И мы сидели в машине прижавшись друг к другу долго-долго. Сердце у меня билось сильно-сильно, а потом успокоилось. Я была счастлива. Все произошло именно так, как мне представлялось. Жан велел мне стянуть с себя штанишки, и я сразу же его послушалась — мне хотелось помогать ему, не быть пассивной участницей своей собственной дефлорации. Он положил меня на сиденье, а сам встал в раскрытой дверце. И совсем не играл со мной, вошел сразу и так умело, что ничуть не было больно. Наоборот, почти тут же стало так приятно, что я отключилась. И пришла в себя полностью, когда мы уже сидели в лесном ресторане за столиком на двоих. Потом Жан спросил номер, и мы занимались любовью до самой полуночи. Я быстро всему научилась.
— А что сказали твои родители?
— Да ничего. Назавтра я всем растрезвонила, что я уже не девушка, что у меня есть любовник. И они нашли это совершенно нормальным.
— И Жан попросил твоей руки?
— Да вовсе нет! Мы и не помышляли о женитьбе. Мне было неполных семнадцать, я только что сдала свой «бак» и была страшно горда, что я любовница, метресса солидного взрослого мужчины.
— Так почему же ты оказалась замужем?
— В один прекрасный день Жан сказал таким обычным спокойным тоном, что фирма посылает его в Сиам. Я чуть не упала со стула от огорчения. Но он так же спокойно объявил:
«Я на тебе женюсь перед отъездом. А ты прилетишь ко мне попозже, когда я найду для нас дом».
— Ну и как ты на это?..
— Мне показалось это сказкой, слишком чудесной, чтобы осуществиться. Я радовалась и смеялась, как безумная. И через месяц мы поженились. И, представь себе, мои родители ничего не имели против того, что я была любовницей Жана, но просто встали на дыбы, узнав, что я буду его женой. Они говорили ему, что он слишком стар для меня, что я еще невинный ребенок.
Как тебе это нравится, а? Но он сумел их убедить. Мне бы очень хотелось знать, что он им сказал. У моего папы чуть не случился инфаркт: он никак не мог примириться с тем, что я должна бросить вышмат.
— Бросить что?
— Высшую математику. Я занималась ею на факе. Мари-Анж рассмеялась. Эммануэль продолжала:
— Это была папина идея — дочка будет крупным математиком… Ну ладно, Жан должен был улететь сразу же после свадьбы. Но вышло так, что, к счастью, его отъезд задержался на целых полгода. И потому я была законной супругой почти столько же времени, сколько была его любовницей. И знаешь, заниматься любовью законно не менее интересно, чем грешить. Хотя сначала мне было чудно, что мы занимаемся этим по ночам.
— Где ты жила, когда он уехал? У родителей?
— Да нет! В нашей квартире, в нашей собственной квартире на Рю Доттор Бланш.
— И он не побоялся оставить тебя одну?
— А чего тут бояться?
— Как чего? Что ты будешь ему изменять. Эммануэль фыркнула:
— Н-ну, не думаю. Мы никогда не говорили об этом. Эта мысль никому из нас и в голову не приходила.
— Но потом ты все-таки изменяла ему?
— Зачем? Около меня крутилась уйма всяких мужчин, но мне они казались ужасно смешными.
— Значит, это правда, то, что ты говорила бабам…
— Бабам?
— Вчера, в бассейне. Ты разве забыла, что ты сказала, что никогда не спала ни с одним мужчиной, кроме своего мужа. Эммануэль задумалась едва ли на долю секунды, но этого хватило, чтобы встревожить Мари-Анж. Она привстала на коленях и вперила в Эммануэль недоверчивый взгляд.
— Ни слова правды нет в том, что ты говоришь, — провозгласила она тоном обвинителя. — Стоит только посмотреть на твое лицо.
Эммануэль довольно неумело постаралась спрятать свое смущение.
— Начнем с того, что ничего такого я не говорила…
— Как! Разве ты не сказала Ариане, что ты никогда не обманывала мужа, не изменяла ему? Вот об этом я тебе и говорю. Потому что я тебе не поверила. К счастью!
Эммануэль ответила ей в тон, как адвокат отвечает наседающему на подзащитного прокурору:
— Нет, ты ошибаешься. И я повторю, что я говорила совсем не то, что тебе кажется. Я всего-навсего сказала, что я была верной Жану все время, пока была в Париже. Вот и все.
— Ну вот, а я что говорю!
Мари-Анж пытливо всматривалась в лицо Эммануэль, но та смотрела на нее так обескураживающе правдиво! Однако недоверие Мари-Анж не исчезло. Девочка переменила тактику. В ее голосе послышалось лукавство:
— Знаешь, я спрашиваю себя: почему же ты оставалась верной. И вот я поняла — это ты себя за что-то наказала.
