– По мне, и это достаточно плохо, – сказала я.
Пока я раскладывала одежду на белой бумаге под химической вытяжкой, он включил «люма-лайт», и вентиляторы светильника начали вращаться. Через минуту Уандер зажег лампу, вывернув ручку интенсивности до отказа. Положил рядом со мной пару защитных очков и установил на светильник 45-на-нометровый оптический фильтр. Мы надели очки и погасили верхний свет. «Люма-лайт» отбрасывал на пол голубоватый отсвет. За Уандером двигалась его тень, ближайшие флаконы с реактивами светились яркими цветами радуги, разбросав по комнате созвездия неоновых звезд.
– Знаете, в полицейском управлении завелись идиоты, которые пользуются собственными «люма-лайтами» и с их помощью осматривают место преступления, – раздался в темноте голос Уандера. – Они обрабатывают следы на черном фоне, поэтому я опять должен фотографировать их с включенным «люма-лайтом», но на белом фоне.
Он начал осмотр с пластиковой мусорной корзины, найденной внутри контейнера, и был немедленно вознагражден слабым свечением смазанных отпечатков, на которые нанес красный дактилоскопический порошок.
– Хорошее начало, – подбодрила я его. – Продолжайте в том же духе, Нейлс.
Уандер придвинул штатив ближе к черным джинсам мертвеца, и вывернутый наружу карман начал светиться тусклым красновато-розовым цветом. Я несколько раз ткнула пальцем, защищенным резиновой перчаткой, в ткань и обнаружила на нем ярко светящиеся оранжевые мазки.
– Не помню, чтобы встречал такой оттенок красного, – задумчиво произнес Уандер.
Мы потратили целый час на одежду, в том числе ботинки и пояс, но больше ничего не нашли.
– Определенно это две разные субстанции, – сказал Уандер, когда я включила свет. – Две самостоятельно флюоресцирующие разные субстанции. Никаких пятен краски за исключением порошка, который я наносил на мусорную корзину.
Я подняла трубку телефона и вызвала морг. Ответил Филдинг.
– Мне нужно все, что было в карманах нашего неопознанного тела. Все его вещи сушатся на подносе.
– Там иностранные монеты, щипцы для сигар и зажигалка.
– Да.
Мы снова выключили свет, просканировали внешнюю сторону одежды и нашли несколько странных светлых волосков.
– Они с его головы? – спросил Уандер, когда я в холодном голубом свете пинцетом собрала волоски и положила их в конверт.
– У него на голове темные жесткие волосы, – ответила я. – Это не его.
– Похоже на кошачью шерсть. Какая-то длинношерстная порода, представителей которой я больше не разрешаю держать дома. Ангорская? Гималайская?
– Слишком редкие. Сейчас таких держат очень немногие.
– Моя жена обожает кошек, – продолжал говорить Уандер. – Одну она назвала Жемчужинкой. Проклятая тварь спала на моей одежде, а когда я собирался ее надевать, на ней всегда было полно шерсти.
– Уверены, что это кошачья шерсть?
– Слишком тонкая для собачьей, вам не кажется?
– Если только она не со скайтерьера. Длинная, прямая, шелковистая.
– Бледная палевая?
– Или рыжеватая. Может быть, подшерсток?
– Не знаю.
– Возможно, этот парень был заводчиком или общался с заводчиком, – предположил Уандер.
– А разве нет длинношерстных кроликов?
– Тук-тук, – послышался голос Филдинга за дверью. Он вошел с подносом в руках, и мы опять включили свет.
– Есть ангорские кролики, – вспомнила я, – из шерсти которых вяжут свитера.
– Вы выглядите так, словно опять начали заниматься собой, – обратился Уандер к Филдингу.
– Хотите сказать, что раньше я так не выглядел?
Уандер озадаченно посмотрел на Филдинга, будто не знал, что тот фанатик бодибилдинга.
– В одном кармане мы нашли остаточные следы, – пояснила я своему заместителю. – В том же кармане, в котором лежали деньги.
