Это суждение волной растекается по армии и по городу, вновь возбуждает надежды на близкое освобождение Ленинграда от кольца блокады… Сколько таких волн прокатилось зря? Но везде разговоры: «На этот раз получится!..»
Как рубильники, включились в наступление один за другим участки фронта на юге. И каждому в Ленинграде, от генералов до дворничих, хочется, чтобы и наш участок двинул вперед войска. Каждый спрашивает себя и других: «А что же мы? Скоро ли? Пора и нам наступать!»
Я слышал, так же хочется наступать и Говорову, и он отвечает задающим ему вопросы:
«Хотим. Пора. Сегодня ж пошли бы в наступление, да пока не разрешают!..»
Многое я знаю довольно точно. Но молчу. И ничего не могу записывать. Военная тайна должна быть свята. О том, что наш фронт собирается наступать, немцы, конечно, догадываются, - не дураки. Но мы пытались уже не раз, и они привыкли к тому, что нам развить успеха не удавалось. Пусть их «привычка» действует и на этот раз, их успокаивает. А больше ничего знать им не следует, никакая небрежность или случайность не должна им помочь. Ни в чем!
Дух, выдержка, мужество нашего народа - победили.
… Огромная комната - пять коек по стенам, канцелярские столы, казармы, свет из-под потолка. Все сожители мои отсутствуют. Радио вновь передает сообщение об итогах боев.
Восьмой час утра…
5 часов утра
Девяносто девять процентов горожан спят, многие из них не встречали Нового года вовсе. И нечем было, и не с кем, или была работа.
А перед сном везде и всюду шли разговоры. О чем сейчас говорит Ленинград?
Об успехах на южных фронтах, о том, «скоро ли, скоро ли?»; о далеких родных людях; о питании и всяких обменных операциях; об артиллерийских обстрелах; об умерших и погибших; конечно, о прошлой зиме и о том, что нынешняя проходит легче. И о мужестве, о героизме своем, - это говорится с гордостью, с сознанием своего превосходства над другими, «ничего не понимающими» людьми других городов. О дровах и о разбитых стеклах. И о последних бомбежках с воздуха (как о чем-то скучном и надоедливом, от чего можно бы отмахнуться, - так, как говорили в прежнее время о скверной погоде, - столь же спокойно и почти равнодушно). О будущем…
Самые большие, самые острые разговоры всегда о будущем: о надеждах своих и мечтах и желаниях. Все хорошее впереди, - только впереди! Ради этого хорошего столько перенесено, перетерплено… Скорей бы, скорей!.. Все придется тогда строить заново. И тот, кто думает глубже, понимает порой, что даже если у тебя (там, вдали, на Большой земле) - семья, то все ж и семью придется, может быть, строить заново…
Вера и надежда, только они оправданье всего! Да еще вот гордость у тех, кто доволен своим поведением, своей стойкостью в этот год.
Будут бои…
Двух мнений нет. Есть только такие два мнения: либо скоро в боях мы сами прорвем блокаду, либо немцы, блокирующие Ленинград, будут окружены тогда, когда общие успехи на фронтах позволят взять Псков, выйти к морю.
… Если выстроить взятые и уничтоженные нами автомашины в цепочку, то линия машин протянется на сто километров. Линия танков - на пятнадцать километров. Какая колоссальная техника!
Дни перед выездом
2 января
Послал руководителю ТАСС Хавинсону телеграмму: «Тассовские документы на 1943 год так же пропуск ПУРККА не получены. Не могу выйти на улицу».
Тем не менее выхожу на улицу, старательно обходя патрули.
Со вчерашнего дня я неправомочен ни в чем. Любой патруль может забрать меня в комендатуру. В такие-то дни!
… Вчера к ночи лаконическая отличная сводка: «Наши войска овладели городом Великие Луки. Ввиду отказа немецкого гарнизона сложить оружие, он полностью истреблен».
Дальше поименованы три других фронта и для каждого - город, коим овладели наши войска. Взята Элиста.
