– И он не разрешит одному из своих главных слуг приехать к вам в лагерь, если вы не дадите ему твердых гарантий.
– Клянусь печенкой папы, вы меня оскорбляете, приятель! – закричал Каверлэ.
– Нисколько, дорогой мой капитан, – ответил Молеон, – ведь вы сами подали пример недоверия.
– Бес меня забери, разве мы не знаем, что посланца короля никто не смеет тронуть, даже мы, для кого закон не писан? Он что, особенный?
– Может быть, – сказал Молеон.
– Тогда из любопытства я хочу на него взглянуть.
– В таком случае подпишите, как положено, охранную грамоту.
– Это проще простого.
– Конечно, но вы здесь не один, капитан, хотя я приехал именно к вам, ведь вы первый из всех, и у меня то преимущество, что я знаком с вами, но не знаю других командиров.
– Значит, послание адресовано не только мне? – спросил Каверлэ.
– Да, всем командирам наемных отрядов.
– Выходит, добрый король Карл хочет обогатить не одного меня? – насмешливо спросил Каверлэ.
– Король Карл достаточно могуч, чтобы обогатить, если пожелает, всех грабителей королевства, – отпарировал Молеон со смехом, который своей язвительностью превосходил насмешки капитана Каверлэ.
Видимо, так и следовало разговаривать с главарем наемников: эта острота развеяла его дурное настроение.
– Позовите моего письмоводителя, – приказал Каверлэ, – и пусть он составит охранную грамоту по всей форме.
Вперед выступил высокий, худой, робкий человек, одетый в черное: это был учитель из соседней деревни, которого капитан Гуго де Каверлэ на время возвел в звание своего секретаря.
Под присмотром Мюзарона он выправил самую точную и правильную охранную грамоту, которая когда-либо стекала на пергамент с пера сего ученого мужа. После этого капитан, поручив пажу призвать к нему собратьев, самых знаменитых бандитов, для начала приложил набалдашник своего кинжала (либо он не умел писать, либо по одному ему известной причине не хотел снимать свою железную перчатку) под текстом грамоты и попросил других командиров поставить под собственной монограммой свои кресты, печати, подписи; исполняя сию процедуру, командиры обменивались шутками, считая себя выше всех принцев на свете: ведь они выдавали охранную грамоту посланцам короля Франции.
Когда пергамент был усеян всеми печатями и подписями, Каверлэ повернулся к Молеону.
– И как же зовут посла?
– Вы узнаете его имя, когда он приедет и если он соизволит вам его сообщить, – ответил Аженор.
– Это какой-нибудь барон, – со смехом сказал Смельчак, – у которого мы сожгли замок и отняли жену, приезжает посмотреть, нет ли возможности выменять свою целомудренную супругу на своего коня и ловчих соколов.
– Готовьте ваши лучшие доспехи, – с гордостью посоветовал Молеон, – прикажите вашим пажам, если они у вас есть, надеть самые богатые костюмы и молчите, когда тот, о ком я объявлю, войдет, если потом не хотите сожалеть о том, что совершили большую ошибку для людей, сведущих в воинском деле.
И Молеон вышел из палатки, как человек, сознающий тяжесть удара, который ему предстоит нанести. Ропот сомнения и удивления послышался среди командиров.
– Он сумасшедший, – прошептал кто-то.
– О, вы его совсем не знаете, – возразил Каверлэ. – Да нет, он не сумасшедший, хотя от него можно ждать любых неожиданностей.
Прошло полдня. Лагерь вновь обрел свой привычный вид. Одни солдаты купались в реке, другие под деревьями пили вино, третьи просто валялись на траве. Можно было видеть шайки мародеров, чье возвращение сопровождалось криками радости и воплями горя; вместе с ними появлялись растрепанные женщины, избитые мужчины, которых волокли, привязав к хвостам лошадей. Ревущую скотину, что рвалась из рук новых хозяев, затаскивали под навесы, забивали и тут же разделывали на ужин, тогда как командиры проверяли результаты вылазки и забирали свою долю добычи, правда, не без серьезных стычек с пьяными или голодными солдатами.
Чуть поодаль обучали новобранцев. Это были крестьяне, вырванные из родных хижин и насильно взятые в отряд, которые через три-четыре года забудут о прошлой жизни и станут, подобно их новым товарищам, кровожадными грабителями; армии слуг, толпы каких-то оборванцев играли в карты или готовили пищу для хозяев. Разбитые бочки, украденные кровати, поломанная мебель, разодранные матрасы усеивали землю, а огромные бездомные псы, сбившись в стаи и рыская среди этих групп людей в поисках пропитания, обворовывали грабителей и вызывали плач испуганных детей, неизвестно каким образом оказавшихся здесь.
