Мадемуазель де Фарга и Костер де Сен-Виктор ели с большим аппетитом, хотя могли пользоваться только здоровой рукой.
Мадемуазель де Фарга хотела пожертвовать свои шесть тысяч франков в общую кассу, но Кадудаль отказался и принял у нее деньги лишь на временное хранение.
Упомянутые нами шесть или семь главарей шуанов подкреплялись с большим аппетитом, словно не были уверены, что им придется есть на следующий день. Впрочем, белые не испытывали такой нужды в провизии, как республиканцы, хотя те и устраивали реквизиции.
Белые пользовались симпатией местных крестьян и к тому же платили за все, что брали, и поэтому жили в относительном достатке.
Что касается Кадудаля, то он был поглощен некой мыслью, казалось овладевшей всем его существом, и молча ходил взад и вперед и ничего не ел, лишь выпил стакан воды – своего обычного напитка.
Он выслушал все то, что смогла сообщить ему мадемуазель Фарга о Франсуа Гулене и его гильотине.
Внезапно он остановился и, обернувшись к группе бретонских вождей, произнес:
– Нужен доброволец, чтобы отправиться в Ла-Герш и раздобыть сведения, которые я укажу.
Все поднялись разом, не задумываясь.
– Мой генерал, – сказал Поющий Зимой, – я не хочу ущемлять товарищей, но полагаю, что я, как никто другой, способен выполнить это задание. Мой родной брат живет в Ла-Герше. Я подожду, когда стемнеет, и пойду к нему; если меня задержат, я сошлюсь на него, он за меня поручится, и все будет в порядке. Он превосходно знает город; мы сделаем то, что требуется, и не пройдет и часа, как я доставлю вам сведения.
– Согласен! – ответил Кадудаль. – Вот что я решил. Вы все знаете, что синие, желая навести на округу ужас и устрашить нас, возят за собой гильотину и что презренный Гулен, которому поручено пускать ее в ход, это тот самый Франсуа Гулен, как вы помните, что некогда топил людей
О Нанте. Он и Пердро были палачами у Каррье. Оба хвастались тем, что утопили более восьмисот священников. И вот теперь этого человека, покинувшего наши края и отправившегося в Париж просить не просто оправдания, а награды за свои злодеяния, Провидение вновь посылает нам, чтобы он искупил свои грехи там, где их совершил. Он привез с собой гнусную гильотину, пусть же он погибнет от мерзкого орудия, которое опекает: он недостоин пули солдата. Так вот, нужно похитить его, похитить гильотину и доставить их туда, где мы хозяева, чтобы ничто не помешало казни. Поющий Зимой вскоре отправится в Ла-Герш. Вернувшись, он сообщит нам все то, что узнает о доме, где живет Франсуа Гулен, о месте, где стоит гильотина, и о количестве солдат, охраняющих ее. Получив эти сведения, я поделюсь с вами своим планом: он уже готов; если вы его одобрите, мы приступим к его осуществлению сегодня же ночью. Вожди разразились рукоплесканиями.
– Черт побери! – воскликнул Костер де Сен-Виктор, – я никогда не видел казни на гильотине и поклялся не водить знакомства с этой отвратительной машиной, разве что мне самому придется взойти на нее. Но в тот час, когда мы укоротим почтенного Франсуа Гулена, я обещаю быть в первых рядах зрителей.
– Ты слышишь, Поющий Зимой? – спросил Кадудаль. Тому не надо было повторять дважды; он оставил все свое оружие, за исключением ножа, с которым никогда не расставался; затем попросил Костера де Сен-Виктора взглянуть на часы и, узнав, что они показывают полдевятого, пообещал вернуться в десять часов вечера. Пять минут спустя его уже не было.
– Теперь скажите, – спросил Кадудаль, обращаясь к оставшимся, – сколько лошадей было взято на поле брани вместе с седлами, чепраками и тому подобным?
– Двадцать одна, генерал, – отвечал Сердце Короля. – Я сам их считал.