— Ничего подобного! Просто мне никто не был нужен. Мари-Анж немного помолчала.
— Значит, если бы тебе кто-нибудь понравился, ты бы отдалась ему?
— Ну, разумеется.
— А как это можно доказать? — теперь Мари-Анж говорила, как обиженный ребенок.
— А я так и поступила!
Мари-Анж как током ударило. Она подалась вперед:
— Вот видишь, — сказала она торжествуя. — А ты пыталась меня уверить, что не делала этого!
— Я не делала этого в Париже, — терпеливо объяснила Эммануэль. — Я сделала это в самолете. В самолете, которым летела сюда. Ты поняла наконец?
— А с кем? — оживилась Мари-Анж.
— С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.
Если она думала удивить Мари-Анж, то ей пришлось разочароваться. Та продолжала деловито выяснять подробности:
— Они все получили от тебя?
— Да!
— А сначала они поиграли с тобой?
«Да!
— А они вошли в тебя глубоко?
— О да! Очень глубоко!
Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.
— Поласкай себя, пока будешь рассказывать, — распорядилась Мари-Анж.
Эммануэль отрицательно покачала головой. На лице ее появилось выражение какого-то безразличия, апатии. Мари-Анж всматривалась в нее настороженно.
И Эммануэль подчинилась. Она начала рассказывать, сначала через силу, скрепя сердце, но постепенно оживилась, вспоминая свое приключение, и старалась не пропустить ни одной детали. Она остановилась, рассказав, как ее похитила греческая статуя. Мари-Анж слушала ее с видом внимательной ученицы, но все же время от времени как-то ерзала, словно стремясь найти место поудобнее.
— Ты рассказала об этом Жану? — спросила она.
— Нет.
— Ты видела потом этих мужчин?
— Нет.
На этом вопросы Мари-Анж как будто иссякли. Захотелось чаю. На зов Эммануэль явилась служанка — прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг — подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала в кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои голые фотографии. И тогда вопросы возобновились:
— Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с этим фотографом.
— А ничего, — призналась Эммануэль. — Он ко мне даже не прикоснулся — добавила она с легкой досадой:
— Впрочем, нечего было надеяться. Он — педик. Мари-Анж сделала скептическую гримаску, потом принялась рассуждать:
— Я считаю, что художник, прежде чем писать портрет, должен полюбить свою модель или позаниматься с нею любовью. Что за бред позировать тому, кто не интересуется женщинами!
— Я тут ни при чем, — Эммануэль уже немного устала от расспросов. — Он сам предложил мне снять меня. Я тебе говорила, он был приятелем Жана.
Мари-Анж взмахом руки словно отогнала прошлое:
— Теперь надо постараться, чтобы тебя изобразил кто-нибудь настоящий. Не ждать же, пока ты состаришься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— А что сказали твои родители?
— Да ничего. Назавтра я всем растрезвонила, что я уже не девушка, что у меня есть любовник. И они нашли это совершенно нормальным.
— И Жан попросил твоей руки?
— Да вовсе нет! Мы и не помышляли о женитьбе. Мне было неполных семнадцать, я только что сдала свой «бак» и была страшно горда, что я любовница, метресса солидного взрослого мужчины.
— Так почему же ты оказалась замужем?
— В один прекрасный день Жан сказал таким обычным спокойным тоном, что фирма посылает его в Сиам. Я чуть не упала со стула от огорчения. Но он так же спокойно объявил:
«Я на тебе женюсь перед отъездом. А ты прилетишь ко мне попозже, когда я найду для нас дом».
— Ну и как ты на это?..
— Мне показалось это сказкой, слишком чудесной, чтобы осуществиться. Я радовалась и смеялась, как безумная. И через месяц мы поженились. И, представь себе, мои родители ничего не имели против того, что я была любовницей Жана, но просто встали на дыбы, узнав, что я буду его женой. Они говорили ему, что он слишком стар для меня, что я еще невинный ребенок.
Как тебе это нравится, а? Но он сумел их убедить. Мне бы очень хотелось знать, что он им сказал. У моего папы чуть не случился инфаркт: он никак не мог примириться с тем, что я должна бросить вышмат.
— Бросить что?
— Высшую математику. Я занималась ею на факе. Мари-Анж рассмеялась. Эммануэль продолжала:
— Это была папина идея — дочка будет крупным математиком… Ну ладно, Жан должен был улететь сразу же после свадьбы. Но вышло так, что, к счастью, его отъезд задержался на целых полгода. И потому я была законной супругой почти столько же времени, сколько была его любовницей. И знаешь, заниматься любовью законно не менее интересно, чем грешить. Хотя сначала мне было чудно, что мы занимаемся этим по ночам.
— Где ты жила, когда он уехал? У родителей?
— Да нет! В нашей квартире, в нашей собственной квартире на Рю Доттор Бланш.
