— Показываю на обособленные ожоги, по форме и размеру напоминающие серебряные доллары. — Руки, грудь. Вот здесь, на левом плече. И на лице. Несколько на спине. Если он прислонился к стене, тогда задняя часть тела не должна бы пострадать. А ссадины на лопатках?
— Насколько я понял, пожарные его волоком вытащили на парковку. Ясно одно: когда начался пожар, неизвестный был или без сознания, или не мог самостоятельно передвигаться, — говорит Джек. — Иначе не стал бы сидеть в дыму, обожженный, и задыхаться. Да, ну и празднички. — Мой зам какой-то утомленный, похоже на похмельный синдром — видно, ночка выдалась бурная. Интересно, не с бывшей ли женой в который раз буянили? — Все вокруг на себя руки накладывают. Вот та, молоденькая, — кивает на первый стол, над которым, поднявшись на стремянку, застыла с фотоаппаратом Чонг: делает снимки, — найдена мертвой на кухне. Соседка услышала выстрел. Мать наткнулась на тело. Прощальная записка имеется. Посетитель номер два, — Джек переводит взгляд на второй по счету стол, — автодорожная авария со смертельным исходом; подозревают самоубийство. В дерево влетела на полном ходу.
— Одежду подвезли?
— Угу.
— Давай-ка сделаем рентген стоп, и пусть в лаборатории проверят подошву обуви: на какую педаль жала в момент аварии — тормоз или газ. — На анатомической карте заштриховываю места, запачканные сажей.
— И еще один, диабетик с отравлением. — Джек перечисляет утренние поступления. — Найден во дворе собственного дома. Вопрос: наркотики, алкоголь или передозировка лекарственных препаратов?
— Либо и то и другое в комбинации.
— Точно. Я, кстати, тоже про ожоги хотел тебе сказать. — Он склоняется взглянуть поближе и часто моргает. В который раз вспоминаю, что у него контактные линзы. — Вот так новости: по форме и размеру один в один. Давай я с ним повожусь?
— Да ладно, сама управлюсь. Как ты-то? — Отрываюсь от пюпитра со схемами.
Взгляд у него усталый, по-мальчишески симпатичная физиономия напряжена.
— Может, как-нибудь кофейку выпьем? — говорит он. — У тебя тоже дела неважнецкие...
Похлопала его по плечу — мол, переживу.
— Да ничего, обошлось, Джек, — добавляю я.
Начинаю внутренний осмотр Джона Доу с помощью так называемого «Перка» (это комплект приспособлений для взятия биологических улик). Однозначно неприятная процедура: приходится делать соскобы из всех отверстий тела, стричь ногти, выщипывать волосы на голове, теле и лобке. «Перком» мы пользуемся всегда, когда есть основания подозревать неестественную смерть, и я неизменно проверяю все обнаженные трупы, за исключением тех, у которых было веское основание почить голым — скажем, принимал ванну или умер на операционном столе. Я почти никогда не щажу интимных мест; наиболее ценные улики зачастую прячутся как раз в темных, недоступных уголках, под ногтями и в волосах. Пробравшись в самые личные места этого мужчины, обнаруживаю заживающие разрывы на анальном кольце. В уголках рта ссадины. На языке и внутренней части щек налипли волокна тканей.
Рассматриваю каждый дюйм его тела под увеличительным стеклом, и история становится все более подозрительной. На локтях и коленях чуть заметные стертости и ссадины, покрытые грязью и волокнами, которые я со всем усердием собираю, прижимая к ним клеевую сторону липкой бумаги, а потом запечатываю в полиэтиленовые мешочки. На костистых выпуклостях запястий — периферические подсыхающие потертости красновато-коричневого цвета и чуть заметная бахромка на коже. Беру пробу крови из подвздошных вен и стекловидного тела глаза; пробирки поднимаются на кухонном лифте на третий этаж, в токсикологическую лабораторию, где их проверят на содержание алкоголя и угарный газ.
В половине одиннадцатого я как раз сделала у-образный надрез и оттянула кожу, когда в зал вошел высокий пожилой человек и направился ко мне. У него широкое усталое лицо, он сторонится моего стола, сжимая под мышкой объемистый пакет из темной оберточной бумаги с завернутым верхним краем, заклеенным красной полицейской пленкой. Перед глазами мелькнул такой же мешок с моей одеждой, что стоял в моем собственном доме на красном обеденном столе.
— Надеюсь, вы детектив Стэнфилд? — Оттягиваю пинцетом кожу покойника и, легонько орудуя скальпелем, отделяю пласт от ребер.
— Доброе утро. — При виде трупа он торопливо отводит глаза. — Да уж, только не для него.
Стэнфилд не удосужился накинуть защитную одежду на перетянутый, сшитый не по мерке костюм. Ни перчаток, ни бахил. Кинул взгляд на раздутый рукав моей левой руки и не спрашивает, как я заработала перелом — значит, уже сам знает. Лишний раз вспоминаю то, что теперь подробности моей жизни раструбили повсюду, транслируют в «Новостях», которые я с таким упорством отказываюсь смотреть и слушать. Анна намеком обвинила меня в трусости, насколько для психиатра вообще допустимо обвинять. Пожалуй, выразилась она иначе — мол, голову в песок прячу. Ну и пусть. Стараюсь держаться подальше от прессы. Я не хочу ни видеть, ни слышать, что там обо мне говорят.
