Бедное животное почуяло хозяина и, как и Фриц, явилось приветствовать его.
Банкиры начали просматривать корреспонденцию. Все деловые письма были распечатаны главным клерком; все письма с пометкой «лично» отложены в сторону.
Только теперь Беккеры увидели эти письма, поскольку всякое общение с узниками в тюрьме было запрещено.
Большие стенные часы времен Людовика XIV, украшавшие кабинет старшего банкира, пробили девять, и сейчас же, с обычной точностью, появился кассир.
Как и лакей, это был немец; он носил фамилию Клагман.
Не поняв, почему у входных дверей стоит часовой, а в коридоре толпятся солдаты, он начал было их расспрашивать, но те не отвечали, повинуясь полученным указаниям.
Но, поскольку им велено было пропускать в дом и выпускать из дома всех служащих банка, Клагман беспрепятственно проник в кассу.
Каково же было его удивление, когда он застал на обычном месте, в кресле, молодого хозяина и через оконце в перегородке увидел старого Беккера в его кабинете!
Если не считать часовых у дверей, в передней и в коридорах, ничего не изменилось.
Андреа сердечно отвечал на радостные приветствия кассира, сохраняя, впрочем, дистанцию, подобающую в отношениях между хозяином и служащим, а тот поспешил горячо приветствовать старого Симоне.
— Где главный счетовод? — спросил у Клагмана Андреа.
Кассир вытащил из кармана часы.
— Сейчас девять часов пять минут, сударь. Держу пари, что господин Шперлинг в эту минуту поворачивает с улицы Святого Варфоломея. Ваша честь знает, что он всегда приходит между пятью и семью минутами десятого.
И верно, не успел кассир произнести эти слова, как в прихожей послышался голос главного счетовода, тоже пытавшегося выяснить у солдат, что случилось.
— Шперлинг! Шперлинг! — крикнул Андреа, призывая вновь прибывшего. — Идите сюда, друг мой, нам нельзя терять время.
Шперлинг вошел в комнату кассы: голос раздавался оттуда.
— Идите к моему отцу, дорогой Шперлинг, — сказал Андреа.
Все более удивляясь, но не смея задавать вопросы, Шперлинг прошел в кабинет главы банкирского дома. В помещении кассы Клагман стоя ждал распоряжений.
— Дорогой Шперлинг, — обратился Симоне Беккер к главному счетоводу, — я думаю, нет необходимости спрашивать, в порядке ли наши бумаги?
— Они в порядке, дорогой хозяин, — отвечал Шперлинг.
— Значит, вы можете сообщить мне, каково положение дел в нашем банке?
— Вчера в четыре часа я подвел итоги.
— И каковы же они?
— Свободный остаток средств в один миллион сто семьдесят пять тысяч дукатов.
— Слышишь, Андреа? — повернулся Симоне к сыну.
— Слышу, отец: миллион сто семьдесят пять тысяч дукатов. Согласуется ли эта цифра с наличностью в кассе, Клагман?
— Да, господин Андреа, мы вчера проверяли.
— И сегодня проверим снова, если ты не возражаешь, дружок.
— Сию минуту, сударь.
И пока Шперлинг в ожидании проверки кассы тихо переговаривался с Симоне Беккером, Клагман отпер железный шкаф с тройным замком со сложными шифрами и номерами и вытащил портфель, тоже запиравшийся на ключ.
Клагман открыл портфель и положил его перед молодым банкиром.
— Какая сумма содержится в портфеле? — спросил Андреа.
— Шестьсот тридцать пять тысяч четыреста двенадцать дукатов в векселях на Лондон, Вену и Франкфурт.
Андреа проверил и нашел счет правильным.
— Отец, — сказал он, — у меня имеются шестьсот тридцать пять тысяч четыреста двенадцать дукатов в векселях.
Затем он обратился к Клагману:
— А сколько в кассе?
— Четыреста двадцать пять тысяч шестьсот четыре дуката, господин Андреа.
— Слышишь, отец?
