– спросил незнакомец на ломаном испанском языке; голос его звучал глухо, как будто доносился со дна пропасти.
Голос этот неприятно поразил Аженора: ему смутно почудилось, что он его где-то слышал. Но долг рыцаря обязывал его дать учтивый ответ.
– Сеньор паломник или сеньор рыцарь, человек, о котором вы спрашиваете, примерно десять минут назад проехал здесь, – сказал он по-испански. – Он, действительно, ехал на муле, таком резвом, что мало найдется коней, способных его догнать.
Мюзарону казалось, что паломник, услышав голос Аженора, тоже несколько удивился, ибо он подъехал еще ближе и нагло сказал:
– Эта услуга, рыцарь, для меня гораздо дороже, чем вы думаете. Кстати, она была высказана столь учтиво, что я был бы рад познакомиться с человеком, который ее мне оказал… По вашему акценту я понял, что мы оба с севера, это повод, чтобы мы получше узнали друг друга. Поднимите, пожалуйста, забрало, чтобы я имел честь поблагодарить вас, глядя вам в лицо…
– И вы тоже откройте забрало, сеньор рыцарь, – ответил Молеон, которого все больше раздражали и этот голос, и эта настойчивая просьба.
Паломник смутился. В конце концов он очень грубо отказался открыть забрало, что подтвердило, насколько его просьба была коварной и корыстной.
Не прибавив больше ни слова, он подал знак своим спутникам и галопом поскакал по дороге, по которой раньше проехал первый паломник.
– Ну и наглец! – воскликнул Мюзарон, когда он исчез в темноте.
– Мне кажется, Мюзарон, что этот гнусный голос я уже слышал, когда попал к наемникам.
– Мне тоже так кажется, ваша милость, и, будь наши лошади не столь усталыми, мы могли бы поскакать за этими мошенниками, от которых можно ждать любого подвоха.
– Какое нам до них дело, Мюзарон, – ответил Молеон, во всем разочаровавшийся. – Мы едем в Толедо, где должны собраться наши друзья. А Толедо недалеко от Монтеля. Это все, что я знаю и хочу знать.
– В Толедо мы получим известия от сеньора коннетабля, – продолжал Мюзарон.
– И возможно, от дона Энрике де Трастамаре, – откликнулся Аженор. – Мы будем получать приказы, станем послушным орудием… Это единственный выход, единственное утешение для людей, которые, потеряв свою душу, уже не знают, о чем им говорить и что делать в жизни.
– О-ля-ля! – воскликнул Мюзарон. – Впасть в отчаяние мы всегда успеем… Как гласит французская поговорка, последней приходит победа…
– Или смерть… Так ведь? Вот что ты боишься прибавить.
– Полно, сеньор, ведь умираем только раз.
– Ты думаешь, я боюсь смерти?
– Помилуй Бог, ваша милость, мне досадно, что вы совсем ее не боитесь. Коротая время в подобных разговорах, они дотащились до вожделенной венты. Это был уединенный дом – таковы в Испании эти приюты, благословенные прибежища, где путники днем находят спасение от солнца, а ночью от холода; он словно оазис в пустыне, чьих границ страстно желают достичь, но часто не могут пересечь, ибо, прежде чем оазис отыщется, погибают от голода, жажды и усталости.
Когда рыцарь и его верный Мюзарон поставили лошадей в конюшню – вернее, заботу эту взял на себя достойный оруженосец, – Аженор, войдя в низкую комнату венты в ярком свете очага, среди спящих беспробудным сном погонщиков мулов увидел двух паломников, которые, вместо того чтобы беседовать, сидели, повернувшись друг к другу спиной.
«Вот оно что! Я-то думал, они друзья», – удивился Аженор.
Когда в залу вошли два новых постояльца, паломник с вуалью на шляпе отодвинулся поглубже в тень.
Паломник с закрытым забралом не сводил глаз с другого паломника, как будто подкарауливал, когда приоткроется хоть краешек его вуали.