— Извините за задержку — дороги кошмарные, еле сюда добрался, — говорит Стэнфилд. — Теперь лучше на цепях ездить, того и гляди застрянешь. Пришлось вызывать автобуксировщик, еле вытянули, поэтому раньше и не добрался. Что-нибудь обнаружили?
— По угарному газу у него семьдесят два процента. Заметили, кровь вишневого цвета? Типично при высоких уровнях содержания СО. — Беру с подноса реберные ножницы. — По алкоголю — ноль.
— Значит, погиб при пожаре, уже точно?
— В руке торчала игла, но смерть наступила в результате отравления угарным газом. Боюсь, это мало что проясняет. — Прорезаю реберные кости. — Обнаружила тоннелирование заднего прохода, свидетельство гомосексуальной деятельности, иначе говоря. И еще: незадолго до смерти его запястья были связаны. Судя по всему, во рту был кляп. — Указываю потертости на запястьях и в уголках рта. Стэнфилд выпучил глаза. — Ссадины на запястьях не покрылись корочкой, — продолжаю я. — Иными словами, не успели застареть. А о том, что во рту у него был кляп за некоторое время до гибели, сужу по обнаруженным во рту волокнам. — Подношу увеличительное стекло к сгибу локтевого сустава и показываю Стэнфилду две крохотные кровяные точки.
— Следы свежих инъекций, — объясняю я. — Что интересно — никаких признаков, что он употреблял наркотики ранее. Возьму часть печени, проверю на хроническое воспаление желчных протоков, артерий и вен. И еще посмотрим, что покажет токсикология.
— У него, наверное, СПИД. — Похоже, детектива Стэнфилда только это и беспокоит.
— Проверим и на ВИЧ-инфекцию, — отвечаю я.
Стэнфилд отступает на шаг, глядя, как я извлекаю из грудной клетки треугольную грудину с ребрами. На этой стадии обычно подключается Лора Тюркел, которую мы позаимствовали из отдела регистрации захоронений при военной базе в Петерсберге. Она неожиданно материализуется у дальнего конца стола, при виде меня чуть ли не вскинув руку в приветствии. Турчанка, как ее здесь нарекли, неизменно называет меня шефом. Видно, «доктор», на ее взгляд, звание недостаточно почетное.
— Шеф, череп мне на вскрытие подготовили? — Вопрос риторический, ответа не требует. С нами работает много женщин, воспитанных в военной среде, и Турчанка — одна из них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Насколько я понял, пожарные его волоком вытащили на парковку. Ясно одно: когда начался пожар, неизвестный был или без сознания, или не мог самостоятельно передвигаться, — говорит Джек. — Иначе не стал бы сидеть в дыму, обожженный, и задыхаться. Да, ну и празднички. — Мой зам какой-то утомленный, похоже на похмельный синдром — видно, ночка выдалась бурная. Интересно, не с бывшей ли женой в который раз буянили? — Все вокруг на себя руки накладывают. Вот та, молоденькая, — кивает на первый стол, над которым, поднявшись на стремянку, застыла с фотоаппаратом Чонг: делает снимки, — найдена мертвой на кухне. Соседка услышала выстрел. Мать наткнулась на тело. Прощальная записка имеется. Посетитель номер два, — Джек переводит взгляд на второй по счету стол, — автодорожная авария со смертельным исходом; подозревают самоубийство. В дерево влетела на полном ходу.
— Одежду подвезли?
— Угу.
— Давай-ка сделаем рентген стоп, и пусть в лаборатории проверят подошву обуви: на какую педаль жала в момент аварии — тормоз или газ. — На анатомической карте заштриховываю места, запачканные сажей.
— И еще один, диабетик с отравлением. — Джек перечисляет утренние поступления. — Найден во дворе собственного дома. Вопрос: наркотики, алкоголь или передозировка лекарственных препаратов?
— Либо и то и другое в комбинации.
— Точно. Я, кстати, тоже про ожоги хотел тебе сказать. — Он склоняется взглянуть поближе и часто моргает. В который раз вспоминаю, что у него контактные линзы. — Вот так новости: по форме и размеру один в один. Давай я с ним повожусь?
— Да ладно, сама управлюсь. Как ты-то? — Отрываюсь от пюпитра со схемами.
Взгляд у него усталый, по-мальчишески симпатичная физиономия напряжена.
— Может, как-нибудь кофейку выпьем? — говорит он. — У тебя тоже дела неважнецкие...
Похлопала его по плечу — мол, переживу.
— Да ничего, обошлось, Джек, — добавляю я.
