и прогресс не требует,
собственно, никакого творчества или положительного построения, а лишь ломки,
разрушения противодействующих внешних преград. "Die Lust der Zerstцrung ist
auch aine schaffende Lust"[54], -- говорил Бакунин; но из этого
афоризма давно уже исчезло ограничительное "auch[55]", -- и
разрушение признано не только одним из приемов творчества, а вообще
отождествлено с творчеством или, вернее, целиком заняло его место. Здесь
перед нами отголосок того руссоизма, который вселял в Робеспьера
уверенность, что одним лишь беспощадным устранением врагов отечества можно
установить царство разума. Революционный социализм исполнен той же веры.
Чтобы установить идеальный порядок, нужно "экспроприировать
экспроприирующих", а для этого добиться "диктатуры пролетариата", а для
этого уничтожить те или другие политические и вообще внешние преграды. Таким
образом, революционизм есть лишь отражение метафизической абсолютизации
ценности разрушения. Весь политический и социальный радикализм русской
интеллигенции, ее склонность видеть в политической борьбе, и притом в
наиболее резких ее приемах -- заговоре, восстании, терроре и т. п., --
ближайший и важнейший путь к народному благу всецело исходит из веры, что
борьба, уничтожение врага, насильственное и механическое разрушение старых
социальных форм сами собой обеспечивают осуществление общественного идеала.
И это совершенно естественно и логично с точки зрения
механико-рационалистической теории счастья. Механика не знает творчества
нового в собственном смысле. Единственное, что человек способен делать в
отношении природных веществ и сил, это -- давать им иное, выгодное ему
распределение и разрушать вредные для него комбинации материи и энергии.
Если смотреть на проблему человеческой культуры как на проблему
механическую, то и здесь нам останутся только две задачи -- разрушение
старых вредных форм и перераспределение элементов, установление новых,
полезных комбинаций из них. И необходимо совершенно иное понимание
человеческой жизни, чтобы сознать несостоятельность одних этих механических
приемов в области культуры и обратиться к новому началу -- началу
творческого созидания.
Психологическим побуждением и спутником разрушения всегда является
ненависть, и в той мере, в какой разрушение заслоняет другие виды
деятельности, ненависть занимает место других импульсов в психической жизни
русского интеллигента. Мы уже упомянули в другой связи, что основным
действенным аффектом народника-революционера служит ненависть к врагам
народа. Мы говорим это совсем не с целью "опозорить" интеллигента или
морально осуждать его за это. Русский интеллигент по натуре, в большинстве
случаев, мягкий и любвеобильный человек, и если ненависть укрепилась в его
душе, то виною тому не личные его недостатки, и это вообще есть не личная
или эгоистическая ненависть. Вера русского интеллигента обязывает его
ненавидеть; ненависть в его жизни играет роль глубочайшего и страстного
этического импульса и, следовательно, субъективно не может быть вменена ему
в вину. Мало того, и с объективной точки зрения нужно признать, что такое,
обусловленное этическими мотивами чувство ненависти часто бывает морально
ценным и социально полезным. Но, исходя не из узко-моралистических, а из
более широких философских соображений, нужно признать, что когда ненависть
укрепляется в центре духовной жизни и поглощает любовь, которая ее породила,
то происходит вредное и ненормальное перерождение нравственной личности.
Повторяем, ненависть соответствует разрушению и есть двигатель разрушения,
как любовь есть двигатель творчества и укрепления. Разрушительные силы нужны
иногда в экономии человеческой жизни и могут служить творческим целям; но
замена всего творчества разрушением, вытеснение всех
социально-гармонизирующих аффектов дисгармоническим началом ненависти есть
искажение правильного и нормального отношения сил в нравственной жизни.
Нельзя расходовать, не накопляя; нельзя развивать центробежные силы, не
парализуя их соответственным развитием сил центростремительных; нельзя
сосредоточиваться на разрушении, не оправдывая его творчеством и не
ограничивая его узкими пределами, в которых оно действительно нужно для
творчества; и нельзя ненавидеть, не подчиняя ненависти, как побочного
спутника, действенному чувству любви.
Человеческая, как и космическая, жизнь проникнута началом борьбы.
