Этим пропитана
насквозь, до дна, скудная интеллигентская культура, с ее газетами,
журналами, направлениями, программами, нравами, предрассудками, подобно тому
как дыханием окисляется кровь, распространяющаяся потом по всему организму.
Нет более важного факта в истории русского просвещения, чем этот. И вместе с
тем приходится признать, что русский атеизм отнюдь не является сознательным
отрицанием, плодом сложной, мучительной и продолжительной работы ума, сердца
и воли, итогом личной жизни. Нет, он берется чаще всего на веру и сохраняет
эти черты наивной религиозной веры, только наизнанку, и это не изменяется
вследствие того, что он принимает воинствующие, догматические, наукообразные
формы. Эта вера берет в основу ряд некритических, непроверенных и в своей
догматической форме, конечно, неправильных утверждений, именно, что наука
компетентна окончательно разрешить и вопросы религии, и притом разрешает их
в отрицательном смысле; к этому присоединяется еще подозрительное отношение
к философии, особенно метафизике, тоже заранее отвергнутой и осужденной.
Веру эту разделяют и ученые, и неученые, и старые, и молодые. Она
усвояется в отроческом возрасте, который биографически наступает, конечно,
для одних ранее, для других позже. В этом возрасте обыкновенно легкой даже
естественно воспринимается отрицание религии, тотчас же заменяемой верою в
науку, в прогресс. Наша интеллигенция, раз став на эту почву, в большинстве
случаев всю жизнь так и остается при этой вере, считая эти вопросы уже
достаточно разъясненными и окончательно порешенными, загипнотизированная
всеобщим единодушием в этом мнении. Отроки становятся зрелыми мужами, иные
из них приобретают серьезные научные знания, делаются видными специалистами,
и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу отрочески уверованного,
догматически воспринятого на школьной скамье атеизма свой авторитет ученых
специалистов, хотя бы в области этих вопросов они были нисколько не более
авторитетны, нежели каждый мыслящий и чувствующий человек. Таким образом
создается духовная атмосфера и в нашей высшей школе, где формируется
подрастающая интеллигенция. И поразительно, сколь мало впечатления
производили на русскую интеллигенцию люди глубокой образованности, ума,
гения, когда они звали ее к религиозному углублению, к пробуждению от
догматической спячки, как мало замечены были наши религиозные мыслители и
писатели-славянофилы, Вл. Соловьев, Бухарев[22], кн. С. Трубецкой
и др., как глуха оставалась наша интеллигенция к религиозной проповеди
Достоевского и даже Л. Н. Толстого, несмотря на внешний культ его имени.
В русском атеизме больше всего поражает его догматизм, то, можно
сказать, религиозное легкомыслие, с которым он принимается. Ведь до
последнего времени религиозной проблемы, во всей ее огромной и
исключительной важности и жгучести, русское "образованное" общество просто
не замечало и не понимало, религией же интересовалось вообще лишь постольку,
поскольку это связывалось с политикой или же с проповедью атеизма.
Поразительно невежество нашей интеллигенции в вопросах религии. Я говорю это
не для обвинения, ибо это имеет, может быть, и достаточное историческое
оправдание, но для диагноза ее духовного состояния. Наша интеллигенция по
отношению к религии просто еще Не вышла из отроческого возраста, она еще не
думала серьезно о религии и не дала себе сознательного религиозного
самоопределения, она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому,
строго говоря, Не выше религии, как думает о себе сама, но вне религии.
Лучшим доказательством всему этому служит историческое происхождение
русского атеизма. Он усвоен нами с Запада (недаром он и стал первым членом
символа веры нашего "западничества"). Его мы приняли как последнее слово
западной цивилизации, сначала в форме вольтерьянства и материализма
французских энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский),
позднее материализма 60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в
новейшее время экономического материализма и -- самые последние годы --
критицизма. На многоветвистом дереве западной цивилизации, своими корнями
идущем глубоко в историю, мы облюбовали только одну ветвь, не зная, не желая
знать всех остальных, в полной уверенности, что мы прививаем себе самую
"подлинную европейскую цивилизацию. Но европейская цивилизация имеет не
только разнообразные плоды и многочисленные ветви, но и корни, питающие
дерево и, до известной степени, обезвреживающие своими здоровыми соками
многие ядовитые плоды. Поэтому даже и отрицательные учения на своей родине,
в ряду других могучих духовных течений, им: противоборствующих, имеют
совершенно другое психологическое и историческое значение, нежели когда они
появляются в культурной пустыне и притязают стать единственным фундаментом
русского просвещения и цивилизации. Si duo idem dicunt, non est
idem.[23] На таком фундаменте не была построена еще ни одна
культура.
