Аженор молча отвесил низкий поклон и, подняв голову, взглянул на женщину, сидевшую справа от короля.
Она смотрела на него, ласково улыбаясь. Аженору даже показалось, будто она прислонила к губам пальчик, словно хотела сказать: «Ждите! Надейтесь!»
XXI. Свидания
Несмотря на безмолвное обещание дамы – его смысл, кстати, был Аженору не до конца ясен, – он вышел с аудиенции охваченный тревогой, объяснить которую было совсем нетрудно. Без всякого сомнения, ясным для него оставалось одно: незнакомая цыганка, вместе с которой он непринужденно ехал на одной лошади, на самом деле оказалась знаменитой Марией Падильей.
Больше всего Аженора тревожило не внезапное решение дона Педро, который объявил войну, даже не выслушав его; в конце концов дону Педро уже вечером было известно все то, что он должен был бы узнать только сегодня утром; здесь думать было не о чем. Но Аженор не мог забыть, что выдал цыганке свою самую дорогую, свою сердечную тайну – любовь к Аиссе.
Если в душе этой страшной женщины пробудилась ревность к несчастной Аиссе, то никто не смог бы сказать, куда завела бы Марию неистовая ярость, жертвами которой уже пало много неповинных голов.
Эти мрачные мысли тут же возникли в уме Аженора, помешав ему заметить испепеляющие взгляды Мотриля и знатных мавров, гордыню и интересы которых оскорбило предложение мира, сделанное им от лица Энрике де Трастамаре.
Обрати он внимание на эти вызывающие взгляды, французский рыцарь, хотя он был сильным и отважным, не сумел бы сохранить хладнокровие и полную невозмутимость, необходимые послу.
В ту минуту, когда он должен был заметить мавров и ответить им, Аженора отвлекло новое происшествие. Как только он вышел из дворца и оказался по ту сторону шеренги стражников, женщина, закутанная в длинную накидку, взяла его за локоть, сделав ему загадочный знак следовать за ней.
На миг Аженор заколебался; ему было известно, что дон Педро и его мстительная любовница подстраивали своим врагам множество ловушек, что они были неистощимы на выдумки, если дело касалось мести; но в эту минуту рыцарь, хотя и был истинным христианином, почувствовал, что начинает, подобно людям Востока, верить в неотвратимость судьбы, которая не оставляет человеку свободного выбора и отнимает у него способность – иногда это составляет его счастье, не правда ли? – предвидеть зло и сопротивляться ему.
Поэтому рыцарь подавил в себе всякий страх; он убеждал себя, что уже давно устал бороться со злом, что так или иначе будет благом покончить с этой борьбой и что, если судьбе угодно, чтобы сей час стал его последним часом, он безропотно встретит его.
И Аженор пошел за старухой, которая, пробравшись сквозь плотную толпу народа, – она, вероятно, была уверена, что в накидке никто ее не узнает, – прямым ходом направилась к дому, отведенному под резиденцию рыцаря.
На пороге их ожидал Мюзарон.
Когда они вошли в дом, Аженор повел старуху в самую отдаленную комнату. Теперь она следовала за ним, а Мюзарон, догадавшись, что его ждет нечто необычное, замыкал шествие.
Оказавшись в комнате, старуха сняла капюшон: Аженор и оруженосец узнали мамку цыганки.
После всего, что произошло во дворце, ее появление ничуть не удивило Аженора, но ничего не знавший Мюзарон сильно удивился.
– Сеньор, донья Мария Падилья хочет побеседовать с вами, – сказала старуха, – и поэтому желает, чтобы вечером вы пришли во дворец. Король проводит смотр вновь прибывшим войскам, и в это время донья Мария будет одна. Может ли она надеяться, что вы придете?
– Но почему донья Мария желает меня видеть? – спросил Аженор, отнюдь не питавший к ней добрых чувств.
– Неужели вы, господин рыцарь, считаете, что вас сильно огорчит тайное свидание с такой женщиной, как Мария Падилья? – спросила мамка с лукавой улыбкой, что присуща старым служанкам.
