– Выходное отверстие тоже слева. Если они находились лицом друг к другу, возможно, следует искать убийцу-левшу.
Убийца Ким Люонг нанес ей удары каким-то предметом, оставившим на лице девушки равномерные округлые и линейные рваные раны. Кроме того, она, по всей видимости, была избита кулаками. Когда я начала ощупывать лицо в поисках переломов, под пальцами захрустели обломки костей. Зубы были вдавлены внутрь.
– Посвети сюда, – попросила я Марино.
По моему указанию он переместил луч фонарика, и я осторожно повернула голову женщины направо и налево, ощупывая через волосы череп и проверяя заднюю и боковые части шеи. На ней виднелись следы кулаков, округло-линейные раны, а также несколько бороздчатых ссадин в разных местах.
– За исключением стянутых трусиков и попытки измерить температуру тела она находилась в точно таком же положении? – спросила я Хэма.
– Да, не считая того, что джинсы были застегнуты на молнию и пуговицу, – ответил он. – Свитер и бюстгальтер валялись точно так же, порванные посередине, – указал он рукой.
– Порвал голыми руками. – Рядом со мной присел Марино. – Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно?
– Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы.
– Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? – задал вопрос Марино. – Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков.
– Он ее знал, – раздался за моей спиной голос Андерсон. – Это наверняка ее знакомый. В противном случае он бы просто застрелил ее, взял деньги и убежал.
Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку.
– Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно?
– Марино, посвети, пожалуйста, сюда, – проговорила я. – Здесь плохо видно.
Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы – те самые длинные светлые волосы.
Я показала их Марино. Он наклонился ближе.
– Спокойно, – предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю.
– А вот и ваш начальник, – сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату.
В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь.
– Придется восстанавливать последовательность событий, – произнес Хэм.
– Нашел стреляную гильзу. – Эгглстон с довольным видом передал ее Марино.
– Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.
– По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.
– Съемка покажет наверняка.
Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.
– Здесь слишком много народу, – громко заметила я.
По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.
– Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.
– Понял.
– Патрон «спир» тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.
– Да. С пулей повышенной убойности. «Голд-дот», – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.
Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.
– Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.
Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком.
– Нормальные люди не покупают патроны «спир», – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.
– Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.
– Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.
Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.
– Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.
– Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.
Андерсон была поймана врасплох.
– Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.
Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.
– Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.
– Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.
– Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.
– У меня однажды был случай в Бон-Эр...
– Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.
– Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.
– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.
– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.
Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.
– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?
Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.
– Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.
Никто даже не пошевелился.
Я посмотрела на Брей и остановилась.
– Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.
Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.
– Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93