В настоящее время нередко забывают, что западноевропейская культура
имеет религиозные корни, по крайней мере наполовину построена на религиозном
фундаменте, заложенном средневековьем и реформацией. Каково бы ни было наше
отношение к реформационной догматике и вообще к протестантизму, но нельзя
отрицать, что реформация вызвала огромный религиозный подъем во всем
Западном мире, не исключая и той его части, которая осталась верна
католицизму, но тоже: была принуждена обновиться для борьбы с врагами. Новая
личность европейского человека, в этом смысле, родилась в реформации (и это
происхождение ее наложило на нее свой отпечаток), политическая свобода,
свобода совести, права человека и гражданина были провозглашены также
реформацией (в Англии); новейшими исследованиями выясняется также значение
протестантизма, особенно в реформатстве, кальвинизме и пуританизме, и для
хозяйственного развития, при выработке индивидуальностей, пригодных стать
руководителями развивавшегося народного хозяйства. В протестантизме же
преимущественно развивалась и новейшая наука, и особенно философия. И все
это развитие шло со строгой исторической преемственностью и постепенностью,
без; трещин и обвалов. Культурная история западноевропейского мира
представляет собою одно связное целое, в котором еще живы и свое необходимое
место занимают и средние века, и реформационная эпоха, наряду, с веяниями
нового времени.
Уже в эпоху реформации обозначается и то духовное русло, которое
оказалось определяющим для русской интеллигенции. Наряду с реформацией в
гуманистическом ренессансе, возрождении классической древности возрождались
и некоторые черты язычества. Параллельно с религиозным индивидуализмом
реформации усиливался и неоязыческий индивидуализм, возвеличивавший
натурального, невозрожденного человека. По этому воззрению, человек добр и
прекрасен по своей природе, которая искажается лишь внешними условиями;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
насквозь, до дна, скудная интеллигентская культура, с ее газетами,
журналами, направлениями, программами, нравами, предрассудками, подобно тому
как дыханием окисляется кровь, распространяющаяся потом по всему организму.
Нет более важного факта в истории русского просвещения, чем этот. И вместе с
тем приходится признать, что русский атеизм отнюдь не является сознательным
отрицанием, плодом сложной, мучительной и продолжительной работы ума, сердца
и воли, итогом личной жизни. Нет, он берется чаще всего на веру и сохраняет
эти черты наивной религиозной веры, только наизнанку, и это не изменяется
вследствие того, что он принимает воинствующие, догматические, наукообразные
формы. Эта вера берет в основу ряд некритических, непроверенных и в своей
догматической форме, конечно, неправильных утверждений, именно, что наука
компетентна окончательно разрешить и вопросы религии, и притом разрешает их
в отрицательном смысле; к этому присоединяется еще подозрительное отношение
к философии, особенно метафизике, тоже заранее отвергнутой и осужденной.
Веру эту разделяют и ученые, и неученые, и старые, и молодые. Она
усвояется в отроческом возрасте, который биографически наступает, конечно,
для одних ранее, для других позже. В этом возрасте обыкновенно легкой даже
естественно воспринимается отрицание религии, тотчас же заменяемой верою в
науку, в прогресс. Наша интеллигенция, раз став на эту почву, в большинстве
случаев всю жизнь так и остается при этой вере, считая эти вопросы уже
достаточно разъясненными и окончательно порешенными, загипнотизированная
всеобщим единодушием в этом мнении. Отроки становятся зрелыми мужами, иные
из них приобретают серьезные научные знания, делаются видными специалистами,
и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу отрочески уверованного,
догматически воспринятого на школьной скамье атеизма свой авторитет ученых
специалистов, хотя бы в области этих вопросов они были нисколько не более
авторитетны, нежели каждый мыслящий и чувствующий человек. Таким образом
создается духовная атмосфера и в нашей высшей школе, где формируется
подрастающая интеллигенция. И поразительно, сколь мало впечатления
производили на русскую интеллигенцию люди глубокой образованности, ума,
гения, когда они звали ее к религиозному углублению, к пробуждению от
догматической спячки, как мало замечены были наши религиозные мыслители и
писатели-славянофилы, Вл. Соловьев, Бухарев[22], кн. С. Трубецкой
и др., как глуха оставалась наша интеллигенция к религиозной проповеди
Достоевского и даже Л. Н. Толстого, несмотря на внешний культ его имени.
