Наконец повозки остановились. Несколько сотен матросов и солдат выстроились в шеренги и, позоря морскую честь, встретили ссыльных, которым пришлось с сожалением покинуть свои клетки, яростными воплями:
– Долой тиранов! В воду! В воду предателей!..
Один из них вышел вперед – должно быть, для того чтобы привести свою угрозу в исполнение; другие следовали за ним. Генерал Вийо подошел к нему и, скрестив руки, сказал:
– Негодяй! Ты слишком труслив, чтобы оказать мне эту услугу!..
Когда подошла шлюпка, один из помощников капитана провел перекличку, и осужденные по очереди заняли места.
Последний по списку, Барбе-Марбуа, был в столь тяжелом состоянии, что помощник капитана заявил: если посадят на судно такого слабого, умирающего человека, он не выдержит и двух дней плавания.
– Какая тебе разница, дурак? – сказал ему командовавший Гийе. – Тебе придется лишь предъявить его кости.
Четверть часа спустя осужденные поднялись на борт двухмачтового корабля, стоявшего на якоре посредине реки. То был «Ослепительный», небольшое каперское судно, захваченное у англичан. Их встретила дюжина солдат, казалось нарочно подобранных на роль палачей.
Заключенных поместили на нижней палубе в очень тесное помещение с низким потолком; половина из них едва могла сидеть, а другая половина не могла встать во весь рост, и они были вынуждены меняться местами, хотя одно положение было не лучше другого.
Час спустя тюремщики соизволили вспомнить, что заключенные, видимо, нуждаются в еде, и спустили им два чана – один из них был пустым, и его отставили в сторону, а другой был наполнен полусырыми бобами, плававшими в ржавой воде, еще более отвратительной, чем посудина, в которой их подали. Пайковый хлеб и немного воды – единственное, что употребили в пищу узники, – довершили гнусную трапезу, которую подали тем, кого сограждане избрали как самых достойных в качестве своих представителей.
Ссыльные не притронулись к бобам из чана, хотя не ели уже в течение полутора суток, то ли из отвращения, внушаемого им кушаньем, то ли из-за того, что тюремщики не сочли нужным дать им ложки или вилки.
Заключенные были вынуждены держать дверь открытой, чтобы в их конуру проникало немного воздуха; тут же они стали мишенью для насмешек солдат, которые перешли в своей грубости все пределы, и Пишегрю, забыв, что уже не имеет права командовать, приказал им замолчать.
– Лучше сам замолчи, – отозвался один из них. – Берегись, ты пока еще в наших руках.
– Сколько тебе лет? – спросил Пишегрю, видя, как он молод.
– Шестнадцать, – отвечал солдат.
– Господа, – сказал Пишегрю, – если мы когда-нибудь вернемся во Францию, нам следует хорошенько запомнить этого отрока: он подает надежды.
XXXV. ПРОЩАЙ, ФРАНЦИЯ!
Прошло пять часов, прежде чем корабль был готов к отплытию; наконец он снялся с якоря и через час остановился на большом рейде.
Было около полуночи.
На палубе послышался сильный шум; помимо усилившихся угроз, которые не прекращались с тех пор, как ссыльные прибыли в Рошфор, до них отчетливо доносились крики: «В воду!», «Утопить!» Они не делились друг с другом своими тайными мыслями, но все ждали, что скоро их мучения закончатся в водах Шаранты. Вероятно, корабль, где они находились, или тот, на борт которого их должны были доставить, были судами, снабженными затычкой: этот хитроумный способ придумал Нерон, чтобы избавиться от своей матери, и Каррье, топивший роялистов.
Раздается команда спустить на воду две шлюпки; один из офицеров громким голосом приказывает всем оставаться на своих местах, затем, после короткой паузы, называет имена Пишегрю и Обри.
Они обнимают своих товарищей, прощаясь с ними, и поднимаются на палубу.
Проходит четверть часа.
Внезапно вызывают Бартелеми и Деларю.
Очевидно, тюремщики разделались с первой парой заключенных и настал черед двух других. Они обнимают своих товарищей, как Обри и Пишегрю, и поднимаются на палубу; затем их сажают в маленькую шлюпку бок о бок друг с другом. Один из матросов садится на скамью напротив; поднимают парус, и шлюпка быстро отплывает.
Двое ссыльных то и дело ощупывает дно лодки ногой, ожидая, что неожиданно откроется люк, через который, вероятно, сбросили в воду их товарищей, и они в свой черед отправятся на дно.
Однако на сей раз опасения заключенных были напрасны: их лишь перевезли с борта бригантины «Ослепительный» на борт корвета «Отважный», куда до этого доставили двух их товарищей, а за ними должны были последовать двенадцать остальных.
Ссыльных встретил капитан Жюльен; на его лице они фазу же попытались прочесть уготованную им судьбу.
Капитан напускал на себя суровый вид, но когда они остались одни, он сказал:
– Господа, видно, что вы перенесли много страданий, но запаситесь терпением; я буду исполнять предписания Директории, но не упущу ни единой возможности облегчить вашу участь.
К несчастью для ссыльных, Гийе шел за ними следом и услышал последние слова. Час спустя капитана Жюльена Заменили капитаном Лапортом.
По странному совпадению, корвет «Отважный» с двадцатью двумя пушками на борту, на котором оказались узники, совсем недавно был построен в Байонне, и Вийо, как командующий войсками этой области, должен был придумать для него название. Это он окрестил корабль «Отважным». Заключенных отправили на твиндек; поскольку никто не собирался их кормить, Десонвиль, сильнее всех страдавший от отсутствия пищи, спросил:
– Нас решили уморить голодом?
– Нет, нет, господа, – отвечал со смехом Де-Пуа, один из офицеров корвета, – не волнуйтесь, вам сейчас сервируют ужин.
– Дайте нам лишь немного фруктов, – попросил умирающий Барбе-Марбуа, – чего-нибудь освежающего.
Его просьба была встречена новым взрывом хохота, и с верхней палубы изголодавшимся людям бросили два пайковых хлеба.
– Отменный ужин! – воскликнул Рамель. – Ужин для бедняг, не евших сорок часов, ужин, о котором мы так часто сожалели, ведь и в прошлый раз нам давали только хлеб.
Десять минут спустя двенадцати осужденным раздали гамаки, но Пишегрю, Вийо, Рамель и Десонвиль ничего не получили.
– А мы, – спросил Пишегрю, – на чем мы будем спать?
– Идите сюда, – ответил новый капитан, – вы сейчас это узнаете. Пишегрю и трое других ссыльных, не получивших гамаки, подчинились.
– Проводите этих господ в львиный ров, – велел капитан Лапорт, – в помещение, которое им отведено.
Каждому известно, что такое львиный ров: это карцер, куда сажают матросов, приговоренных к смертной казни.
Услышав этот приказ, заключенные, оставшиеся на твиндеке, разразились яростными возгласами.
– Не разлучайте нас! – кричали они. – Либо посадите нас с этими господами в гнусный карцер, либо оставьте их вместе с нами.
Бартелеми и его верный Летелье, тот самый отважный слуга, который, несмотря на полученное предупреждение, не захотел покинуть своего хозяина, устремились на палубу и, видя, что солдаты тянут четверых их друзей к люку, ведущему в львиный ров, не спустились, а скорее скатились по трапу и оказались на дне трюма раньше них.
– Вернитесь сюда! – закричал сверху капитан. – Либо я штыками заставлю вас подняться.
Но двое ссыльных улеглись на полу.
– Среди нас нет ни первых, ни последних, – сказали они, – мы все одинаково виновны или невиновны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211