3 января. ДКА
Звонок из «Астории»: «Вам телеграмма из Москвы!» Попросил вскрыть, прочесть. Услышал:
«По предложению руководства ТАСС немедленно выезжайте в Москву. Лезин».
Как обухом по голове! Сижу в растерянности. Никуда из Ленинграда уезжать не хочу. Скоро здесь начнутся события… Да и как ехать? У меня же нет документов!
Размышляю. Соображаю. И вдруг, как луч света: эге, да у меня же нет документов. Значит, я пока могу не ехать, ибо не могу ехать. Пока пришлют! А за это время…
Так и будет! Но зачем меня вызывают? Вернее всего, хотят послать на другой какой-нибудь фронт.
Пытаюсь связаться с ТАСС по телефону, чтобы сообщить о нерациональности выезда и получить либо подтверждение приказания выехать (и тогда придется все-таки выезжать!), либо отмену его. Даю телеграмму Лезину: объясняю экивоками, что я д о л ж е н, обязан быть здесь…
А вечером телеграмма из ТАСС:
«Обязательно захватите военному корреспонденту Жданову у военного корреспондента «Красного флота» Александра Штейна обмундирование, сапоги тчк Вы вызываетесь для поездки другой участок. ТАСС. Лезин».
Боевая, оперативная задача!
4 января
Радио: взят Моздок. Хорошо.
Вчера к ночи - воздушная тревога и обстрел одновременно. Продолжались недолго. А в 9 часов вечера, когда шел в ДКА, зарево большого пожара впереди, то есть в направлении Смольного либо выше, вверх по Неве.
По Ладожскому озеру ходят одновременно пароходы и автомобили. Взаимодействие!
Вчера ходил по улицам, тщательно сторонясь патрулей, во избежание отвода в комендатуру и неприятностей. Сегодня был в Смольном - в Политуправлении. Отдал просроченный пропуск сотруднику его - Литвинову. Тот обещал добиться у Кулика продления хотя бы до 15 января. Теперь я вовсе бездокументный. В осажденном городе!
Был в Союзе писателей. В Красной гостиной - «Устный альманах». Тепло. Елка с украшениями и электрическими лампочками. Светло. Все без верхней одежды. Как не похоже это на прошлую зиму! Присутствуют человек пятьдесят.
У Вс. Вишневского на кителе широкие золотые полосы бригадного комиссара, три ордена и медаль, огромный пистолет.
Об «альманахе» было сообщение по радио.
В полночь сообщение Информбюро: взято два миллиона снарядов, полмиллиона авиабомб - на станции, названия которой не расслышал. Какие цифры!
Сегодня снегопад, мягкий, крупный, пушистый снег.
5 января
В отделении ТАСС весь день добивался прямого провода. Дважды (прерывали!) разговаривал с Москвой.
Отмена поездки в Москву! Ура!
А пропуск ПУРККА продлен Куликом до 15-го. Я опять полноправный корреспондент!
В ДКА добирался в темноте, под обстрелом, пешком. Здесь Н. Тихонов честил Е. Рывину за плохие стихи о погибшем комиссаре Журбе. Я принял участие в том же.
Прекрасный «В последний час»: взяты Нальчик, Прохладное и др. Ясно: немцам надо немедленно убираться с Северного Кавказа, либо будут и здесь окружены, истреблены.
6 января
Работа в ДКА.
Вечером воздушная тревога. Вести: взяты Баксан и пр. Большие трофеи. Весело!
На выносном командном пункте
7 января
Мороз - 15 градусов. Солнце. Началась настоящая зима. Значит: наступать можно! Добирался до армии прежними способами.
Сегодня наблюдал: чертящие белыми полосами небо фашистские разведчики и белые клубки разрывов наших зенитных над городом. Но тревоги не объявлялось.
8 января
Мороз - 23 градуса, солнечный день, жесткий дым из труб, крепкая зима!..