— И он не побоялся оставить тебя одну?
— А чего тут бояться?
— Как чего? Что ты будешь ему изменять. Эммануэль фыркнула:
— Н-ну, не думаю. Мы никогда не говорили об этом. Эта мысль никому из нас и в голову не приходила.
— Но потом ты все-таки изменяла ему?
— Зачем? Около меня крутилась уйма всяких мужчин, но мне они казались ужасно смешными.
— Значит, это правда, то, что ты говорила бабам…
— Бабам?
— Вчера, в бассейне. Ты разве забыла, что ты сказала, что никогда не спала ни с одним мужчиной, кроме своего мужа. Эммануэль задумалась едва ли на долю секунды, но этого хватило, чтобы встревожить Мари-Анж. Она привстала на коленях и вперила в Эммануэль недоверчивый взгляд.
— Ни слова правды нет в том, что ты говоришь, — провозгласила она тоном обвинителя. — Стоит только посмотреть на твое лицо.
Эммануэль довольно неумело постаралась спрятать свое смущение.
— Начнем с того, что ничего такого я не говорила…
— Как! Разве ты не сказала Ариане, что ты никогда не обманывала мужа, не изменяла ему? Вот об этом я тебе и говорю. Потому что я тебе не поверила. К счастью!
Эммануэль ответила ей в тон, как адвокат отвечает наседающему на подзащитного прокурору:
— Нет, ты ошибаешься. И я повторю, что я говорила совсем не то, что тебе кажется. Я всего-навсего сказала, что я была верной Жану все время, пока была в Париже. Вот и все.
— Ну вот, а я что говорю!
Мари-Анж пытливо всматривалась в лицо Эммануэль, но та смотрела на нее так обескураживающе правдиво! Однако недоверие Мари-Анж не исчезло. Девочка переменила тактику. В ее голосе послышалось лукавство:
— Знаешь, я спрашиваю себя: почему же ты оставалась верной. И вот я поняла — это ты себя за что-то наказала.
— Ничего подобного! Просто мне никто не был нужен. Мари-Анж немного помолчала.
— Значит, если бы тебе кто-нибудь понравился, ты бы отдалась ему?
— Ну, разумеется.
— А как это можно доказать? — теперь Мари-Анж говорила, как обиженный ребенок.
— А я так и поступила!
Мари-Анж как током ударило. Она подалась вперед:
— Вот видишь, — сказала она торжествуя. — А ты пыталась меня уверить, что не делала этого!
— Я не делала этого в Париже, — терпеливо объяснила Эммануэль. — Я сделала это в самолете. В самолете, которым летела сюда. Ты поняла наконец?
— А с кем? — оживилась Мари-Анж.
— С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.
Если она думала удивить Мари-Анж, то ей пришлось разочароваться. Та продолжала деловито выяснять подробности:
— Они все получили от тебя?
— Да!
— А сначала они поиграли с тобой?
«Да!
— А они вошли в тебя глубоко?
— О да! Очень глубоко!
Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.
— Поласкай себя, пока будешь рассказывать, — распорядилась Мари-Анж.
Эммануэль отрицательно покачала головой. На лице ее появилось выражение какого-то безразличия, апатии. Мари-Анж всматривалась в нее настороженно.
И Эммануэль подчинилась. Она начала рассказывать, сначала через силу, скрепя сердце, но постепенно оживилась, вспоминая свое приключение, и старалась не пропустить ни одной детали. Она остановилась, рассказав, как ее похитила греческая статуя. Мари-Анж слушала ее с видом внимательной ученицы, но все же время от времени как-то ерзала, словно стремясь найти место поудобнее.
— Ты рассказала об этом Жану? — спросила она.
— Нет.
— Ты видела потом этих мужчин?
— Нет.
На этом вопросы Мари-Анж как будто иссякли. Захотелось чаю. На зов Эммануэль явилась служанка — прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг — подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала в кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои голые фотографии. И тогда вопросы возобновились:
— Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с этим фотографом.
— А ничего, — призналась Эммануэль. — Он ко мне даже не прикоснулся — добавила она с легкой досадой:
— Впрочем, нечего было надеяться. Он — педик. Мари-Анж сделала скептическую гримаску, потом принялась рассуждать:
— Я считаю, что художник, прежде чем писать портрет, должен полюбить свою модель или позаниматься с нею любовью. Что за бред позировать тому, кто не интересуется женщинами!
— Я тут ни при чем, — Эммануэль уже немного устала от расспросов. — Он сам предложил мне снять меня. Я тебе говорила, он был приятелем Жана.
Мари-Анж взмахом руки словно отогнала прошлое:
— Теперь надо постараться, чтобы тебя изобразил кто-нибудь настоящий. Не ждать же, пока ты состаришься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82