Филдинг снял с подноса полотенце.
– Мне знакомы фунты и немецкие марки, – проговорил он, – но не эти медные монеты.
– По-моему, это бельгийские франки, – сказала я.
– Но не имею представления, чьи вот эти бумажные деньги.
Банкноты были выложены рядком для просушки.
– Похоже, на них изображен какой-то храм и... что еще?
– Что такое дирхем? Арабские деньги?
– Скажу Розе, чтобы проверила.
– Зачем возить с собой четыре разные валюты? – спросил Филдинг.
– Если за короткое время нужно побывать во многих странах, – осмелилась предположить я. – Это все, что мне приходит в голову... Нужно как можно скорее отдать остаточные следы на анализ.
Мы надели защитные очки, и Уандер выключил свет. То же тусклое красновато-розовое свечение и сияющий оранжевый цвет на нескольких банкнотах. Мы просканировали все банкноты с обеих сторон и увидели встречающиеся то там, то здесь крапинки и пятна, а потом – едва заметные волнистые выступы смазанного отпечатка пальца на банкноте в сто дирхемов.
– Нам везет, – заметил Филдинг.
– Здорово! – возликовал Уандер. – Я сейчас же этим займусь. Попрошу одного из моих приятелей из Секретной службы пропустить их через все базы данных, чтобы сравнить с сорока пятью миллионами отпечатков.
Ничто не радовало Уандера больше, чем возможность сплести лассо из улик, которое можно забросить через киберпространство и заарканить преступника.
– Национальную базу данных ФБР уже запустили? – спросил Филдинг.
– У Секретной службы есть все образцы, которые имелись в ФБР, но, как обычно, бюро заново изобретает колесо. Тратит огромные деньги на создание собственной базы данных и использует разных поставщиков оборудования, чтобы они в конце концов оказались несовместимыми. Давайте работать, мне еще нужно подготовиться к ужину.
Он сфокусировал «люма-лайт» на разложившейся темной плоти, прикрепленной булавками к разделочной доске, и на ней немедленно засветились ярко-желтым два пятнышка. Они были немногим больше шляпки гвоздя, располагались симметрично и не смывались.
– Я уверена, это татуировка.
– Да, – согласился Уандер. – Не знаю, чем еще это может быть. Ничто другое не подходит.
В холодном голубом свете кожная ткань со спины мертвеца имела мрачный грязноватый оттенок.
– Видите, какая она темная на этом участке? – Уандер обвел пальцем область размером с мою ладонь.
– Интересно, что это? – сказал Филдинг.
– Не понимаю, почему она такая темная, – задумчиво произнес Уандер.
– Может быть, черный или коричневый цвет чернил, – предположила я.
– Ладно, дадим поразмышлять над этим Филу, – проговорил Уандер. – Сколько сейчас времени? Знаете, очень жаль, что Эдит пригласила на сегодня гостей. Мне нужно идти. Доктор Скарпетта, оставляю вас за главного. Черт, черт, черт. Ненавижу, когда Эдит собирается что-то отмечать.
– Да бросьте, – улыбнулся Филдинг. – Мы же знаем, что на вечеринках вы своего не упустите.
– Я больше помногу не пью. Пьянею.
– Пьют, чтобы пьянеть, Нейлс, – напомнила я.
Настроение Фила Лапойнта нельзя было назвать хорошим, когда я вошла в лабораторию компьютерной обработки изображений, больше похожую на цифровую художественную студию, чем на комнату, в которой сотрудники разбирались с пикселями и изучали контраст всех оттенков цвета, чтобы показать лицо зла. Лапойнт был одним из первых выпускников нашего института, обладал достаточными навыками и решимостью, но еще не научился продвигаться вперед наперекор всем трудностям.
– Черт возьми, – выругался он, запуская пальцы в свои густые рыжие волосы, и наклонился к большому, двадцатичетырехдюймовому, экрану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93