Они расспрашивали солдат об их родных местах, о семьях. Мария Николаевна
быстро запомнила имена жен и детей всех караульных. Для многих из этих
людей Алексей по-прежнему оставался Цесаревичем, предметом особого
уважения и любви. Когда дежурило "хорошее" отделение 4-го полка, Алексей с
отцом ходили в караульное помещение и играли с солдатами в шашки.
Полковник Кобылинский оставался хозяином положения до конца сентября.
В это время в Тобольск приехали два гражданских лица, присланные
Керенским, которым надлежало наблюдать за пленниками. Кобылинский же, по
их словам, должен был командовать охраной. Комиссар Панкратов и его
помощник Никольский были эсерами, проведшими несколько лет в ссылке в
Сибири. Хотя они и дружили, но по характеру значительно отличались.
Панкратов - низкорослый, неулыбчивый человечек с густой шевелюрой, в очках
с толстыми линзами, едва приехав, официально представился Николаю
Александровичу.
В своих мемуарах он потом напишет: "2-го сентября я отправился в
губернаторский дом. Не желая нарушать приличия, я заявил камердинеру
бывшего царя, чтобы он сообщил о моем прибытии и что я желаю видеть
бывшего царя. Камердинер немедленно исполнил поручение, отворив дверь
кабинета бывшего царя.
- Здравствуйте, - сказал Николай Александрович, протягивая мне руку,
- благополучно доехали?
- Благодарю вас, хорошо, - ответил я, протягивая свою руку.
- Как здоровье Александра Федоровича Керенского? - спросил бывший
царь..."
Панкратов спросил, не нуждается ли в чем-нибудь низложенный монарх.
"- Не можете ли вы разрешить мне пилить дрова? - вдруг заявил он. - Я
люблю такую работу.
- Быть может, желаете столярную мастерскую иметь? Эта работа
интереснее, - предложил я.
- Нет, такой работы я не люблю, прикажите лучше привезти к нам на
двор лесу и дать пилу, - возразил Николай Александрович.
- Завтра же все это будет сделано.
- Могу ли я переписываться с родными?
- Конечно. Имеются ли у вас книги?
- Даже много, но почему-то иностранные журналы мы не получаем, разве
это запрещено нам?
- Это, вероятно, по вине почты. Я наведу справки".
Панкратов жалел царя и с искренней симпатией относился к царским
детям. Болезнь Алексея Николаевича тревожила его, и он иногда садился
рядом с мальчиком и, как когда-то Распутин, принимался рассказывать ему о
годах, проведенных в Сибири. Однажды, войдя в караульное помещение,
Панкратов с удивлением обнаружил, что Николай II и его дети сидят и
разговаривают с конвойными. Царь вежливо предложил новому комиссару сесть
рядом с ними, но тот смутился и вышел.
Никольский, помощник Панкратова, - широколицый, с густыми нечесанными
волосами, грубиян - с пленниками вел себя совсем иначе. Невоспитанный и
наглый, он винил Николая Александровича в том, что его в свое время
отправили в ссылку, и всеми способами старался отомстить государю. В
комнаты входил без стука, с узниками разговаривал, не снимая головного
убора. Любил с невинным видом протянуть всем руку, а потом сжать кисть
своими костлявыми пальцами, да так, что вы морщились от боли. "Лишь только
он приехал, - вспоминал Пьер Жильяр, - он потребовал от полковника
Кобылинского, чтобы нас обязали сняться. Кобылинский возражал Никольскому,
указывая, что это совершенно лишнее, так как все солдаты нас знали.
Никольский на это ответил: "Когда-то нас заставляли это делать, теперь
настала их очередь". Пришлось пройти через это, и с этого момента мы
получили арестантские карточки с фотографией и регистрационным номером".
Увидев однажды, что Алексей Николаевич выглянул через забор, Никольский
устроил скандал. Ребенок, на которого прежде никто не кричал, глядел на
него с изумлением. Доставивший царскую семью в Тобольск комиссар Макаров
прислал ей из Царского Села вина, которым пользовались, как лекарством.
Увидев ящики с вином, Никольский возмутился. Солдат, привезший вино,
объяснил, что оно доставлено с ведома Керенского. Доктор Деревенько просил
отправить вино в городскую больницу, если его нельзя употреблять
царственным узникам. Однако все уговоры были напрасны, и Никольский, по
словам Эрсберг, перебил все бутылки топором.
Закоренелые эсеры, Панкратов и Никольский считали своим долгом
проводить занятия для политического образования солдат. К сожалению,
вспоминал Кобылинский, с опаской наблюдавший за этими занятиями,
"проповедь эсеровской программы солдаты слушали и переваривали по-своему.
Она делала солдат... большевиками". Кроме того, не соблюдались обещанные
Керенским условия улучшенного снабжения и суточных денег.
И все же на царской семье это заметно не отражалось. В Царском Селе с
ними обращались гораздо хуже. Поэтому государь и императрица с надеждой
смотрели в будущее. Все, кто остался в живых из царского окружения,
признают, что, несмотря на известные ограничения, жизнь в Тобольске имела
для семьи государя и свои светлые стороны.
В октябре в Тобольск пришла зима. В полдень солнце еще ярко светило,
но пополудни начинало темнеть, на землю толстым слоем ложился иней. Дни
становились короче. Больше всего Николай Александрович страдал от того,
что не знал, что происходит в стране и в мире. Несмотря на обещание
Панкратова, почта приходила нерегулярно, и новости, которые получал
государь, представляли собой смесь слухов и фактов, доходивших до
Тобольска и появлявшихся в местной печати. Вот каким образом он узнал о
шатком положении Керенского и Временного правительства.
По иронии судьбы Керенский сам навлек на себя беду. Несмотря на
подавление июльских выступлений, генерал Корнилов, ставший
главнокомандующим армией, пришел к выводу, что правительство слишком
слабо, чтобы одолеть рвущихся к власти большевиков. Поэтому в конце
августа Корнилов приказал кавалерийскому корпусу взять Петроград и
разогнать совдепы. Он намеревался заменить Временное правительство военной
диктатурой, оставив Керенского в составе кабинета, но в диктаторы прочил
себя самого. Керенский, убежденный социалист и противник большевизма, в
борьбе с правыми мятежниками, обратился за помощью к советам. Большевики
откликнулись на обращение и стали создавать красную гвардию для отражения
корниловцев. В соответствии с договоренностью Керенский освободил Троцкого
и других большевистских лидеров.
Но корниловский мятеж не удался. Посланные генералом на Петроград
кавалерийские части стали брататься с защитниками столицы. Керенский
потребовал, чтобы красногвардейцы вернули розданное им оружие, но те
отказались сделать это. В сентябре большевики получили большинство в
Петросовете. Находившийся в Финляндии Ленин призывал: "История не простит
промедления революционерам, которые могли победить сегодня... Промедление
в выступлении смерти подобно". 23 октября Ленин под чужой личиной вернулся
в Петроград, чтобы принять участие в заседании Центрального комитета
РСДРП, на котором 10 голосами против 2 было решено, что "восстание
неизбежно, что время для него настало".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175