У ворот лагеря, который мы пытались изобразить, внезапно громко зазвучали фанфары четырех трубачей; впереди везли белое знамя, усеянное бесчисленными лилиями, которые в ту эпоху еще были гербом Франции. Сильное оживление сразу же охватило лагерь наемников. Забили в барабаны, младшие офицеры кинулись собирать отставших солдат и занимать главные посты. Вскоре между плотными рядами удивленных, любопытных солдат медленно проследовал торжественный кортеж. Впереди ехали четыре трубача, чьи фанфары разбудили лагерь; потом герольд, который, высоко подняв его на руках, держал обнаженный меч коннетабля с широким, украшенным лилиями лезвием и золотой рукоятью; наконец, держась на несколько шагов впереди дюжины всадников – вернее, дюжины железных статуй, – ехал, опустив забрало, горделиво сидевший в седле рыцарь. Его могучий черный конь нетерпеливо грыз позолоченные удила; на боку у рыцаря висел длинный боевой меч, рукоять которого была отполирована до блеска от долгого употребления.
Рядом с рыцарем, хотя чуть позади, шел Молеон. Он вел всю группу к главному шатру, где собрались на совет командиры наемников.
Изумленный лагерь, который еще за минуту до этого громко шумел, застыл в ожидании.
Тот, кто, казалось, был главой этого отряда, спешился, приказал поднять королевское знамя под звуки фанфар и вошел в шатер.
При его появлении сидевшие командиры даже не привстали и с ухмылкой переглянулись.
– Это знамя короля Франции, – тихим и проникновенным голосом сказал рыцарь, склоняясь перед ним.
– Мы хорошо знаем это знамя, – ответил мессир Гуго де Каверлэ, вставая навстречу незнакомцу, – но ждем, когда посланец короля Франции назовет свое имя, чтобы мы могли поклониться ему, как он сам только что поклонился гербу своего властелина.
– Я – Бертран Дюгеклен, коннетабль Франции, – скромно ответил рыцарь, открывая забрало шлема, – и послан славным королем Карлом Пятым к господам командирам наемных отрядов, да пошлет им Бог всяческую радость и благополучие.
Едва он произнес эти слова, все головы обнажились, все мечи были выхвачены из ножен и с ликованием подняты вверх; уважение, или, вернее, восторг, выразился в громких криках; этот электрический разряд вспыхнул и быстро, словно горящий порох, воспламенил весь лагерь; вся армия, скрестив пики и мечи, кричала за порогом шатра:
– Ура! Ура! Слава доброму коннетаблю!
Бертран Дюгеклен с обычной скромностью поклонился и под гром рукоплесканий помахал всем рукой.
XVI. Как командиры наемных отрядов обещали мессиру Бертрану Дюгеклену пойти за ним на край света, если он пожелает их вести
Первый порыв восторга вскоре уступил место вниманию, такому напряженному, что слова коннетабля, произнесенные со спокойной силой, пронзили плотную толпу и ясно, отчетливо донеслись в дальние концы лагеря, где им жадно внимали солдаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
– Клянусь печенкой папы, вы меня оскорбляете, приятель! – закричал Каверлэ.
– Нисколько, дорогой мой капитан, – ответил Молеон, – ведь вы сами подали пример недоверия.
– Бес меня забери, разве мы не знаем, что посланца короля никто не смеет тронуть, даже мы, для кого закон не писан? Он что, особенный?
– Может быть, – сказал Молеон.
– Тогда из любопытства я хочу на него взглянуть.
– В таком случае подпишите, как положено, охранную грамоту.
– Это проще простого.
– Конечно, но вы здесь не один, капитан, хотя я приехал именно к вам, ведь вы первый из всех, и у меня то преимущество, что я знаком с вами, но не знаю других командиров.
– Значит, послание адресовано не только мне? – спросил Каверлэ.
– Да, всем командирам наемных отрядов.
– Выходит, добрый король Карл хочет обогатить не одного меня? – насмешливо спросил Каверлэ.
– Король Карл достаточно могуч, чтобы обогатить, если пожелает, всех грабителей королевства, – отпарировал Молеон со смехом, который своей язвительностью превосходил насмешки капитана Каверлэ.
Видимо, так и следовало разговаривать с главарем наемников: эта острота развеяла его дурное настроение.
– Позовите моего письмоводителя, – приказал Каверлэ, – и пусть он составит охранную грамоту по всей форме.
Вперед выступил высокий, худой, робкий человек, одетый в черное: это был учитель из соседней деревни, которого капитан Гуго де Каверлэ на время возвел в звание своего секретаря.
Под присмотром Мюзарона он выправил самую точную и правильную охранную грамоту, которая когда-либо стекала на пергамент с пера сего ученого мужа. После этого капитан, поручив пажу призвать к нему собратьев, самых знаменитых бандитов, для начала приложил набалдашник своего кинжала (либо он не умел писать, либо по одному ему известной причине не хотел снимать свою железную перчатку) под текстом грамоты и попросил других командиров поставить под собственной монограммой свои кресты, печати, подписи; исполняя сию процедуру, командиры обменивались шутками, считая себя выше всех принцев на свете: ведь они выдавали охранную грамоту посланцам короля Франции.
Когда пергамент был усеян всеми печатями и подписями, Каверлэ повернулся к Молеону.
– И как же зовут посла?
– Вы узнаете его имя, когда он приедет и если он соизволит вам его сообщить, – ответил Аженор.
