От глубокого волнения, которое, кстати, она и не пыталась скрывать, грудь ее высоко вздымалась, личико раскраснелось, глаза сияли. Ее нежная улыбка была предназначена матери, обомлевшему от восхищения Леону, друзьям, пришедшим в восторг.
И впрямь, не часто увидишь невесту такой совершенной красоты. Избранница Леона, даже не подозревая об этом, была неповторима, и ее свадебный туалет, словно взятый из какой-нибудь лавчонки с улицы Сен-Сюльпис, где торговали старыми гравюрами, кустарными статуэтками Богоматери, бесполыми церковными ангелами, влачащими за собой белоснежные ватные шлейфы облаков, приобретал особый смысл.
Появление девушки вызвало настоящую бурю энтузиазма и всеобщей растроганности. Мать невесты плакала от радости. Леон, чуждый излишней сентиментальности, и то чувствовал, что у него пощипывает глаза.
Мамаша Бидо и Селина в восторге хлопали в ладоши.
— О, вот уж в чем я уверена, — сказала прачка, — что весь Батиньоль пойдет за вами следом, чтобы проводить в мэрию. Клянусь тебе, голубка, тут у нас никого не бывало, кто мог бы с тобою поспорить. Что скажете, господин Леон?
Достойная дама обернулась к застывшему в восторженном созерцании жениху и продолжала:
— Да и вы будете выглядеть во фраке хоть куда! Одно слово, красивая парочка! Ну поцелуй же ты ее наконец, сынок! Как бы там ни было, она твоя, ведь ты ее от смерти спас! Ну-ка, давайте, детки, не церемоньтесь.
Сам не ведая, что творит, вне себя от волнения, юноша нерешительно встал и протянул руки к Мими. Она, не в силах вымолвить ни слова, потянулась к нему, готовая заплакать от переполнявшего ее счастья.
Милые дети! Жизнь, до сих пор сурово с ними обращавшаяся, теперь до поры до времени прятала свои колючие шипы под цветами.
Все было — радость, счастье, надежда.
— Мими, дорогая Мими… — лепетал юноша, крепко обнимая невесту и чувствуя, как она трепещет на его могучей груди.
— Леон, милый мой… — эхом вторила ему девушка. — Благодарю вас за счастье, которое вы мне дарите.
У Селины, матушки Бидо и подружки Мими душа была нараспашку, вот они и не скрывали своих чувств и искренне плакали от радости — так все это было трогательно, естественно, неподдельно.
Мими, вырвавшись из объятий Леона, смеялась сквозь слезы, счастливая оттого, что чувствовала себя так сильно любимой.
Матушка Казен, наиболее рассудительная из всех, заметила, что уже час ночи.
Гости заволновались:
— О Господи, уже так поздно?!
Тут уж и мамаша Бидо напомнила всем, что завтра придется вставать ни свет ни заря.
— Но ведь завтра уже наступило, — весьма справедливо заметила ее помощница Селина.
При этом мудром замечании все заторопились и стали расходиться. Леон ушел последним, предварительно расцеловав матушку Казен, крепко прижав к сердцу невесту. Девушка со свечой в руке проводила его до порога. Она освещала лестничную клетку и слушала его удаляющиеся шаги. Затем вернулась в квартиру, быстренько разделась, легла и, созерцая белоснежное великолепие свадебного туалета, шептала:
— О Леон… Завтра…
Мими проснулась рано утром, немного взволнованная, но веселая, как птичка, и замурлыкала песенку. Приготовив кофе с молоком, «священный напиток», как называл его Леон, она засмеялась своим мыслям, думая, что уже через четыре часа ее будут называть «мадам».
Леон должен был прийти завтракать, да, впрочем, и облачаться в праздничный костюм он планировал у них. Здесь висели его фрак и белая крахмальная рубашка, стоял шапокляк, так позабавивший Мими, когда она впервые тронула пружинку, с помощью которой он раскладывался.
Девушка прождала полчаса, немного удивляясь, что жених опаздывает.