Ночь была звездная. Трассирующие пулеметные очереди в небо: неподалеку наши части учатся на льду ночному штурму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Как рубильники, включились в наступление один за другим участки фронта на юге. И каждому в Ленинграде, от генералов до дворничих, хочется, чтобы и наш участок двинул вперед войска. Каждый спрашивает себя и других: «А что же мы? Скоро ли? Пора и нам наступать!»
Я слышал, так же хочется наступать и Говорову, и он отвечает задающим ему вопросы:
«Хотим. Пора. Сегодня ж пошли бы в наступление, да пока не разрешают!..»
Многое я знаю довольно точно. Но молчу. И ничего не могу записывать. Военная тайна должна быть свята. О том, что наш фронт собирается наступать, немцы, конечно, догадываются, - не дураки. Но мы пытались уже не раз, и они привыкли к тому, что нам развить успеха не удавалось. Пусть их «привычка» действует и на этот раз, их успокаивает. А больше ничего знать им не следует, никакая небрежность или случайность не должна им помочь. Ни в чем!
Дух, выдержка, мужество нашего народа - победили.
… Огромная комната - пять коек по стенам, канцелярские столы, казармы, свет из-под потолка. Все сожители мои отсутствуют. Радио вновь передает сообщение об итогах боев.
Восьмой час утра…
5 часов утра
Девяносто девять процентов горожан спят, многие из них не встречали Нового года вовсе. И нечем было, и не с кем, или была работа.
А перед сном везде и всюду шли разговоры. О чем сейчас говорит Ленинград?
Об успехах на южных фронтах, о том, «скоро ли, скоро ли?»; о далеких родных людях; о питании и всяких обменных операциях; об артиллерийских обстрелах; об умерших и погибших; конечно, о прошлой зиме и о том, что нынешняя проходит легче. И о мужестве, о героизме своем, - это говорится с гордостью, с сознанием своего превосходства над другими, «ничего не понимающими» людьми других городов. О дровах и о разбитых стеклах. И о последних бомбежках с воздуха (как о чем-то скучном и надоедливом, от чего можно бы отмахнуться, - так, как говорили в прежнее время о скверной погоде, - столь же спокойно и почти равнодушно). О будущем…
Самые большие, самые острые разговоры всегда о будущем: о надеждах своих и мечтах и желаниях. Все хорошее впереди, - только впереди! Ради этого хорошего столько перенесено, перетерплено… Скорей бы, скорей!.. Все придется тогда строить заново. И тот, кто думает глубже, понимает порой, что даже если у тебя (там, вдали, на Большой земле) - семья, то все ж и семью придется, может быть, строить заново…
Вера и надежда, только они оправданье всего! Да еще вот гордость у тех, кто доволен своим поведением, своей стойкостью в этот год.
Будут бои…
Двух мнений нет. Есть только такие два мнения: либо скоро в боях мы сами прорвем блокаду, либо немцы, блокирующие Ленинград, будут окружены тогда, когда общие успехи на фронтах позволят взять Псков, выйти к морю.
… Если выстроить взятые и уничтоженные нами автомашины в цепочку, то линия машин протянется на сто километров. Линия танков - на пятнадцать километров. Какая колоссальная техника!
Дни перед выездом
2 января
Послал руководителю ТАСС Хавинсону телеграмму: «Тассовские документы на 1943 год так же пропуск ПУРККА не получены. Не могу выйти на улицу».
Тем не менее выхожу на улицу, старательно обходя патрули.
Со вчерашнего дня я неправомочен ни в чем. Любой патруль может забрать меня в комендатуру. В такие-то дни!
… Вчера к ночи лаконическая отличная сводка: «Наши войска овладели городом Великие Луки. Ввиду отказа немецкого гарнизона сложить оружие, он полностью истреблен».
Дальше поименованы три других фронта и для каждого - город, коим овладели наши войска. Взята Элиста.