– Это какой-нибудь барон, – со смехом сказал Смельчак, – у которого мы сожгли замок и отняли жену, приезжает посмотреть, нет ли возможности выменять свою целомудренную супругу на своего коня и ловчих соколов.
– Готовьте ваши лучшие доспехи, – с гордостью посоветовал Молеон, – прикажите вашим пажам, если они у вас есть, надеть самые богатые костюмы и молчите, когда тот, о ком я объявлю, войдет, если потом не хотите сожалеть о том, что совершили большую ошибку для людей, сведущих в воинском деле.
И Молеон вышел из палатки, как человек, сознающий тяжесть удара, который ему предстоит нанести. Ропот сомнения и удивления послышался среди командиров.
– Он сумасшедший, – прошептал кто-то.
– О, вы его совсем не знаете, – возразил Каверлэ. – Да нет, он не сумасшедший, хотя от него можно ждать любых неожиданностей.
Прошло полдня. Лагерь вновь обрел свой привычный вид. Одни солдаты купались в реке, другие под деревьями пили вино, третьи просто валялись на траве. Можно было видеть шайки мародеров, чье возвращение сопровождалось криками радости и воплями горя; вместе с ними появлялись растрепанные женщины, избитые мужчины, которых волокли, привязав к хвостам лошадей. Ревущую скотину, что рвалась из рук новых хозяев, затаскивали под навесы, забивали и тут же разделывали на ужин, тогда как командиры проверяли результаты вылазки и забирали свою долю добычи, правда, не без серьезных стычек с пьяными или голодными солдатами.
Чуть поодаль обучали новобранцев. Это были крестьяне, вырванные из родных хижин и насильно взятые в отряд, которые через три-четыре года забудут о прошлой жизни и станут, подобно их новым товарищам, кровожадными грабителями; армии слуг, толпы каких-то оборванцев играли в карты или готовили пищу для хозяев. Разбитые бочки, украденные кровати, поломанная мебель, разодранные матрасы усеивали землю, а огромные бездомные псы, сбившись в стаи и рыская среди этих групп людей в поисках пропитания, обворовывали грабителей и вызывали плач испуганных детей, неизвестно каким образом оказавшихся здесь.
У ворот лагеря, который мы пытались изобразить, внезапно громко зазвучали фанфары четырех трубачей; впереди везли белое знамя, усеянное бесчисленными лилиями, которые в ту эпоху еще были гербом Франции. Сильное оживление сразу же охватило лагерь наемников. Забили в барабаны, младшие офицеры кинулись собирать отставших солдат и занимать главные посты. Вскоре между плотными рядами удивленных, любопытных солдат медленно проследовал торжественный кортеж. Впереди ехали четыре трубача, чьи фанфары разбудили лагерь; потом герольд, который, высоко подняв его на руках, держал обнаженный меч коннетабля с широким, украшенным лилиями лезвием и золотой рукоятью; наконец, держась на несколько шагов впереди дюжины всадников – вернее, дюжины железных статуй, – ехал, опустив забрало, горделиво сидевший в седле рыцарь. Его могучий черный конь нетерпеливо грыз позолоченные удила; на боку у рыцаря висел длинный боевой меч, рукоять которого была отполирована до блеска от долгого употребления.
Рядом с рыцарем, хотя чуть позади, шел Молеон. Он вел всю группу к главному шатру, где собрались на совет командиры наемников.
Изумленный лагерь, который еще за минуту до этого громко шумел, застыл в ожидании.
Тот, кто, казалось, был главой этого отряда, спешился, приказал поднять королевское знамя под звуки фанфар и вошел в шатер.
При его появлении сидевшие командиры даже не привстали и с ухмылкой переглянулись.
– Это знамя короля Франции, – тихим и проникновенным голосом сказал рыцарь, склоняясь перед ним.
– Мы хорошо знаем это знамя, – ответил мессир Гуго де Каверлэ, вставая навстречу незнакомцу, – но ждем, когда посланец короля Франции назовет свое имя, чтобы мы могли поклониться ему, как он сам только что поклонился гербу своего властелина.
– Я – Бертран Дюгеклен, коннетабль Франции, – скромно ответил рыцарь, открывая забрало шлема, – и послан славным королем Карлом Пятым к господам командирам наемных отрядов, да пошлет им Бог всяческую радость и благополучие.
Едва он произнес эти слова, все головы обнажились, все мечи были выхвачены из ножен и с ликованием подняты вверх; уважение, или, вернее, восторг, выразился в громких криках; этот электрический разряд вспыхнул и быстро, словно горящий порох, воспламенил весь лагерь; вся армия, скрестив пики и мечи, кричала за порогом шатра:
– Ура! Ура! Слава доброму коннетаблю!
Бертран Дюгеклен с обычной скромностью поклонился и под гром рукоплесканий помахал всем рукой.
XVI. Как командиры наемных отрядов обещали мессиру Бертрану Дюгеклену пойти за ним на край света, если он пожелает их вести
Первый порыв восторга вскоре уступил место вниманию, такому напряженному, что слова коннетабля, произнесенные со спокойной силой, пронзили плотную толпу и ясно, отчетливо донеслись в дальние концы лагеря, где им жадно внимали солдаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151