– Не огорчит, – ответил Аженор, – но, признаться, мне больше по душе свидания не в домах, а на открытых местах, куда я могу явиться верхом на коне и с копьем в руках.
– А я с арбалетом, – добавил Мюзарон. Старуха усмехнулась в ответ на эти опасения.
– Я вижу, мне придется выполнить поручение до конца, – сказала она и достала из своей сумы маленький мешочек с запиской.
Мюзарон – в таких обстоятельствах ему неизменно выпадала роль читателя – взял ее и прочел:
«Эта записка, шевалье, залог безопасности, который Вам дает Ваша попутчица. Приходите ко мне в то время и в то место, что укажет Вам моя мамка, чтобы мы с Вами могли поговорить об Аиссе».
При этих словах Аженор встрепенулся, а так как имя возлюбленной для влюбленного священно, то для него имя Аиссы прозвучало торжественной клятвой, и он сразу вскричал, что готов отправиться за мамкой в любое место, куда она его поведет.
– Тогда все проще, – сказала она, – я буду ждать вашу милость в дворцовой часовне. В нее могут заходить офицеры нашего короля, но в восемь вечера она закрывается. Вы должны быть там в половине восьмого и спрятаться за алтарем.
– За алтарем? – испуганно переспросил Аженор (он был не лишен предрассудков человека с севера). – Мне не по душе свидания, которые назначаются за алтарем.
– О, не волнуйтесь! – простодушно возразила старуха. – Бог в Испании совсем не обижается на эти мелкие грешки, он к ним привык. Кстати, долго ждать вам не придется; за алтарем есть дверь, через нее король и его домочадцы из своих покоев могут пройти в часовню. Я открою вам дверь, вы пройдете этим скрытым путем, и никто вас не увидит.
– И никто вас не увидит, – повторил Мюзарон по-французски. – Ну и ну! Не кажется ли вам, сеньор Аженор, что вас заманивают в вертеп разбойников?
– Не бойся, – тоже по-французски ответил рыцарь. – У нас письмо этой женщины, правда, она подписала его лишь одним именем, тем, что получено при крещении, но в нем моя защита. Если попаду в ловушку, поезжай с этим письмом к коннетаблю и дону Энрике де Трастамаре, расскажи о моей любви, моих страданиях, о том, как вероломно они заманили меня в западню. И, я верю, злодеев постигнет кара, от которой содрогнется Испания.
– Все верно, – возразил Мюзарон, – но раньше вам перережут горло.
– Пусть так, но правда ли, что донья Мария просит меня к себе, чтобы поговорить со мной об Аиссе?
– Вы, сударь, влюблены, то есть с ума сошли, – заметил Мюзарон, – а уж если сумасшедшему что втемяшилось, его не переспоришь. Простите меня, сударь, но я правду говорю. Я не спорю, ступайте туда.
И, закончив этими словами свое рассуждение, честный Мюзарон тяжко вздохнул.
– А почему бы мне не пойти с вами? – неожиданно спросил он.
– Потому что надо передать ответ дона Педро королю Кастилии, дону Энрике де Трастамаре, – ответил рыцарь, – и, если я погибну, только ты можешь рассказать ему об итогах моей миссии.
И Аженор четко, слово в слово, пересказал оруженосцу ответ дона Педро.
– Но я ведь могу караулить около дворца, – сказал Мюзарон, который упорно не хотел отпускать хозяина.
– Зачем?
– Чтобы защищать вас, клянусь плотью святого Иакова! – воскликнул оруженосец. – Чтобы защищать вас с помощью моего арбалета, из которого я уложу полдюжины этих смуглых рож, а вы с помощью вашего меча зарубите еще с полдюжины. Все-таки дюжиной неверных станет меньше, что никак не повредит спасению наших душ.
– Наоборот, мой дорогой Мюзарон, доставь мне удовольствие и не выходи из дома, – попросил Аженор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151