Борьба есть как бы имманентная форма человеческой деятельности, и к чему бы
человек ни стремился, что бы ни созидал, он всюду наталкивается на
препятствия, встречается с врагами и должен постоянно менять плуг и серп на
меч и копье. И тем не менее сохраняется коренное различие между трудом
созидающим и трудом-борьбой, между работой производительной и военным делом;
лишь первая ценна сама по себе и приносит действительные плоды, тогда как
последнее нужно только для первой и оправдывается ею. Это соотношение
применимо ко всем областям человеческой жизни. Внешняя война бывает нужна
для обеспечения свободы и успешности национальной жизни, но общество
погибает, когда война мешает ему заниматься производительным трудом;
внутренняя война -- революция -- может всегда быть лишь временно необходимым
злом, но не может без вреда для общества долго препятствовать социальному
сотрудничеству; литература, искусство, наука, религия вырождаются, когда в
них борьба с чужими взглядами вытесняет самостоятельное творчество новых
идей; нравственность гибнет, когда отрицательные силы порицания, осуждения,
негодования начинают преобладать в моральной жизни над положительными
мотивами любви, одобрения, признания. Всюду борьба есть хотя и необходимая,
но непосредственно не производительная форма деятельности, не добро, а лишь
неизбежное зло, и если она вытесняет подлинно производительный труд, это
приводит к обнищанию и упадку соответствующей области жизни. Производство и
война суть как бы символы двух исконных начал человеческой жизни, и
нормальное отношение между ними, состоящее в подчинении второго начала
первому, есть всегда условие прогресса, накопления богатства, материального
и духовного, -- условие действительного успеха человеческой жизни. Подводя
итог развитому выше, мы можем теперь сказать: основная морально-философская
ошибка революционизма есть абсолютизация начала борьбы и обусловленное ею
пренебрежение к высшему и универсальному началу производительности.
Если из двух форм человеческой деятельности -- разрушения и созидания,
или борьбы и производительного труда -- интеллигенция всецело отдается
только первой, то из двух основных средств социального приобретения благ
(материальных и духовных) -- именно распределения и производства -- она
также признает исключительно первое. Подобно борьбе или разрушению,
распределение, в качестве механического перемещения уже готовых элементов,
также противостоит производству, в смысле творческого созидания нового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
собственно, никакого творчества или положительного построения, а лишь ломки,
разрушения противодействующих внешних преград. "Die Lust der Zerstцrung ist
auch aine schaffende Lust"[54], -- говорил Бакунин; но из этого
афоризма давно уже исчезло ограничительное "auch[55]", -- и
разрушение признано не только одним из приемов творчества, а вообще
отождествлено с творчеством или, вернее, целиком заняло его место. Здесь
перед нами отголосок того руссоизма, который вселял в Робеспьера
уверенность, что одним лишь беспощадным устранением врагов отечества можно
установить царство разума. Революционный социализм исполнен той же веры.
Чтобы установить идеальный порядок, нужно "экспроприировать
экспроприирующих", а для этого добиться "диктатуры пролетариата", а для
этого уничтожить те или другие политические и вообще внешние преграды. Таким
образом, революционизм есть лишь отражение метафизической абсолютизации
ценности разрушения. Весь политический и социальный радикализм русской
интеллигенции, ее склонность видеть в политической борьбе, и притом в
наиболее резких ее приемах -- заговоре, восстании, терроре и т. п., --
ближайший и важнейший путь к народному благу всецело исходит из веры, что
борьба, уничтожение врага, насильственное и механическое разрушение старых
социальных форм сами собой обеспечивают осуществление общественного идеала.
И это совершенно естественно и логично с точки зрения
механико-рационалистической теории счастья. Механика не знает творчества
нового в собственном смысле. Единственное, что человек способен делать в
отношении природных веществ и сил, это -- давать им иное, выгодное ему
распределение и разрушать вредные для него комбинации материи и энергии.
Если смотреть на проблему человеческой культуры как на проблему
механическую, то и здесь нам останутся только две задачи -- разрушение
старых вредных форм и перераспределение элементов, установление новых,
полезных комбинаций из них. И необходимо совершенно иное понимание
человеческой жизни, чтобы сознать несостоятельность одних этих механических
приемов в области культуры и обратиться к новому началу -- началу
творческого созидания.