Этого не случилось. Безмолвный, неподвижный, явно чем-то раздосадованный, таинственный паломник, чтобы не разговаривать с назойливым соседом, притворился, будто крепко спит.
Постепенно погонщики мулов ушли на двор и, завернувшись в накидки, улеглись спать рядом со своими животными; у очага остались Молеон, отужинавший вместе с оруженосцем, и оба паломника – один из них бодрствовал, другой спал.
Человек с закрытым забралом обратился к Аженору с избитыми извинениями за то, что так грубо расстался с ним на дороге, потом спросил, не намерен ли он вскоре отправиться к себе в комнату, где ему, вероятно, будет спать удобнее, чем на этой скамье.
Аженор, так и не открывший забрало, упрямо намеревался оставаться в зале, хотя бы для того, чтобы досадить незнакомцу, но неожиданно его осенила мысль, что, сидя здесь, он ничего не узнает. Ему было совершенно ясно, что паломник с вуалью не спит. Следовательно, этих людей, которые очень хотели остаться наедине, должно что-то связывать.
Аженор жил в такое время и в такой стране, когда любопытство часто спасало человеку жизнь.
Он сделал вид, будто собирается пойти в комнату, предоставленную ему хозяином венты, но встал за дверью; крепкая и массивная, она неплотно сидела на петлях, и щели позволяли видеть, что происходит в зале.
Аженор рассудил верно, ибо его ожидало зрелище, достойное внимания. Когда Аженор вышел, паломник с закрытым забралом, оставшись наедине с тем, кого считал спящим, встал и прошелся по комнате, чтобы убедиться, крепок ли сон соседа.
Спящий паломник не шелохнулся.
Тогда человек с закрытым забралом на цыпочках подкрался к нему и протянул руку, чтобы приподнять вуаль, скрывавшую лицо паломника.
Но он не успел к ней прикоснуться: паломник вскочил и разгневанно спросил:
– Что вам угодно? Почему вы нарушаете мой сон?
– Он был не слишком крепок, господин завуалированный паломник, – насмешливо ответил человек с закрытым забралом.
– Но это не значит, что его надо нарушать, господин проныра с железным лицом.
– Вероятно, господин паломник, у вас есть веские причины, чтобы никто не узнал, какое у вас лицо – железное или как у простых смертных?
– Это никого не касается, и, если я ношу вуаль мшит, я не желаю, чтобы видели мое лицо, по-моему, это ясно.
– Сеньор, я ведь очень любопытный и ваше лицо все равно увижу, – усмехнулся человек с закрытым забралом.
Паломник быстро задрал подол мантии и выхватил длинный кинжал.
– Сперва вы увидите вот это, – пригрозил он. Человек с закрытым забралом на мгновение задумался, потом задвинул тяжелые засовы двери, за которой подслушивал Аженор. И сразу же распахнул выходившее на дорогу окно, через которое в залу ворвались четверо вооруженных до зубов людей в доспехах.
– Вы сами видите, сеньор, – обратился он к паломнику, – что защищаться бесполезно и даже невозможно. Поэтому, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь, извольте ответить мне всего на один вопрос.
Паломник, сжимавший в руке кинжал, дрожал от ярости и страха.
– Вы дон Энрике де Трастамаре? – спросил бандит.
– На подобный вопрос, заданный в такой форме, да еще в таких условиях, – сказал паломник, – можно отвечать, лишь готовясь к смерти, если я тот, о ком вы говорите Поэтому я буду защищать свою жизнь, ведь я и есть тот граф, чье имя вы произнесли.
И он величественным жестом поднял вуаль, открыв свое благородное лицо.
– Граф! – вскричал Молеон из-за двери, которую хотел высадить.
– Это он! – с дикой радостью заорал человек с закрытым забралом. – Я был уверен в этом, друзья мои! Мы долго за ним гнались. От самого Бордо, а это не близко! Хватит, уберите кинжал, граф, мы не собираемся вас убивать, мы хотим взять за вас выкуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Голос этот неприятно поразил Аженора: ему смутно почудилось, что он его где-то слышал. Но долг рыцаря обязывал его дать учтивый ответ.
