Со всех сторон раздались возгласы «Да! Да!» и дружные крики «Браво!». Флёри уже кланялся публике, перед тем как удалиться, как вдруг Тетрель поднялся с места и показал жестом, что хочет говорить.
Тотчас же несколько голосов воскликнули:
– Это Тетрель, друг народа! Это Тетрель, гроза аристократов! Дайте ему слово! Да здравствует Тетрель!
VIII. ВЫЗОВ
В тот вечер Тетрель выглядел необыкновенно элегантно: на нем был голубой фрак с золотыми пуговицами и белый пикейный жилет, отвороты которого почти полностью закрывали лацканы фрака; его талию стягивал трехцветный пояс, окаймленный золотой бахромой; за этим поясом висели пистолеты с деревянной рукояткой, инкрустированной слоновой костью, и со стволом, украшенным золотым узором; его сабля в ножнах из красного сафьяна, вызывающе брошенная на перила балкона, нависла над партером, подобно дамоклову мечу.
Прежде всего Тетрель ударил кулаком по перилам балкона, взметнув с бархата тучи пыли.
– Граждане, что здесь такое происходит? – спросил он с раздражением. – Я думал, что нахожусь в Лакедемоне, но, видимо, я ошибался, и мы оказались в Коринфе или Сибарисе. Где это видано, чтобы республиканка посмела прикрываться подобной отговоркой перед лицом других республиканцев? Таким образом мы равняем себя с этими жалкими рабами с другого берега, с этими собаками-аристократами, которые, когда мы стегаем их плетьми, истошно вопят: «Liberal» note 4 Двое мужчин отдали жизнь за родину? Вечная слава их памяти! Спартанские женщины, вручая щиты своим сыновьям и мужьям, говорили им такие слова: «Со щитом либо на щите!» И когда те возвращались на щитах, то есть убитыми, женщины облачались в свои самые нарядные одежды. Гражданка Фромон красива, у нее не будет отбоя от поклонников! Не все красивые парни были убиты у Агноских ворот. Что касается ее отца, то все старые патриоты как один готовы оспаривать почетное право занять его место; не надейся же, гражданин Флёри, разжалобить нас мнимым горем гражданки, которой улыбнулась фортуна сражений: от одного пушечного залпа она приобрела в наследство ореол славы и весь народ стал ее семьей. Ступай скажи ей, чтобы она предстала перед нами, скажи, чтобы она нам спела и, главное, чтобы она избавила нас от своих слез: сегодня народный праздник, а слезы – удел аристократов!
В зале стояла тишина. Тетрель, как уже было сказано, был третьим влиятельным лицом в Страсбуре и, возможно, более грозной силой, чем два других вождя. Гражданин Флёри, пятясь, ушел со сцены, и через пять минут занавес поднялся, являя взорам первую сцену «Любви к отцу»; это свидетельствовало о том, что приказу Тетреля подчини-
Лишь в силу крайней необходимости, чтобы дать полное представление о последующей сцене, мы прибегаем к описанию этой убогой пасторали, заставив себя перечитать ее и взяв на себя труд передать читателю в общих чертах ее содержание.
Спектакль начинается хорошо знакомыми всем стихами и музыкой:
Юноша, сорви цветы
Для венка своей пастушке,
И обласкан будешь ты -
Ждет тебя любовь подружки.
Старый солдат уединился в хижине у подножия Альп; в этом месте происходила Нефельская битва, когда он был ранен и какой-то солдат, которого он с тех пор не видел, спас ему жизнь.
Он живет здесь вместе с сыном. А тот, пропев первое четверостишие, исполняет еще одно – оно дополняет смысл предыдущего:
Я же, хоть любви не жду,
Как влюбленный на рассвете,
Для отца венок плету:
Он дороже всех на свете!
