— Да дело не в эротизме, — нетерпеливо бросила Мерви. — Дело в том, кто владетель, победитель. Пассивность вообще ни к чему.
— Ну, я-то на это не могу пожаловаться, — добродушно сказала Эммануэль.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю о тех, кто хочет меня взять. Им достаточно посмотреть на мои ноги, на мою грудь, чтобы понять, что я стою усилий.
— А если они не поверят своим глазам?
— Ничто не мешает им узнать это на ощупь.
— А для этого им может не хватить смелости.
— Даже если я задеру юбку?
— Они решат, что это им кажется, что это от их самоуверенности. Они испугаются собственных желаний, не поверят в их осуществимость. Ведь больше всего мужчины боятся нарваться на отказ.
— А если я подмигну им?
— О, это их смутит еще больше.
— Тогда я подойду и прижмусь к ним.
— Это станет только дальнейшим доказательством вашей чистоты и невинности. И они будут думать, что, решись они воспользоваться вашей доверчивостью, вы сейчас же позовете на помощь полицию.
— Тогда я раздвину коленкой их ноги.
— Молоденькие девочки часто делают такие бессознательные провокационные жесты. Джентльмены понимают это достаточно хорошо.
— Ладно, сдаюсь! А я всегда считала, что у них в мыслях только одно: как бы переспать со мной.
— В мыслях-то да, но у них не хватает мужества.
— Значит, самое большее» они могут поцеловать меня?
— Только герои отваживаются штурмовать цитадель. А какая крепость более неприступна, чем жена соседа, этакий монумент добродетели?
— Так что же мне прикажете делать?
— Не ждать, пока они кинутся на вас.
— Поднять белый флаг?
— Единственная вещь, которую мужчина хочет знать, прежде чем что-то предпринять, это какой-нибудь признак, что успех ему обеспечен. А еще лучше, если другой человек идет ему навстречу. Намеков недостаточно: ситуация должна быть ясной, точной, недвусмысленной. Намеки, символы, умолчания, паузы, как бы они ни были многозначительны, только раздражают их. И оживляются они лишь тогда, когда встречают шлюху. И не потому, что проститутки особенно красивы или талантливы, но потому, что они берутся за дело прямо и в очень понятных выражениях.
— Так вот почему вы решили сделать из меня проститутку!
— Я торговала вами не для того, чтобы оказать услугу мужчине. Я не на их стороне.
— Странно, что вы делите мир на мужчин и женщин. Я-то считала, что все они в одном лагере, на стороне любви: пол не имеет никакого значения. Вот мы, например, разве мы не наслаждаемся полностью, когда любим женщин?
— Я не солдатская подстилка, не пятиминутный стоячий матрац. Это они могут быть рабами и хозяевами, победителями и побежденными, а я из рода королев. Мужчины существуют для меня!
Эммануэль удовлетворенно улыбалась. Лодка неслышно двигалась по реке. Вечерний воздух благоухал. Все было прекрасно. Мерви снова заговорила, понизив на этот раз голос:
— Наступило время переделки мира Слишком долго мужчины гонялись за женщинами, теперь наш черед броситься за ними в погоню, хватать их, вязать, бросать через седло, продавать и обменивать, как монеты разного достоинства. И, конечно, должны перемениться наши вкусы и наше поведение. У них были свои бордели, где они могли выбирать, оценивать наше свежее мясо. А я говорю, что теперь мы должны завести свои собственные клубы, где мы выбирали бы мальчиков по вкусу. Я бы заперла там всех мужчин, которых я соблазнила, и наслаждалась бы их «девственностью», высасывая из них соки. Эммануэль рассмеялась.
— Вы будете так жестоки с ними?
— Жестока и добра. Мужчин легко насиловать, потому что они думают, что это они насилуют нас.
— А может, они и не так уж ошибаются? Не все ли равно, кто кого — они нас или мы их, — наслаждение одинаково.
— Вовсе нет. Вспомни Тирезия.