Психологическим побуждением и спутником разрушения всегда является
ненависть, и в той мере, в какой разрушение заслоняет другие виды
деятельности, ненависть занимает место других импульсов в психической жизни
русского интеллигента. Мы уже упомянули в другой связи, что основным
действенным аффектом народника-революционера служит ненависть к врагам
народа. Мы говорим это совсем не с целью "опозорить" интеллигента или
морально осуждать его за это. Русский интеллигент по натуре, в большинстве
случаев, мягкий и любвеобильный человек, и если ненависть укрепилась в его
душе, то виною тому не личные его недостатки, и это вообще есть не личная
или эгоистическая ненависть. Вера русского интеллигента обязывает его
ненавидеть; ненависть в его жизни играет роль глубочайшего и страстного
этического импульса и, следовательно, субъективно не может быть вменена ему
в вину. Мало того, и с объективной точки зрения нужно признать, что такое,
обусловленное этическими мотивами чувство ненависти часто бывает морально
ценным и социально полезным. Но, исходя не из узко-моралистических, а из
более широких философских соображений, нужно признать, что когда ненависть
укрепляется в центре духовной жизни и поглощает любовь, которая ее породила,
то происходит вредное и ненормальное перерождение нравственной личности.
Повторяем, ненависть соответствует разрушению и есть двигатель разрушения,
как любовь есть двигатель творчества и укрепления. Разрушительные силы нужны
иногда в экономии человеческой жизни и могут служить творческим целям; но
замена всего творчества разрушением, вытеснение всех
социально-гармонизирующих аффектов дисгармоническим началом ненависти есть
искажение правильного и нормального отношения сил в нравственной жизни.
Нельзя расходовать, не накопляя; нельзя развивать центробежные силы, не
парализуя их соответственным развитием сил центростремительных; нельзя
сосредоточиваться на разрушении, не оправдывая его творчеством и не
ограничивая его узкими пределами, в которых оно действительно нужно для
творчества; и нельзя ненавидеть, не подчиняя ненависти, как побочного
спутника, действенному чувству любви.
Человеческая, как и космическая, жизнь проникнута началом борьбы.
Борьба есть как бы имманентная форма человеческой деятельности, и к чему бы
человек ни стремился, что бы ни созидал, он всюду наталкивается на
препятствия, встречается с врагами и должен постоянно менять плуг и серп на
меч и копье. И тем не менее сохраняется коренное различие между трудом
созидающим и трудом-борьбой, между работой производительной и военным делом;
лишь первая ценна сама по себе и приносит действительные плоды, тогда как
последнее нужно только для первой и оправдывается ею. Это соотношение
применимо ко всем областям человеческой жизни. Внешняя война бывает нужна
для обеспечения свободы и успешности национальной жизни, но общество
погибает, когда война мешает ему заниматься производительным трудом;
внутренняя война -- революция -- может всегда быть лишь временно необходимым
злом, но не может без вреда для общества долго препятствовать социальному
сотрудничеству; литература, искусство, наука, религия вырождаются, когда в
них борьба с чужими взглядами вытесняет самостоятельное творчество новых
идей; нравственность гибнет, когда отрицательные силы порицания, осуждения,
негодования начинают преобладать в моральной жизни над положительными
мотивами любви, одобрения, признания. Всюду борьба есть хотя и необходимая,
но непосредственно не производительная форма деятельности, не добро, а лишь
неизбежное зло, и если она вытесняет подлинно производительный труд, это
приводит к обнищанию и упадку соответствующей области жизни. Производство и
война суть как бы символы двух исконных начал человеческой жизни, и
нормальное отношение между ними, состоящее в подчинении второго начала
первому, есть всегда условие прогресса, накопления богатства, материального
и духовного, -- условие действительного успеха человеческой жизни. Подводя
итог развитому выше, мы можем теперь сказать: основная морально-философская
ошибка революционизма есть абсолютизация начала борьбы и обусловленное ею
пренебрежение к высшему и универсальному началу производительности.
Если из двух форм человеческой деятельности -- разрушения и созидания,
или борьбы и производительного труда -- интеллигенция всецело отдается
только первой, то из двух основных средств социального приобретения благ
(материальных и духовных) -- именно распределения и производства -- она
также признает исключительно первое. Подобно борьбе или разрушению,
распределение, в качестве механического перемещения уже готовых элементов,
также противостоит производству, в смысле творческого созидания нового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62