Старый солдат просыпается прежде, чем сын закончит плести венок (что за дурацкое занятие для двадцатипятилетнего парня!), и мы так и не увидим, как выглядят на его голове все эти кувшинки и незабудки; но зато зрители могут насладиться дуэтом, где сын отвергает всяческие помыслы о любви и браке, которые отец пытается внушить ему:
Мне кажется, что нет любви нежней, Чем та, что к вам питаю я в душе моей.
Однако скоро он изменит свое мнение о любви; нарвав цветов для венка отцу, он собирает для него фрукты к завтраку, и тут на сцену выбегает девушка и поет:
Ах, добрый старик,
Услышьте мой крик,
Прошу я вас помочь моей беде…
Вы не встречали странника нигде? note 5
Странник, за которым гонится девушка, не кто иной, как ее отец. Старик его не видел, девушка очень взволнована… поэтому она завтракает и тут же засыпает. Затем все отправляются на поиски блудного отца; Арман, молодой человек, рвавший до этого цветы, находит его без всякого труда, тем более что человеку, которого ищут, шестьдесят лет и у него деревянная нога.
Стоит ли говорить о радости Луизы при виде вновь обретенного отца; радость усиливается вдвойне, когда, после недолгих объяснений, отец Армана узнает в ее отце того самого солдата, что спас ему жизнь в Нефельской битве и потерял при этом ногу, но благодаря королевской милости получил взамен деревянную ногу!.. Этот неожиданный поворот сценического действия объясняет двойное, столь красочное заглавие произведения: «Любовь к отцу, или Деревянная нога».
До тех пор пока бедной г-же Фромон приходилось звать отца, аукаясь с альпийским эхом, и оплакивать свою потерю, слезы и скорбь удивительно украшали ее игру; но когда актриса нашла его в сценическом действии, в то время как она на самом деле потеряла своего отца навсегда, контраст между ролью дочери и собственной участью заставил ее увидеть свое истинное положение во всей ужасающей наготе. Актриса перестала быть актрисой и снова стала просто дочерью, просто женой. Она горестно закричала, оттолкнула своего отца по роли и, лишившись чувств, упала в объятия героя-любовника, который унес ее со сцены.
Занавес опустился. И тут в зале поднялся страшный переполох. Большинство зрителей были на стороне несчастной г-жи Фромон и неистово аплодировали ей с криками: «Хватит! Хватит!», другие кричали: «Гражданка Фромон! Гражданка Фромон!», вызывая ее на сцену скорее для поклона, нежели призывая продолжить игру. Несколько недоброжелателей или бездушных Катонов, в том числе и Тетрель, кричали:
– Дальше! Дальше!
Через пять минут, в течение которых в зале стоял ужасный шум, занавес снова поднялся и вновь воцарилась тишина; несчастная вдова, залитая слезами, бледная как полотно, с трудом вышла на сцену в трауре, опираясь на руку Флёри, рана которого словно служила ей защитой, чтобы поблагодарить одних за оказанные ей знаки внимания и попросить пощады у других.
Завидев ее, зал разразился аплодисментами и криками «Браво!»; они были бы единодушными, если бы с балкона, наперекор всем, не раздался одинокий свист.
Но едва лишь прозвучал этот свист, как в ответ послышался возглас из партера:
– Мерзавец!
Тетрель подпрыгнул и, свесившись с балкона, заорал:
– Кто сказал «мерзавец»?
– Я! – воскликнул тот же голос.
– И кого же ты назвал мерзавцем?
– Тебя!
– Ты прячешься в партере; ну-ка, покажись, если ты не трус.
Подросток, примерно пятнадцати лет, одним махом вскочил на скамью и, возвышаясь над другими зрителями, промолвил:
– Вот и я; как видишь, не трус.
– Эжен Богарне! Сын генерала Богарне! – вскричали те зрители, кто знал его отца, служившего в Страсбуре, и узнали сына, не так давно приехавшего в город.
Генерал Богарне был всеобщим любимцем; несколько зрителей окружили мальчика; Ожеро и Шарль собрались примкнуть к его защитникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211