Интерн сделал перевязку, тщательнейшим образом промыл глаза и нос, где все еще оставался перец, попытался приостановить местное воспаление и ушел в ординаторскую, предупредив медсестер, чтобы немедленно сообщили, если к больному вернется дар речи.
Наутро, в восемь часов, Леон все еще дышал. У него началась сильная горячка. Температура подскочила до сорока градусов, состояние больного стало практически безнадежным.
Главный хирург больницы одобрил действия и предписания интерна. Он осмотрел больного, ища переломы, изучил ножевую рану и, в сопровождении группы студентов, перешел к постели следующего пациента. Предполагаемый летальный исход ни у кого не вызывал сомнения.
Если бы кто-нибудь, знающий безнравственный и пустой образ жизни Малыша-Прядильщика, увидел его в толпе окружавших знаменитого врача студентов, он бы несказанно удивился.
Несмотря на то, что подлец не имел ни малейшего понятия о медицине, утром он, с присущим ему нахальством, в сопровождении своего неразлучного Жюстена, известного под кличкой Соленый Клюв, объявился около служебного входа в больницу. Одетые просто, но удобно, эти двое замешались в толпу студентов и вместе с ними просочились в палаты лечебницы.
Гонтран Ларами хотел знать, что сталось с его жертвой.
Поначалу он решил, что Леон Ришар умер на месте, и огорчился. Он счел, что возмездие длилось слишком недолго. Ему хотелось, чтобы оно было более продолжительным и, главное, чтобы Леон знал, чья рука его покарала.
Соленый Клюв наутро побежал в морг. Леона там не было. Значит, следовало искать в другом месте. Если он не был убит, то его, должно быть, доставили в ближайшую больницу. Такой клиникой была больница Ларибуазьер. Гонтран и Соленый Клюв предположили, что там-то Леон и находится. И они не ошиблись.
Затесавшись в толпу студентов, никем не узнанные, они присутствовали при обходе и видели, как больного осматривал хирург. Лже-студенты рассмотрели несчастного вблизи и, до конца выдерживая роль, следовали за главврачом в течение всего обхода.
Выйдя из больницы, они уселись в такси, и лишь тогда Малыш-Прядильщик заговорил, не сдерживая обуревавшей его ненависти:
— Он жив! Да этот тип живуч, как кошка!
Соленый Клюв решил, что хозяин сердится на него за то, что они не убили Леона.
— Даю слово Соленого Клюва, в следующий раз мы его не упустим! Шлепнем наверняка!
— Э-э, нет. Только не это.
— Я что-то в толк не возьму…
— Я хочу, чтоб он выздоровел.
— Патрон, при всем моем уважении к вам, должен заметить, что вы рехнулись.
— Это ты, сударь мой Жюстен, ума лишился.
— Очень может быть. Но в чем это выражается?
— Я заплачу пять тысяч чистоганом, только бы этот проклятый мазила очухался.
— И это после того, как вы отвалили солидный кушза то, чтобы привести его в такое состояние?!
— Да!
— Ну, значит, вы задумали какую-то адскую комедию!
— Верно говоришь — «адскую». Перед тем как порешить, я хочу лишить его чести. Жизнь его я, можно считать, взял. А теперь я хочу покрыть его позором, сравнять со всякими висельниками… А то, чего я захотел, я добиваюсь. Уж он меня попомнит!
— Шикарная идея, патрон! Пусть узнает перед смертью, что его подружку оприходовали все, кому не лень! Великолепная месть!
ГЛАВА 29
Несмотря на все свои благие намерения, несмотря на смертельную опасность, которой он подвергался, внедряясь к «подмастерьям», первого преступления бедняга Боско предотвратить не сумел…
Подозревал ли таинственный и страшный главарь, увидя Боско один-единственный раз в день его посвящения, что парень ведет двойную игру?
То, что его одного-одинешенька оставили в катакомбах, было ли это обычным недоверием ко всем новичкам или же применили такую меру исключительно к Боско?