Начинаю внутренний осмотр Джона Доу с помощью так называемого «Перка» (это комплект приспособлений для взятия биологических улик). Однозначно неприятная процедура: приходится делать соскобы из всех отверстий тела, стричь ногти, выщипывать волосы на голове, теле и лобке. «Перком» мы пользуемся всегда, когда есть основания подозревать неестественную смерть, и я неизменно проверяю все обнаженные трупы, за исключением тех, у которых было веское основание почить голым — скажем, принимал ванну или умер на операционном столе. Я почти никогда не щажу интимных мест; наиболее ценные улики зачастую прячутся как раз в темных, недоступных уголках, под ногтями и в волосах. Пробравшись в самые личные места этого мужчины, обнаруживаю заживающие разрывы на анальном кольце. В уголках рта ссадины. На языке и внутренней части щек налипли волокна тканей.
Рассматриваю каждый дюйм его тела под увеличительным стеклом, и история становится все более подозрительной. На локтях и коленях чуть заметные стертости и ссадины, покрытые грязью и волокнами, которые я со всем усердием собираю, прижимая к ним клеевую сторону липкой бумаги, а потом запечатываю в полиэтиленовые мешочки. На костистых выпуклостях запястий — периферические подсыхающие потертости красновато-коричневого цвета и чуть заметная бахромка на коже. Беру пробу крови из подвздошных вен и стекловидного тела глаза; пробирки поднимаются на кухонном лифте на третий этаж, в токсикологическую лабораторию, где их проверят на содержание алкоголя и угарный газ.
В половине одиннадцатого я как раз сделала у-образный надрез и оттянула кожу, когда в зал вошел высокий пожилой человек и направился ко мне. У него широкое усталое лицо, он сторонится моего стола, сжимая под мышкой объемистый пакет из темной оберточной бумаги с завернутым верхним краем, заклеенным красной полицейской пленкой. Перед глазами мелькнул такой же мешок с моей одеждой, что стоял в моем собственном доме на красном обеденном столе.
— Надеюсь, вы детектив Стэнфилд? — Оттягиваю пинцетом кожу покойника и, легонько орудуя скальпелем, отделяю пласт от ребер.
— Доброе утро. — При виде трупа он торопливо отводит глаза. — Да уж, только не для него.
Стэнфилд не удосужился накинуть защитную одежду на перетянутый, сшитый не по мерке костюм. Ни перчаток, ни бахил. Кинул взгляд на раздутый рукав моей левой руки и не спрашивает, как я заработала перелом — значит, уже сам знает. Лишний раз вспоминаю то, что теперь подробности моей жизни раструбили повсюду, транслируют в «Новостях», которые я с таким упорством отказываюсь смотреть и слушать. Анна намеком обвинила меня в трусости, насколько для психиатра вообще допустимо обвинять. Пожалуй, выразилась она иначе — мол, голову в песок прячу. Ну и пусть. Стараюсь держаться подальше от прессы. Я не хочу ни видеть, ни слышать, что там обо мне говорят.
— Извините за задержку — дороги кошмарные, еле сюда добрался, — говорит Стэнфилд. — Теперь лучше на цепях ездить, того и гляди застрянешь. Пришлось вызывать автобуксировщик, еле вытянули, поэтому раньше и не добрался. Что-нибудь обнаружили?
— По угарному газу у него семьдесят два процента. Заметили, кровь вишневого цвета? Типично при высоких уровнях содержания СО. — Беру с подноса реберные ножницы. — По алкоголю — ноль.
— Значит, погиб при пожаре, уже точно?
— В руке торчала игла, но смерть наступила в результате отравления угарным газом. Боюсь, это мало что проясняет. — Прорезаю реберные кости. — Обнаружила тоннелирование заднего прохода, свидетельство гомосексуальной деятельности, иначе говоря. И еще: незадолго до смерти его запястья были связаны. Судя по всему, во рту был кляп. — Указываю потертости на запястьях и в уголках рта. Стэнфилд выпучил глаза. — Ссадины на запястьях не покрылись корочкой, — продолжаю я. — Иными словами, не успели застареть. А о том, что во рту у него был кляп за некоторое время до гибели, сужу по обнаруженным во рту волокнам. — Подношу увеличительное стекло к сгибу локтевого сустава и показываю Стэнфилду две крохотные кровяные точки.
— Следы свежих инъекций, — объясняю я. — Что интересно — никаких признаков, что он употреблял наркотики ранее. Возьму часть печени, проверю на хроническое воспаление желчных протоков, артерий и вен. И еще посмотрим, что покажет токсикология.
— У него, наверное, СПИД. — Похоже, детектива Стэнфилда только это и беспокоит.
— Проверим и на ВИЧ-инфекцию, — отвечаю я.
Стэнфилд отступает на шаг, глядя, как я извлекаю из грудной клетки треугольную грудину с ребрами. На этой стадии обычно подключается Лора Тюркел, которую мы позаимствовали из отдела регистрации захоронений при военной базе в Петерсберге. Она неожиданно материализуется у дальнего конца стола, при виде меня чуть ли не вскинув руку в приветствии. Турчанка, как ее здесь нарекли, неизменно называет меня шефом. Видно, «доктор», на ее взгляд, звание недостаточно почетное.
— Шеф, череп мне на вскрытие подготовили? — Вопрос риторический, ответа не требует. С нами работает много женщин, воспитанных в военной среде, и Турчанка — одна из них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129