Леон, всегда такой пунктуальный, не появлялся.
Прошел час. Ее охватило беспокойство.
Истек еще один час. Беспокойство сменилось глубокой тоской.
Десять часов утра… Половина одиннадцатого…
Со слезами на глазах, не в силах больше усидеть на месте, она собралась на улицу Де-Муан.
Неужели произошло несчастье?!
Напрасно мать пыталась ее успокоить, напрасно увещевала, что опоздание могло быть вызвано какими угодно причинами.
— Терпение, голубушка, терпение. Подождем еще немного.
Пролетели еще пятнадцать минут.
Узнав о происходящем, прачка, разглаживавшая последнюю оборку на своем нарядном платье, замерла:
— Солнышко мое, давай-ка я к нему сбегаю!
— Я даже просить вас об этом не смела…
Пока Мими рассыпалась в благодарностях, добрая женщина была уже на улице.
Сердце у девушки сжималось, она боялась самого худшего.
Когда жизнь так неласкова, ожидаешь новых ударов судьбы…
Даже матушка Казен, невзирая на свой оптимизм, серьезно забеспокоилась.
Распахнув окошко, Мими, застыв в неподвижности, ожидала возвращения прачки. Она все еще надеялась — вот сейчас появится жених, держа в руках огромный букет.
Двадцать минут спустя появилась мамаша Бидо с бессильно опущенными руками. Она не смела взглянуть в лицо Мими. Девушка побелела.
На подкашивающихся ногах она спустилась на первый этаж, и, задыхаясь, спросила:
— Вы видели его?
— Деточка моя… Я ничего не понимаю, меня так и колотит…
— Что?! Говорите, говорите же… Или я умру… Матушка Бидо едва подхватила девушку, чтобы та не упала:
— Голубка моя, мужайся…
— Беда? Несчастный случай? Умоляю вас, говорите…
— Видишь ли, дело в том, что… ни я, ни консьержка, мы обе ничего не понимаем…
— Леон?!
— Ну так вот, вчера вечером он не вернулся домой… Вернее, сегодня утром, в час ночи, когда мы все расстались…
— Господь милосердный, что вы говорите?!
— Чистая правда… Консьержка утверждает, что не видала его… Мы поднялись в его комнату, у нее есть запасной ключ… Его постель не расстелена…
Несчастная девушка, словно умирая, осела на пол.
— Боже мой! Леон! Умираю! — И, побелев, рухнула без чувств.
ГЛАВА 21
Двойное преступление, известное под названием «дело на авеню Ош», вызвало громкий резонанс и до сих пор продолжало будоражить общественное сознание. Арест Боско принес некоторое облегчение — полагали, что он чистосердечно сознается.
Рана Марии зажила, а все, кого интересовала жизнь княгини Жермены, надеялись, что несчастная мать вскоре обретет свое дитя.
И вдруг выясняется — арестованный невиновен!
Боско, оказывается, оговорил себя, взял на себя вину, возможно стоившую ему пожизненного тюремного заключения.
Переносимые им лишения ввергли его в такое отчаяние, что бедолага предпочел тюрьму, заточение среди каменных стен замка на острове Сите, лишь бы иметь крышу над головой и положенную арестантам пайку.
Все домочадцы Березовых, сперва осыпавшие его проклятиями, теперь испытывали к нему живейшее сочувствие.
И впрямь, никто из тамошних жителей и завсегдатаев дома даже представить себе не мог, что юное и сильное существо, не только не уклонявшееся от работы, но жаждавшее найти хоть какое-то занятие, могло оказаться в такой вопиющей нищете.
Власти, не найдя ничего предосудительного в его прошлом (за исключением, конечно, многочисленных задержаний за бродяжничество), как водится, сделав выговор, освободили бедолагу из-под стражи.
Боско последовал за Людовиком Монтиньи, за него поручившимся. А ведь он был человек недюжинный, этот перекати-поле, способный преодолевать самые тернистые препятствия жестокой жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133