Бедолага, находившийся, вне всякого сомнения, под влиянием наркотика, подмешанного ему в вино, заснул мертвым сном, но даже сквозь сон мучился мыслью: «Кто же спасет Леона? Кто защитит Мими?»
Боско медленно приходил в себя, даже не представляя, сколько он проспал. В голове гудело, во рту пересохло, мысли путались. Ему понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя.
Осмотревшись и осознав, что находится в каком-то месте, без стен и потолка, Боско припомнил свою бродяжью жизнь, с ее всевозможными ситуациями, в которые приходилось попадать.
Тут и там коптили тусклые ночники, порождая под сводами чудовищные движущиеся тени. В полумраке виднелись в живописном беспорядке расставленные стулья, угадывались очертания лежанок.
Над всем этим хаосом витал запах снеди, табака, алкоголя.
Наконец Боско пришел в себя и пробормотал:
— «Подмастерья»! Я нахожусь в катакомбах!
И снова его больно ранила мысль, мучившая бродягу перед погружением в сон: «Леон! Мими!»
Одному грозит опасность потерять жизнь, другой — честь! Воспомнив об этом, он соскочил со своей лежанки, будто его током ударило.
«Во что бы то ни стало надо отсюда выбраться», — скомандовал он себе.
Однако уж слишком хорошо знал Боско все парижские задворки, чтобы не понять: это невозможно!
Ах, если бы он был не один! Если бы здесь остался кто-нибудь из «подмастерьев», ловко, как демоны, улизнувших из подземелья!
Оплакивая свое бессилие, он пребывал во власти тяжких раздумий, как вдруг услышал, что рядом кто-то громко сморкается.
Кто-то живой был здесь, совсем близко!
Какой-то человек, ворочаясь на диване, потянулся и забормотал пьяным голосом:
— О, мой Бог, какое тяжкое похмелье! Какое похмелье…
Боско приблизился и сразу же узнал стонущего.
— Это ты, Франжен?! — в удивлении воскликнул он.
— Я… — ответил Франжен. — Шишка, всегда к твоим услугам… А ты кто такой?
— Я — Боско.
— Ах да, вспомнил. Ты вчера прибился к «подмастерьям». Вчера?.. Или позавчера?.. Не помню точно… Я отоваривался вином в дорогих магазинах, вот начальник и запер меня здесь… Пойду-ка я, пожалуй, сосну еще часок-другой.
— А мне что-то тут душновато, воздуха бы вдохнуть, — сказал Боско.
Пьянчуга радостно заржал:
— Ты, старина, что ж, до ручки дошел?
— С чего бы это?
— Ты что ж, не знаешь, что новичок должен добрый месяц гнить в подземелье?
Боско как кипятком ошпарило.
— Месяц?! — сдавленным голосом едва выговорил он. — Тогда они пропали…
— Кто — они?
— Не важно, мои приятели…
— Ну-ка не темни. Да и с кем — со стариком Франженом, с самим Шишкой?! У тебя где-то есть хорошенькая милашка? Так я могу ей от тебя весточку передать, какие-нибудь мелкие порученьица исполнить…
— Да нет, я предпочел бы выйти на волю сам.
— Выйти, когда хозяин не разрешил? Невозможно! Пулю в лоб схлопочешь! С Бамбошем шутки плохи…
— Бамбош? А кто это такой?
— Да ты что?! Он — главарь «подмастерьев»!
— Я в жизни не слыхал, чтоб его так при мне называли.
— Забавно. А ведь ты наперечет знаешь всю шпану, из которой первые — «подмастерья».
— Да, конечно, но так случилось, что я никогда с ним не пересекался. Так вот, возвращаюсь к моему вынужденному заточению: что, действительно улепетнуть никак невозможно?
— Невозможно. Это, можно сказать, своего рода посвящение в арпетты.
— Но это же подло! — вне себя воскликнул Боско, мучимый мыслью о Мими и Леоне, обреченных на муки мерзким Бамбошем.
— Тьфу, — ответил Франжен, именуемый Шишкой, — выкрутиться всегда можно.
— Так я как-нибудь смогу отсюда выкарабкаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133