Незадолго до прибытия царя по поводу мест,
предназначенных для депутатов Думы, Михаил Родзянко, с большим трудом
добился их выделения.
"В день открытия романовских торжеств, которые начались с литургии
молебна в Казанском соборе, прибежал старший пристав и доложил, что
какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал на
впереди Г. Думы и не хочет уходить, - вспоминал Родзянко. - Я направился в
собор... и там, действительно, застал описанное лицо. Это был Распутин.
Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую
рубашку-косоворотку, в высоких лайковых сапогах, в черных суконных
шароварах и в такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный
крест на золотой художественной цепочке". Родзянко велел ему убираться, но
"Распутин начал бегать глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а
потом взглянул мне в глаза... Я встретил непонятную силу огромного
действия. Я почувствовал закипающую во мне чисто животную злобу, кровь
отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние
подлинного бешенства. Я, в свою очередь, начал прямо смотреть в глаза
Распутину и говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из
орбит... "Ты известный обманщик", - заявил Родзянко - уходи вон". Тот
опустился на колени и начал бить земные поклоны. Возмущенный Родзянко
толкнул его в бок и велел перестать ломаться, не то он велит приставам
вывести его из храма. С глубоким вздохом и со словами: "О, Господи, прости
его грех" - Распутин тяжело поднялся и направился к выходу".
После торжественного молебна праздничные церемонии продолжались
несколько дней. Со всех концов империи прибывали одетые в национальные
костюмы депутации, которых представляли царю. В честь государя и
императрицы и всех великих князей и княгинь, принадлежавших фамилии
Романовых, петербургская знать дала бал, на котором присутствовали тысячи
гостей. Августейшая чета присутствовала на праздничном оперном спектакле.
Шла опера Глинки "Жизнь за царя".
"В партере было полно офицеров, - писала Анна Вырубова. - Они были в
парадных мундирах, а в ложах - дамы, увешанные драгоценностями. Когда
появились Их Величества, все поднялись и устроили им бурную овацию".
После событий в Спале прошло уже четыре месяца, и нагрузка для
государыни оказалась непомерно большой. Во время приемов в Зимнем дворце
ей пришлось выстаивать часами среди толпы, наполнявшей парадные залы.
"Государыня была поразительно красива в голубом бархатном платье с высоким
кокошником и фатой, осыпанной жемчугами и бриллиантами", - вспоминала А.А.
Вырубова. Так наряжались русские царицы до того, как Петр I заставил знать
одеваться на западный манер. На великих княжнах были сверкающие белые
платья с алой Екатерининской лентой через плечо и бриллиантовой звездой.
Но здоровье императрицы было подорвано. Во время одного бала, вспоминала
баронесса Буксгевден, "она почувствовала такое недомогание, что едва
стояла на ногах... Ей удалось привлечь внимание государя, который
беседовал в противоположном конце зала. Когда император подошел к
государыне, то едва успел подхватить ее, прежде, чем она успела упасть в
обморок".
Однажды императрица появилась в Мариинском театре, бледная и
молчаливая, в белом бархатном платье, на ней была голубая Андреевская
лента. Находившаяся в соседней ложе Мериэль Бьюкенен внимательно наблюдала
за ней: "Ее красивое, трагичное лицо было бесстрастно... в глазах застыло
загадочное серьезное выражение; казалось, поглощенная какой-то тайной
мыслью, она витала где-то вдали от переполненного театра... Видно, не в
силах больше вынести чувства печали, она что-то прошептала на ухо
государю, встала и ушла... По залу пронесся неодобрительный ропот".
На Пасху император подарил супруге изготовленное фирмой Фаберже яйцо
с миниатюрными портретами, в рамках с двухголовыми орлами, всех царей и
императриц Дома Романовых. Внутри был сюрприз - глобус из вороненой стали,
на котором золотом были инкрустированы две российские империи, одна в
границах 1613 года, другая 1913 года. В мае 1913 года императорское
семейство отправилось по стране тем же маршрутом, каким следовал от
родовой вотчины до престола юный Михаил Романов, первый царь династии. В
районе Верхней Волги, там, где великая русская река поворачивает к
северо-западу от Москвы, царская семья села на пароход и отправилась в
Кострому, на родину Романовых, где в марте 1613 года шестнадцатилетнего
Михаила уведомили об избрании его царем. А.А.Вырубова писала: "Прибытие на
Волгу сопровождалось необычным подъемом духа всего населения. Народ входил
в воду по пояс, желая приблизиться к Царскому пароходу". Великая княгиня
Ольга Александровна вспоминала: "Повсюду, где бы мы ни появлялись, мы
наблюдали проявление преданности, доходившей до экстаза. Когда наш пароход
шел вниз по Волге, мы видели толпы крестьян, стоявших по пояс в воде,
чтобы взглянуть на Ники. В некоторых городах я видела, как ремесленники и
мастеровые падали на колени, чтобы поцеловать его тень. Раздавались
оглушительные крики "ура!".