— Кто это?
— Это старая история. За то, что он вмешивался в их шашни, боги превратили его в женщину. Эта операция не повредила ему, не послужила ему наказанием, как надеялись на это боги: они ведь всегда плохо информированы о том, что делается на земле. Так вот, когда Тирезий снова стал мужчиной, он рассказал Зевсу (к большому удивлению всех богов), что наслаждение женщины в девять раз сильнее того, что испытывают мужчины.
— В девять раз?
— Да, ни больше ни меньше.
— Какие же мы счастливые! — воскликнула Эммануэль. — Бедные, бедные мужчины. Мы должны быть с ними очень добрыми. В следующий раз я уж постараюсь передать хоть часть моего удовольствия этим беднягам.
Мерви прыснула. Эммануэль удивилась:
— Разве вы не считаете, что королева должна быть милостивой и бескорыстной со своими подданными? Мерви ответила вопросом на вопрос:
— Так, значит, вам стыдно делать это за деньги?
— Разумеется. Но, правда, в этом стыде есть что-то возбуждающее. Задумавшись на мгновение, Эммануэль добавила:
— Несколько раз меня спрашивали в эти дни, нимфоманка ли я, или проститутка, или Бог знает что еще. Я не думаю, что я на них похожа. Ведь что-то меня от них отличает?
— Только намерения.
На этот раз Эммануэль утвердительно кивнула. Мерви подалась вперед, расстегнула несколько пуговиц на ее платье и объявила:
— Не пойду я на это свидание. Я возьму вас с собой.
— Сколько вам лет? — спросила Эммануэль, как будто ее решение зависело от возраста Мерви.
— Мы с вами родились в один день, только я на год позже.
— Невероятно, — восхищенно проговорила Эммануэль.
На несколько минут наступило молчание.
— А у вас мужчин было так же много, как у Арианы?
— Я не подсчитывала ее любовников. У меня каждый день новый.
— Но вы говорили, что у вас есть близкий друг?
— Я с ним не сплю. Я никогда не делаю этого дважды с одним мужчиной. По-моему, это скучно.
— А вы уверены, что наслаждаетесь вдевятеро больше, чем они?
— Вы думаете, что я фригидна?
— Нет, не думаю… Не фригидна, но мы в самом деле очень разные. Вас по-настоящему не интересует ни один мужчина, ни одна — я боюсь — женщина. А я — совсем наоборот. Все они восхищают меня, все они меня возбуждают, я люблю их всех. Я была бы совершенно счастлива, если бы нашла себе любовника, единственного на всю жизнь. И если я себя так расточаю, то это не из необходимости.
— Для меня это игра.
— А для меня это дело красоты. Я ваяю любовь, как скульптор статую. А можно ли изваять только одну? Я должна постараться, чтобы после меня во Вселенной было больше красоты, чем до меня. Я занимаюсь любовью, потому что призвана к этому. Была бы я поэтом, я бы выражала себя в песнях. Была бы живописцем, преображала бы реальность краской и формами. Но я Эммануэль, и мне остается только выгравировать черты своей плоти на этой Земле. Я хочу этого, чтобы остаться теплой и живой через тысячи лет после того, как исчезну, и для этого я отдаю тело тысячам и тысячам других существ, и они все — моя любовь. Она увидела отсутствующий взгляд Мерви. — Возможно, вы часто спите с кем-нибудь так же, как и я, Мара, — она бессознательно употребила одно из многих имен Львенка, — но я не уверена, делаете ли вы это с таким же самоотречением. Но я знаю, и притом лучше, чем кто-либо в этом городе, а, пожалуй, и лучше, чем кто-либо в этом мире, зачем я это делаю. И как вы недавно очень верно сказали, в этом вся разница.
РАЙСКИЕ ПТИЦЫ
Мари-Анж вернулась на побережье. Кристофер просто сбежал в свою Малайзию, так и не найдя в себе смелости хотя бы прикоснуться к жене друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82