Могилев напоминает огромную гостиницу, через которую проходят толпы
народа". Наследник с наслаждением погружался в эту суматоху. "Он Алексей
сидит слева от меня и ведет себя прилично, но иногда становится необычно
веселым и шумным, в особенности, когда я беседую с остальными в гостиной.
В любом случае, им это доставляет удовольствие и вызывает улыбку".
Особенно цесаревич сдружился с иностранцами - военными атташе
Великобритании, Франции, Италии, Сербии, Бельгии и Японии. Вскоре и они
привязались к живому, подвижному мальчику. "Я рассчитывал встретить
слабенького и не слишком подвижного ребенка, - вспоминал Хенбери-Вильямс,
который стал одним из самых больших приятелей цесаревича. - Между тем, в
те периоды, когда он был здоров, цесаревич был столь же весел и проказлив,
как и любой из его сверстников... Он носил защитную форму, русские сапоги,
очень гордился своим званием рядового, имел превосходные манеры и грамотно
и бегло говорил на нескольких языках.
Со временем он к нам привык, стал относиться к нам, как к старинным
знакомым... и нередко забавлял нас. Так повелось, что он постоянно
проверял, все ли пуговицы на моем мундире застегнуты. Я, естественно,
оставлял пару пуговиц незастегнутыми. Он тотчас останавливался, сообщал
мне, что я "снова неопрятен" и, вздохнув при виде подобной неаккуратности,
принимался наводить порядок".
Освоившись со всеми, Алексей принимался шалить. "Пока остальные гости
занимались закуской, - продолжал британский генерал, - начинались
всевозможные игры, подчас чересчур шумные, оканчивавшиеся игрой в мяч, в
качестве которого использовалось все, что попадет под руку. Британский
генерал, довольно дородный господин, ставший любимцем наследника,
называвшего его папашей де Рике, был очень удобной мишенью. Добрый
воспитатель не знал, что и делать с мальчиком, пока не вмешивался
император. Но ребенок успевал спрятаться за портьеры. После этого, с
лукавым блеском в глазах, выбирался из укрытия и чинно направлялся к
столу. И снова начинались шалости: он принимался катать хлебные шарики и
обстреливать гостей, подвергая опасности царскую посуду и рюмки. Если же
рядом садился незнакомец, мальчик становился олицетворением учтивости и
обаяния, унаследованными от отца, заводил непринужденную беседу и задавал
дельные вопросы. Но едва мы выходили из столовой в коридор, игры
продолжались вновь, становясь подчас настолько шумными, что императору или
наставнику приходилось уводить мальчика прочь".
Нередко развлечения продолжались и после завтрака: "Некоторых из нас
он уводил из палатки, где мы завтракали, в сад к круглому фонтану,
украшенному головками дельфинов с двумя отверстиями вместо глаз. Мы
забавлялись тем, что, заткнув отверстия пальцами, неожиданно их убирали.
Кончилось тем, что я окатил императора и его сына с головы до ног, а они
отплатили мне той же монетой. Всем пришлось пойти переодеваться, хохоча до
слез". Предвидя, что императрица может не одобрить столь грубые забавы,
царь оправдывался: "Пишу, вернувшись из сада с мокрыми рукавами и
сапогами: Алексей обрызгал нас у фонтана. Это его любимое развлечение...
То и дело слышен его звонкий смех. Я присматриваю за ним, чтобы он не
слишком разошелся".
В конце октября, решив показать цесаревичу, что война - не забава с
игрушечными крепостями и оловянными солдатиками, император взял сына с
собой в месячную поездку по прифронтовой полосе. Неподалеку от Ровно, где
помещался генерал Брусилов со своим штабом, "мы увидели длинные серые ряды
войск, - писал Жильяр. - Государь с Цесаревичем прошел пешком по всему
фронту, затем части прошли одна за другой перед ним. Вслед за тем он
вручил георгиевские кресты." Когда окончилась эта церемония, уже наступила
ночь. Узнав, что неподалеку находится передовой перевязочный пункт,
Государь решил проехать туда. Это было небольшое здание, слабо освещенное
красным светом факелов. Государь, сопутствуемый Алексеем Николаевичем,
подходил ко всем раненым и с большой добротой с ними беседовал. Его
внезапное посещение так близко от линии фронта вызвало изумление,
выражавшееся на всех лицах... Алексей Николаевич стоял немного позади
своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и
страданиями, которые угадывал вокруг себя". Несколько дней спустя в
Тирасполе Государь сделал смотры частям войск генерала Щербачева. "По
окончании смотра, - свидетельствует Жильяр, - через командиров полков
приказал, чтобы все, кто находился в рядах с начала компании, подняли
руку... Только несколько рук поднялось над этой тысячной толпой; были
целые роты, в которых никто не шевельнулся... Этот случай произвел очень
глубокое впечатление на Алексея Николаевича".
Куда бы они с отцом не ездили, цесаревич пытался удовлетворить свое
любопытство. В Ревеле они с отцом побывали на борту четырех британских
субмарин, потопивших в Балтийском море несколько германских судов. Корпуса
и боевые рубки подводных лодок, покрытые ледяной оболочкой, сверкали на
солнце, когда царь обходил строй, благодаря за службу матросов и офицеров.
Всем четырем командирам он пожаловал знаки ордена Св.Георгия.
Царь писал императрице: "Мне так приятно было побывать на борту и
поговорить с английскими офицерами и матросами. На палубе я их всех
благодарил и некоторых наградил орденом за их последние подвиги ("Принц
Альберт" и "Ундина"). Наши ужасно хвалят их, и они стали большими друзьями
- настоящими товарищами!"
Алексея Николаевича чрезвычайно заинтересовали подводные лодки.
Государь рассказывал супруге: "Алексей лазил всюду и забирался во всякую
дыру, в которую только можно было, - я даже подслушал, как он
непринужденно беседовал с одним лейтенантом, спрашивая о разных предметах!"
К восторгу цесаревича, в тот вечер государь пригласил командиров
субмарин отобедать в царском поезде.
23 ноября, пишет Жильяр, "в Подолии Государь делал смотр знаменитой
кавказской кавалерийской дивизии, полки которой вновь покрыли себя славой.
Среди них были кубанские и тверские казаки на высоких седлах, с длинными
тонкими пиками, в мохнатых папахах, придававшим им свирепый вид. Когда мы
тронулись в обратный путь, эта масса кавалерии вдруг двинулась,
развернулась по обе стороны дороги и понеслась галопом, взбираясь на
возвышенности, спускаясь по круче оврагов, перескакивая через препятствия,
и проводила нас до вокзала стремительной лавиной, в которой люди и лошади
сталкивались, падали наземь. Воздух оглашался дикими криками кавказских
горцев. Зрелище было одновременно величественное и страшное".
Отец и сын побывали не только в частях, но посетили также города,
фабрики, верфи и больницы. В Одессе, писал император: "на улице толпились
молодые солдаты, кадеты, ученики военных школ и народ - это так напоминало
мне весеннее пребывание там. Но теперь около меня было наше Сокровище. Он
сидел с серьезным лицом, все время отдавая честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175