Решили, чего доброго, что я небрежно, с преступной
халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил
группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот, предостерегал. Тогда в
чем дело?
Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая, как Серегины башмаки
стучат по обшивке. Не элеутероккок мне требовался, а что-то другое.
Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессоницу, она и раньше
случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, маящийся от бессоницы,
подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до маниакально-депрессивного
психоза.
Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее, один из томов
полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен,
поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и
зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку,
слегка надорвав кончик,- для опознания.
Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб,
затем уж достать "колесо". А дальше дрыхлось на пять баллов, как будто
никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту, и
течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить,
что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону.
Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а аккуратным пешим
ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена.
Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем
ждать вертолет - и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную
мысль - проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать,- все-таки несолидно в носках при
начальстве,- вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги.
Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и
обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого
пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком,
где плескался чай,- вскипяченный снаружи, на примусе,- в голове сработал
переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл таинственную
бумажонку подошвой другого ботинка.
- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты,- сказал Серега,
позевывая,- может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт
земли сибирской и к разному гнусу более привычный.
- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из
американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский
спецназ с гордым именем "красные черви"?- лениво полюбопытствовал я, как
будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые
подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет
интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки,
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно
спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков - тот через
раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и
заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки - так,
чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски
слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил
приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко
и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть
тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не
такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем
понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы
пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил
группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот, предостерегал. Тогда в
чем дело?
Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая, как Серегины башмаки
стучат по обшивке. Не элеутероккок мне требовался, а что-то другое.
Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессоницу, она и раньше
случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, маящийся от бессоницы,
подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до маниакально-депрессивного
психоза.
Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее, один из томов
полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен,
поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и
зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку,
слегка надорвав кончик,- для опознания.
Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб,
затем уж достать "колесо". А дальше дрыхлось на пять баллов, как будто
никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту, и
течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить,
что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону.
Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а аккуратным пешим
ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена.
Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем
ждать вертолет - и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную
мысль - проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать,- все-таки несолидно в носках при
начальстве,- вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги.
Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и
обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого
пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком,
где плескался чай,- вскипяченный снаружи, на примусе,- в голове сработал
переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл таинственную
бумажонку подошвой другого ботинка.
- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты,- сказал Серега,
позевывая,- может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт
земли сибирской и к разному гнусу более привычный.
- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из
американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский
спецназ с гордым именем "красные черви"?- лениво полюбопытствовал я, как
будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые
подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет
интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки,
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно
спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков - тот через
раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и
заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки - так,
чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски
слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил
приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко
и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть
тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не
такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем
понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы
пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94