3 января. ДКА
Звонок из «Астории»: «Вам телеграмма из Москвы!» Попросил вскрыть, прочесть. Услышал:
«По предложению руководства ТАСС немедленно выезжайте в Москву. Лезин».
Как обухом по голове! Сижу в растерянности. Никуда из Ленинграда уезжать не хочу. Скоро здесь начнутся события… Да и как ехать? У меня же нет документов!
Размышляю. Соображаю. И вдруг, как луч света: эге, да у меня же нет документов. Значит, я пока могу не ехать, ибо не могу ехать. Пока пришлют! А за это время…
Так и будет! Но зачем меня вызывают? Вернее всего, хотят послать на другой какой-нибудь фронт.
Пытаюсь связаться с ТАСС по телефону, чтобы сообщить о нерациональности выезда и получить либо подтверждение приказания выехать (и тогда придется все-таки выезжать!), либо отмену его. Даю телеграмму Лезину: объясняю экивоками, что я д о л ж е н, обязан быть здесь…
А вечером телеграмма из ТАСС:
«Обязательно захватите военному корреспонденту Жданову у военного корреспондента «Красного флота» Александра Штейна обмундирование, сапоги тчк Вы вызываетесь для поездки другой участок. ТАСС. Лезин».
Боевая, оперативная задача!
4 января
Радио: взят Моздок. Хорошо.
Вчера к ночи - воздушная тревога и обстрел одновременно. Продолжались недолго. А в 9 часов вечера, когда шел в ДКА, зарево большого пожара впереди, то есть в направлении Смольного либо выше, вверх по Неве.
По Ладожскому озеру ходят одновременно пароходы и автомобили. Взаимодействие!
Вчера ходил по улицам, тщательно сторонясь патрулей, во избежание отвода в комендатуру и неприятностей. Сегодня был в Смольном - в Политуправлении. Отдал просроченный пропуск сотруднику его - Литвинову. Тот обещал добиться у Кулика продления хотя бы до 15 января. Теперь я вовсе бездокументный. В осажденном городе!
Был в Союзе писателей. В Красной гостиной - «Устный альманах». Тепло. Елка с украшениями и электрическими лампочками. Светло. Все без верхней одежды. Как не похоже это на прошлую зиму! Присутствуют человек пятьдесят.
У Вс. Вишневского на кителе широкие золотые полосы бригадного комиссара, три ордена и медаль, огромный пистолет.
Об «альманахе» было сообщение по радио.
В полночь сообщение Информбюро: взято два миллиона снарядов, полмиллиона авиабомб - на станции, названия которой не расслышал. Какие цифры!
Сегодня снегопад, мягкий, крупный, пушистый снег.
5 января
В отделении ТАСС весь день добивался прямого провода. Дважды (прерывали!) разговаривал с Москвой.
Отмена поездки в Москву! Ура!
А пропуск ПУРККА продлен Куликом до 15-го. Я опять полноправный корреспондент!
В ДКА добирался в темноте, под обстрелом, пешком. Здесь Н. Тихонов честил Е. Рывину за плохие стихи о погибшем комиссаре Журбе. Я принял участие в том же.
Прекрасный «В последний час»: взяты Нальчик, Прохладное и др. Ясно: немцам надо немедленно убираться с Северного Кавказа, либо будут и здесь окружены, истреблены.
6 января
Работа в ДКА.
Вечером воздушная тревога. Вести: взяты Баксан и пр. Большие трофеи. Весело!
На выносном командном пункте
7 января
Мороз - 15 градусов. Солнце. Началась настоящая зима. Значит: наступать можно! Добирался до армии прежними способами.
Сегодня наблюдал: чертящие белыми полосами небо фашистские разведчики и белые клубки разрывов наших зенитных над городом. Но тревоги не объявлялось.
8 января
Мороз - 23 градуса, солнечный день, жесткий дым из труб, крепкая зима!..
Ночь была звездная. Трассирующие пулеметные очереди в небо: неподалеку наши части учатся на льду ночному штурму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166