В русском атеизме больше всего поражает его догматизм, то, можно
сказать, религиозное легкомыслие, с которым он принимается. Ведь до
последнего времени религиозной проблемы, во всей ее огромной и
исключительной важности и жгучести, русское "образованное" общество просто
не замечало и не понимало, религией же интересовалось вообще лишь постольку,
поскольку это связывалось с политикой или же с проповедью атеизма.
Поразительно невежество нашей интеллигенции в вопросах религии. Я говорю это
не для обвинения, ибо это имеет, может быть, и достаточное историческое
оправдание, но для диагноза ее духовного состояния. Наша интеллигенция по
отношению к религии просто еще Не вышла из отроческого возраста, она еще не
думала серьезно о религии и не дала себе сознательного религиозного
самоопределения, она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому,
строго говоря, Не выше религии, как думает о себе сама, но вне религии.
Лучшим доказательством всему этому служит историческое происхождение
русского атеизма. Он усвоен нами с Запада (недаром он и стал первым членом
символа веры нашего "западничества"). Его мы приняли как последнее слово
западной цивилизации, сначала в форме вольтерьянства и материализма
французских энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский),
позднее материализма 60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в
новейшее время экономического материализма и -- самые последние годы --
критицизма. На многоветвистом дереве западной цивилизации, своими корнями
идущем глубоко в историю, мы облюбовали только одну ветвь, не зная, не желая
знать всех остальных, в полной уверенности, что мы прививаем себе самую
"подлинную европейскую цивилизацию. Но европейская цивилизация имеет не
только разнообразные плоды и многочисленные ветви, но и корни, питающие
дерево и, до известной степени, обезвреживающие своими здоровыми соками
многие ядовитые плоды. Поэтому даже и отрицательные учения на своей родине,
в ряду других могучих духовных течений, им: противоборствующих, имеют
совершенно другое психологическое и историческое значение, нежели когда они
появляются в культурной пустыне и притязают стать единственным фундаментом
русского просвещения и цивилизации. Si duo idem dicunt, non est
idem.[23] На таком фундаменте не была построена еще ни одна
культура.
В настоящее время нередко забывают, что западноевропейская культура
имеет религиозные корни, по крайней мере наполовину построена на религиозном
фундаменте, заложенном средневековьем и реформацией. Каково бы ни было наше
отношение к реформационной догматике и вообще к протестантизму, но нельзя
отрицать, что реформация вызвала огромный религиозный подъем во всем
Западном мире, не исключая и той его части, которая осталась верна
католицизму, но тоже: была принуждена обновиться для борьбы с врагами. Новая
личность европейского человека, в этом смысле, родилась в реформации (и это
происхождение ее наложило на нее свой отпечаток), политическая свобода,
свобода совести, права человека и гражданина были провозглашены также
реформацией (в Англии); новейшими исследованиями выясняется также значение
протестантизма, особенно в реформатстве, кальвинизме и пуританизме, и для
хозяйственного развития, при выработке индивидуальностей, пригодных стать
руководителями развивавшегося народного хозяйства. В протестантизме же
преимущественно развивалась и новейшая наука, и особенно философия. И все
это развитие шло со строгой исторической преемственностью и постепенностью,
без; трещин и обвалов. Культурная история западноевропейского мира
представляет собою одно связное целое, в котором еще живы и свое необходимое
место занимают и средние века, и реформационная эпоха, наряду, с веяниями
нового времени.
Уже в эпоху реформации обозначается и то духовное русло, которое
оказалось определяющим для русской интеллигенции. Наряду с реформацией в
гуманистическом ренессансе, возрождении классической древности возрождались
и некоторые черты язычества. Параллельно с религиозным индивидуализмом
реформации усиливался и неоязыческий индивидуализм, возвеличивавший
натурального, невозрожденного человека. По этому воззрению, человек добр и
прекрасен по своей природе, которая искажается лишь внешними условиями;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62