка в мотеле неподалеку от Джеймстауна. В газете прочла. И Майк тоже немало озабочен. Ведь, понимаешь ли, тут явно прослеживается связь...
— А вот я связи что-то не улавливаю. — Я озадачена. Первое, что приходит в голову: в прессу просочилась какая-то новая для меня информация. — К археологическим раскопкам это никакого отношения не имеет. По крайней мере насколько известно мне.
— А ты подумай о реакции общественности, — попросту отвечает собеседница.
Эдит Митчелл к Джеймстауну, мягко говоря, неравнодушна. Город — ее страсть. Много лет назад зов сердца привел ее на раскопки, которыми она с тех пор и занимается. При своем нынешнем положении в обществе Эдит — активная защитница древнего города. Первая леди в свое время находила ямы с когда-то врытыми в них столбами старинных построек, извлекала на свет божий бренные людские останки и без устали привлекала потенциальных финансовых покровителей, подогревая интерес средств массовой информации.
— Я вижу этот мотель чуть ли не каждый раз, когда выбираюсь в город: к центру удобнее проехать по Пятой автостраде, чем тащиться по Шестьдесят четвертой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
 сантехника в пушкино московской области 

 плитка для ванной керамомараци