– Можно ли будет найти двадцать комплектов полного обмундирования гусаров или стрелков?
– Генерал, на поле битвы осталось лежать примерно сто пятьдесят убитых всадников, – отвечал Золотая Ветвь, – дело лишь за выбором.
– Нам необходимы двадцать гусарских мундиров, из них – один мундир старшего сержанта или младшего лейтенанта.
Золотая Ветвь встал, свистнул, собрал дюжину человек и ушел вместе с ними.
– Меня осенило, – сказал Костер де Сен-Виктор. – Есть ли в Витре типография?
– Да, – ответил Кадудаль. – Позавчера я отпечатал там свой манифест. Хозяин типографии Борель – славный малый, всецело преданный нам.
– Мне хочется, – продолжал Костер, – раз мне нечем заняться, – мне хочется сесть в экипаж мадемуазель де Фарга и отправиться в Витре, чтобы заказать там афиши, приглашающие в Ла-Герш местных жителей вместе с шестью тысячами синих поглядеть на казнь уполномоченного правительства Франсуа Гулена – на его же собственной гильотине, с его собственным палачом. Из этого выйдет прекрасная шутка, которая развеселит всех наших в парижских салонах.
– Извольте, Костер, – серьезно сказал Кадудаль, – огласка и торжественность не могут быть излишними, когда сам Бог вершит правосудие.
– Вперед, дружище д'Аржантан, – воскликнул Костер, – только пусть кто-нибудь одолжит мне куртку!
Кадудаль сделал жест, и каждый из главарей снял куртку и предложил ее Костеру.
– Если казнь состоится, – спросил он, – где она будет происходить?
– Клянусь честью, она произойдет в трехстах шагах отсюда, – отвечал Кадудаль, – на подъеме дороги, на вершине этого холма, что возвышается перед нами.
– Этого достаточно, – промолвил Костер де Сен-Виктор.
Окликнув возницу, он сказал:
– Дружище, поскольку ты, возможно, вздумаешь высказать мне свои соображения по поводу того, что я сейчас прикажу, я первым делом предупреждаю тебя, что все возражения бесполезны. Твои лошади отдохнули и сыты. Ты тоже отдохнул и поел; сейчас ты заложишь карету и отвезешь меня в Витре к печатнику Борелю, ведь ты не можешь вернуться в Ла-Герш ввиду того, что дорога закрыта. Если ты отвезешь меня, то получишь два экю достоинством в шесть ливров; заметь: не ассигнаты, а экю. Если ты меня не повезешь, один из этих удальцов сядет на твое место и, естественно, получит два экю, которые были предназначены тебе.
Кучер не стал утруждать себя раздумьями.
– Я поеду, – сказал он.
– Хорошо, – произнес Костер, – раз ты изъявил добрую волю, вот тебе экю в качестве аванса.
Пять минут спустя коляска была заложена и Костер отбыл в Витре.
– Теперь, – сказала мадемуазель де Фарга, – раз я не принимаю участия в том, что готовится, я прошу у вас разрешения немного отдохнуть. Я не спала пять дней и пять ночей.
Кадудаль расстелил на земле свой плащ и положил на него семь-восемь бараньих шкур, дорожная сумка заменила подушку – так началась для мадемуазель де Фарга первая ночь на биваках и школа гражданской войны.
Когда часы на колокольне Ла-Герш пробили десять, Кадудаль над самым ухом услышал голос: – Вот и я!
Это был Поющий Зимой, вернувшийся в десять часов, как обещал. Он добыл все необходимые сведения и сообщил их Кадудалю.
Гулен жил в последнем из домов на окраине Ла-Герша.
Его личная охрана состояла из двенадцати человек, которые спали в одной из комнат первого этажа.
Гильотину охранял один часовой, трое остальных тем временем спали в прихожей первого этажа дома Франсуа Гулена; смена происходила каждые два часа. Лошади, возившие машину, находились в конюшне того же дома.
В половине одиннадцатого вернулся Золотая Ветвь; он снял одежду с двадцати убитых гусаров и принес их полное обмундирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211