– Сеньор паломник или сеньор рыцарь, человек, о котором вы спрашиваете, примерно десять минут назад проехал здесь, – сказал он по-испански. – Он, действительно, ехал на муле, таком резвом, что мало найдется коней, способных его догнать.
Мюзарону казалось, что паломник, услышав голос Аженора, тоже несколько удивился, ибо он подъехал еще ближе и нагло сказал:
– Эта услуга, рыцарь, для меня гораздо дороже, чем вы думаете. Кстати, она была высказана столь учтиво, что я был бы рад познакомиться с человеком, который ее мне оказал… По вашему акценту я понял, что мы оба с севера, это повод, чтобы мы получше узнали друг друга. Поднимите, пожалуйста, забрало, чтобы я имел честь поблагодарить вас, глядя вам в лицо…
– И вы тоже откройте забрало, сеньор рыцарь, – ответил Молеон, которого все больше раздражали и этот голос, и эта настойчивая просьба.
Паломник смутился. В конце концов он очень грубо отказался открыть забрало, что подтвердило, насколько его просьба была коварной и корыстной.
Не прибавив больше ни слова, он подал знак своим спутникам и галопом поскакал по дороге, по которой раньше проехал первый паломник.
– Ну и наглец! – воскликнул Мюзарон, когда он исчез в темноте.
– Мне кажется, Мюзарон, что этот гнусный голос я уже слышал, когда попал к наемникам.
– Мне тоже так кажется, ваша милость, и, будь наши лошади не столь усталыми, мы могли бы поскакать за этими мошенниками, от которых можно ждать любого подвоха.
– Какое нам до них дело, Мюзарон, – ответил Молеон, во всем разочаровавшийся. – Мы едем в Толедо, где должны собраться наши друзья. А Толедо недалеко от Монтеля. Это все, что я знаю и хочу знать.
– В Толедо мы получим известия от сеньора коннетабля, – продолжал Мюзарон.
– И возможно, от дона Энрике де Трастамаре, – откликнулся Аженор. – Мы будем получать приказы, станем послушным орудием… Это единственный выход, единственное утешение для людей, которые, потеряв свою душу, уже не знают, о чем им говорить и что делать в жизни.
– О-ля-ля! – воскликнул Мюзарон. – Впасть в отчаяние мы всегда успеем… Как гласит французская поговорка, последней приходит победа…
– Или смерть… Так ведь? Вот что ты боишься прибавить.
– Полно, сеньор, ведь умираем только раз.
– Ты думаешь, я боюсь смерти?
– Помилуй Бог, ваша милость, мне досадно, что вы совсем ее не боитесь. Коротая время в подобных разговорах, они дотащились до вожделенной венты. Это был уединенный дом – таковы в Испании эти приюты, благословенные прибежища, где путники днем находят спасение от солнца, а ночью от холода; он словно оазис в пустыне, чьих границ страстно желают достичь, но часто не могут пересечь, ибо, прежде чем оазис отыщется, погибают от голода, жажды и усталости.
Когда рыцарь и его верный Мюзарон поставили лошадей в конюшню – вернее, заботу эту взял на себя достойный оруженосец, – Аженор, войдя в низкую комнату венты в ярком свете очага, среди спящих беспробудным сном погонщиков мулов увидел двух паломников, которые, вместо того чтобы беседовать, сидели, повернувшись друг к другу спиной.
«Вот оно что! Я-то думал, они друзья», – удивился Аженор.
Когда в залу вошли два новых постояльца, паломник с вуалью на шляпе отодвинулся поглубже в тень.
Паломник с закрытым забралом не сводил глаз с другого паломника, как будто подкарауливал, когда приоткроется хоть краешек его вуали.