Но самые главные события состоялись в Москве. В тот июньский погожий
день небо было голубым и безоблачным. Находясь в десятке метров впереди
своих лейб-казаков, император ехал верхом. На Красной площади он спешился
и, следуя за вереницей иерархов церкви, читавших молитвы, вошел в Кремль.
Императрице и наследнику которые, ехали за государем в открытом
автомобиле, последние несколько сотен метров пришлось тоже идти пешком.
"Цесаревича нес на руках лейб-казак, - вспоминал Коковцов. - Когда
процессия остановилась, я услышал сочувственные возгласы при виде бедного
беспомощного ребенка, наследника престола Романовых".
Когда торжества остались позади, государь и императрица пришли к
различным выводам. По мнению Александры Федоровны они явились неоспоримым
свидетельством связи царя с народом. "Вы сами можете убедиться, какие
трусы эти государственные министры, - заявила она одной из своих фрейлин.
- Они постоянно твердят государю о революционной опасности. А на самом же
деле - сами видите - стоит нам только появиться, и сердца подданных тотчас
принадлежат нам". В императоре же празднества пробудили желание
отправиться вглубь России. Ему захотелось вновь совершить путешествие по
Волге, побывать на Кавказе, возможно и в Сибири. Великая княгиня Ольга
Александровна впоследствии писала: "Кто бы мог подумать, видя эти
восторженные толпы, что меньше, чем через четыре года само имя Ники
смешают с грязью?"
Даже Коковцов, полагавший, что министров и членов Государственной
Думы незаслуженно обошли вниманием, признавал, что торжества прошли с
успехом. "Предполагалось, что путешествие царя будет семейным торжеством,
- писал он. - В ближайшем кругу государя понятие правительства, его
значения, как-то стушевалось, и все резче и рельефнее проступал личный
характер управления государем, и незаметно все более и более сквозил
взгляд, что правительство представляет какое-то "средостение" между этими
двумя факторами (царем и народом), как бы мешающее их взаимному сближению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
предназначенных для депутатов Думы, Михаил Родзянко, с большим трудом
добился их выделения.
"В день открытия романовских торжеств, которые начались с литургии
молебна в Казанском соборе, прибежал старший пристав и доложил, что
какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал на
впереди Г. Думы и не хочет уходить, - вспоминал Родзянко. - Я направился в
собор... и там, действительно, застал описанное лицо. Это был Распутин.
Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую
рубашку-косоворотку, в высоких лайковых сапогах, в черных суконных
шароварах и в такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный
крест на золотой художественной цепочке". Родзянко велел ему убираться, но
"Распутин начал бегать глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а
потом взглянул мне в глаза... Я встретил непонятную силу огромного
действия. Я почувствовал закипающую во мне чисто животную злобу, кровь
отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние
подлинного бешенства. Я, в свою очередь, начал прямо смотреть в глаза
Распутину и говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из
орбит... "Ты известный обманщик", - заявил Родзянко - уходи вон". Тот
опустился на колени и начал бить земные поклоны. Возмущенный Родзянко
толкнул его в бок и велел перестать ломаться, не то он велит приставам
вывести его из храма. С глубоким вздохом и со словами: "О, Господи, прости
его грех" - Распутин тяжело поднялся и направился к выходу".
После торжественного молебна праздничные церемонии продолжались
несколько дней. Со всех концов империи прибывали одетые в национальные
костюмы депутации, которых представляли царю. В честь государя и
императрицы и всех великих князей и княгинь, принадлежавших фамилии
Романовых, петербургская знать дала бал, на котором присутствовали тысячи
гостей. Августейшая чета присутствовала на праздничном оперном спектакле.
Шла опера Глинки "Жизнь за царя".
"В партере было полно офицеров, - писала Анна Вырубова. - Они были в
парадных мундирах, а в ложах - дамы, увешанные драгоценностями. Когда
появились Их Величества, все поднялись и устроили им бурную овацию".
После событий в Спале прошло уже четыре месяца, и нагрузка для
государыни оказалась непомерно большой. Во время приемов в Зимнем дворце
ей пришлось выстаивать часами среди толпы, наполнявшей парадные залы.
"Государыня была поразительно красива в голубом бархатном платье с высоким
кокошником и фатой, осыпанной жемчугами и бриллиантами", - вспоминала А.А.