— Отлично слышу, сынок. Но у меня перед глазами общий баланс. Вклады кредиторов составляют один миллион четыреста пятьдесят пять тысяч шестьсот двенадцать дукатов, а задолженность дебиторов достигает одного миллиона шестисот пятидесяти тысяч дукатов и вместе с вкладами в другие банки, составляющими один миллион шестьдесят пять тысяч восемьдесят семь дукатов, дает нам актив в два миллиона семьсот пятнадцать тысяч восемьдесят семь дукатов. А теперь погляди, каков наш дебет. Пока вы с Клагманом проверяете, я тоже буду проверять вместе со Шперлингом.
Но тут часы начали отбивать одиннадцать ударов; дверь кабинета отворилась, на пороге показался Фриц и с привычной точностью объявил, что господам кушать подано.
— Ты голоден, Андреа? — спросил старый Беккер.
— Не очень, — отвечал тот, — но ведь все равно рано или поздно придется поесть. Поедим сейчас.
Он встал с кресла, встретился в коридоре с отцом, и оба, в сопровождении двух часовых, направились в столовую.
Между девятью и девятью с четвертью все служащие, кроме Спронио, явились в банк.
Они не осмелились войти в помещение кассы или в кабинет, чтобы засвидетельствовать почтение узникам, но ждали их, стоя в дверях своих комнат либо возле столовой.
Уже стало известно, на каких условиях Беккеров отпустили в банк, и на всех лицах была печаль. Двое-трое старых служащих отвернулись, чтобы скрыть слезы.
Задержавшись на минуту перед толпой подчиненных, отец и сын вошли в столовую.
Часовые остались стоять у дверей, но внутри столовой — им было приказано не спускать глаз с арестованных.
Стол был накрыт как обычно; Фриц стоял за стулом старого Симоне.
— Когда мы покончим со счетами, надо не позабыть обо всех старых слугах, — заметил Симоне.
— Не беспокойся, отец, — сказал Андреа. — По счастью, мы достаточно богаты, чтобы не экономить на них, выражая свою благодарность.
Завтрак был недолгим и прошел в молчании. Под конец, по старому немецкому обычаю, Андреа захотел поднять бокал за здоровье отца.
— Фриц, — обратился он к слуге, — спустись в погреб и принеси полбутылку императорского токая тысяча семьсот восемьдесят второго года, то есть самого старого и самого лучшего. Я хочу провозгласить здравицу.
Симоне взглянул на сына.
Фриц повиновался, не ожидая дальнейших объяснений, и вскоре вернулся с полбутылкой заказанного вина.
Андреа налил отцу и себе, потом потребовал еще один стакан и, наполнив его, подал Фрицу.
— Друг, — сказал он, — ведь ты живешь в нашем доме тридцать с лишним лет, значит, ты не слуга, а друг, — выпей с нами бокал королевского вина за здоровье твоего старого хозяина. Пусть, вопреки суду человеческому, Господь Бог дарует ему, за счет моих дней, долгие годы жизни в почете и уважении.
— Что ты говоришь, что ты делаешь, сын мой?! — вскричал старик.
— Исполняю свой сыновний долг, — с улыбкой отвечал Андреа. — Ведь услышал же Бог голос Авраама, молящего за Исаака, быть может, услышит он и голос Исаака, молящего за Авраама.
Дрожащей рукой Симоне поднял бокал, поднес к губам и опорожнил в три глотка.
Андреа твердой рукой взял свой и залпом выпил.
Фриц несколько раз пытался проглотить свое вино, но не мог — в горле у него стоял ком.
Андреа вылил остатки вина из бутылки в свой и отцовский бокалы и подал их часовым:
— И вы тоже выпейте, как сделал я, за здоровье того, кто вам всех дороже.
Солдаты выпили, пробормотав здравицу.
— Пойдем, Андреа, за дело, мой друг, — сказал старик. Затем он обратился к Фрицу:
— Наведи справки относительно Спронио, боюсь, не случилось ли с ним беды.
Арестованные вернулись в контору, и работа продолжалась.
— Мы выяснили, каков наш кредит, не так ли, отец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272