Этого не случилось. Безмолвный, неподвижный, явно чем-то раздосадованный, таинственный паломник, чтобы не разговаривать с назойливым соседом, притворился, будто крепко спит.
Постепенно погонщики мулов ушли на двор и, завернувшись в накидки, улеглись спать рядом со своими животными; у очага остались Молеон, отужинавший вместе с оруженосцем, и оба паломника – один из них бодрствовал, другой спал.
Человек с закрытым забралом обратился к Аженору с избитыми извинениями за то, что так грубо расстался с ним на дороге, потом спросил, не намерен ли он вскоре отправиться к себе в комнату, где ему, вероятно, будет спать удобнее, чем на этой скамье.
Аженор, так и не открывший забрало, упрямо намеревался оставаться в зале, хотя бы для того, чтобы досадить незнакомцу, но неожиданно его осенила мысль, что, сидя здесь, он ничего не узнает. Ему было совершенно ясно, что паломник с вуалью не спит. Следовательно, этих людей, которые очень хотели остаться наедине, должно что-то связывать.
Аженор жил в такое время и в такой стране, когда любопытство часто спасало человеку жизнь.
Он сделал вид, будто собирается пойти в комнату, предоставленную ему хозяином венты, но встал за дверью; крепкая и массивная, она неплотно сидела на петлях, и щели позволяли видеть, что происходит в зале.
Аженор рассудил верно, ибо его ожидало зрелище, достойное внимания. Когда Аженор вышел, паломник с закрытым забралом, оставшись наедине с тем, кого считал спящим, встал и прошелся по комнате, чтобы убедиться, крепок ли сон соседа.
Спящий паломник не шелохнулся.
Тогда человек с закрытым забралом на цыпочках подкрался к нему и протянул руку, чтобы приподнять вуаль, скрывавшую лицо паломника.
Но он не успел к ней прикоснуться: паломник вскочил и разгневанно спросил:
– Что вам угодно? Почему вы нарушаете мой сон?
– Он был не слишком крепок, господин завуалированный паломник, – насмешливо ответил человек с закрытым забралом.
– Но это не значит, что его надо нарушать, господин проныра с железным лицом.
– Вероятно, господин паломник, у вас есть веские причины, чтобы никто не узнал, какое у вас лицо – железное или как у простых смертных?
– Это никого не касается, и, если я ношу вуаль мшит, я не желаю, чтобы видели мое лицо, по-моему, это ясно.
– Сеньор, я ведь очень любопытный и ваше лицо все равно увижу, – усмехнулся человек с закрытым забралом.
Паломник быстро задрал подол мантии и выхватил длинный кинжал.
– Сперва вы увидите вот это, – пригрозил он. Человек с закрытым забралом на мгновение задумался, потом задвинул тяжелые засовы двери, за которой подслушивал Аженор. И сразу же распахнул выходившее на дорогу окно, через которое в залу ворвались четверо вооруженных до зубов людей в доспехах.
– Вы сами видите, сеньор, – обратился он к паломнику, – что защищаться бесполезно и даже невозможно. Поэтому, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь, извольте ответить мне всего на один вопрос.
Паломник, сжимавший в руке кинжал, дрожал от ярости и страха.
– Вы дон Энрике де Трастамаре? – спросил бандит.
– На подобный вопрос, заданный в такой форме, да еще в таких условиях, – сказал паломник, – можно отвечать, лишь готовясь к смерти, если я тот, о ком вы говорите Поэтому я буду защищать свою жизнь, ведь я и есть тот граф, чье имя вы произнесли.
И он величественным жестом поднял вуаль, открыв свое благородное лицо.
– Граф! – вскричал Молеон из-за двери, которую хотел высадить.
– Это он! – с дикой радостью заорал человек с закрытым забралом. – Я был уверен в этом, друзья мои! Мы долго за ним гнались. От самого Бордо, а это не близко! Хватит, уберите кинжал, граф, мы не собираемся вас убивать, мы хотим взять за вас выкуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151