Вырубова. Так наряжались русские царицы до того, как Петр I заставил знать
одеваться на западный манер. На великих княжнах были сверкающие белые
платья с алой Екатерининской лентой через плечо и бриллиантовой звездой.
Но здоровье императрицы было подорвано. Во время одного бала, вспоминала
баронесса Буксгевден, "она почувствовала такое недомогание, что едва
стояла на ногах... Ей удалось привлечь внимание государя, который
беседовал в противоположном конце зала. Когда император подошел к
государыне, то едва успел подхватить ее, прежде, чем она успела упасть в
обморок".
Однажды императрица появилась в Мариинском театре, бледная и
молчаливая, в белом бархатном платье, на ней была голубая Андреевская
лента. Находившаяся в соседней ложе Мериэль Бьюкенен внимательно наблюдала
за ней: "Ее красивое, трагичное лицо было бесстрастно... в глазах застыло
загадочное серьезное выражение; казалось, поглощенная какой-то тайной
мыслью, она витала где-то вдали от переполненного театра... Видно, не в
силах больше вынести чувства печали, она что-то прошептала на ухо
государю, встала и ушла... По залу пронесся неодобрительный ропот".
На Пасху император подарил супруге изготовленное фирмой Фаберже яйцо
с миниатюрными портретами, в рамках с двухголовыми орлами, всех царей и
императриц Дома Романовых. Внутри был сюрприз - глобус из вороненой стали,
на котором золотом были инкрустированы две российские империи, одна в
границах 1613 года, другая 1913 года. В мае 1913 года императорское
семейство отправилось по стране тем же маршрутом, каким следовал от
родовой вотчины до престола юный Михаил Романов, первый царь династии. В
районе Верхней Волги, там, где великая русская река поворачивает к
северо-западу от Москвы, царская семья села на пароход и отправилась в
Кострому, на родину Романовых, где в марте 1613 года шестнадцатилетнего
Михаила уведомили об избрании его царем. А.А.Вырубова писала: "Прибытие на
Волгу сопровождалось необычным подъемом духа всего населения. Народ входил
в воду по пояс, желая приблизиться к Царскому пароходу". Великая княгиня
Ольга Александровна вспоминала: "Повсюду, где бы мы ни появлялись, мы
наблюдали проявление преданности, доходившей до экстаза. Когда наш пароход
шел вниз по Волге, мы видели толпы крестьян, стоявших по пояс в воде,
чтобы взглянуть на Ники. В некоторых городах я видела, как ремесленники и
мастеровые падали на колени, чтобы поцеловать его тень. Раздавались
оглушительные крики "ура!".
Но самые главные события состоялись в Москве. В тот июньский погожий
день небо было голубым и безоблачным. Находясь в десятке метров впереди
своих лейб-казаков, император ехал верхом. На Красной площади он спешился
и, следуя за вереницей иерархов церкви, читавших молитвы, вошел в Кремль.
Императрице и наследнику которые, ехали за государем в открытом
автомобиле, последние несколько сотен метров пришлось тоже идти пешком.
"Цесаревича нес на руках лейб-казак, - вспоминал Коковцов. - Когда
процессия остановилась, я услышал сочувственные возгласы при виде бедного
беспомощного ребенка, наследника престола Романовых".
Когда торжества остались позади, государь и императрица пришли к
различным выводам. По мнению Александры Федоровны они явились неоспоримым
свидетельством связи царя с народом. "Вы сами можете убедиться, какие
трусы эти государственные министры, - заявила она одной из своих фрейлин.
- Они постоянно твердят государю о революционной опасности. А на самом же
деле - сами видите - стоит нам только появиться, и сердца подданных тотчас
принадлежат нам". В императоре же празднества пробудили желание
отправиться вглубь России. Ему захотелось вновь совершить путешествие по
Волге, побывать на Кавказе, возможно и в Сибири. Великая княгиня Ольга
Александровна впоследствии писала: "Кто бы мог подумать, видя эти
восторженные толпы, что меньше, чем через четыре года само имя Ники
смешают с грязью?"
Даже Коковцов, полагавший, что министров и членов Государственной
Думы незаслуженно обошли вниманием, признавал, что торжества прошли с
успехом. "Предполагалось, что путешествие царя будет семейным торжеством,
- писал он. - В ближайшем кругу государя понятие правительства, его
значения, как-то стушевалось, и все резче и рельефнее проступал личный
характер управления государем, и незаметно все более и более сквозил
взгляд, что правительство представляет какое-то "средостение" между этими
двумя факторами (царем и народом), как бы мешающее их взаимному сближению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175