Мои родители живы и проживают здесь, в этом городе. Отец мой – садовник, имеющий свое дело: теперь он ухаживает за подворьем одного из знатнейших домов. Он счастлив – или полагает себя счастливым. И мать, после долгих лет мытья полов и окон, тоже получила досуг, который проводит с внуками. У меня есть братья и сестры, Тео, которых государственное устройство Эльфландии волнует не так, как меня. Их жизнь больше «удалась», поэтому мать тоже полагает себя счастливой – а может, и вправду счастлива.
Мне, видишь ли, не повезло: я получил некоторое образование. Я самый младший, и пока я рос, родители сумели наскрести денег, чтобы послать меня в одну из гоблинских школ. Ты удивлен? Да, есть у нас и такие.
– Я в этом не сомневался, – сказал Тео. – И что же, они предназначены только для гоблинов?
– Конечно. Цветочные семьи не допускают в свои школы даже эльфов собственного вида, если те принадлежат к низшему классу. А твой друг Кумбер Осока может многое порассказать тебе о жизни феришера в богатом доме...
– Да, он рассказывал.
– Вот видишь. Цветы ни за что не позволят, чтобы их дети учились вместе с детьми гоблинов. У юных Цветков могут, чего доброго, возникнуть вопросы о социальной несправедливости, с которой они прежде мирились безоговорочно.
Сейчас ты должен уловить некоторую горечь в моих словах, мастер Вильмос, – ведь к этим идеям я, разумеется, пришел не случайно. Ничего из ряда вон ужасного со мной не случилось, но мелкие оскорбления и ограничения копились день за днем, пока их вес не стал очень внушительным. Я мало что знаю о мире смертных, но думаю, там найдется немало народу с таким же опытом...
– Еще бы.
– Хотел бы я познакомиться с такими смертными – нам было бы полезно сравнить подобия и различия. Но движет мной не то, о чем ты, возможно, думаешь. Это еще не самое худшее, когда богатый идиот обзывает меня «живогрызом» и заранее клеймит грязнулей и пьяницей, не давая себе труда узнать меня поближе. И не та мысль, что, будь мы пригодны для их энергетических нужд, цветочные лорды, не задумываясь, спалили бы всю нашу расу, бесит меня больше всего – она слишком велика, чтобы ее могла вместить душа одного дома. Хуже всего старательность, с которой даже самые лучшие из знакомых мне эльфов напоминают себе, что я не такой, как они. Их удивление, когда мне случается сказать что-то умное. Их восхваление самых мелких моих достижений, точно я домашнее животное, которое научили разгадывать цифровые чары. Это меня донимало пуще всякой жестокости. А когда я закончил школу, воспламененный новыми идеями и удивленный тем, что соученики не разделяют моего пыла, обнаружил, что в собственной семье меня тоже не понимают и что нет такого поприща, где я мог бы с пользой приложить свой ум. Меня могли разве что взять в качестве диковинки в какой-нибудь эксцентричный цветочный дом, как случилось с твоим другом Кумбером. Жизнь не сулила ничего лучшего, чем подстригание изгородей у богатых или, может быть, собственная лавчонка в Гоблинском Городе.
Прошли годы, а я так и не нашел применения своей учености и своим идеям. Ты уже знаком с нашим обществом, Тео Вильмос. Это не самая лучшая модель – и чем больше я углублялся в то, что произошло после Великанской войны и гибели короля с королевой, тем крепче становилось мое убеждение, что государство гниет изнутри. Возможно, я принимаю желаемое за действительное – ведь если эта система сохранится, я даже на своем долгом веку не увижу никаких перемен в пользу нашего народа. – Пуговица с улыбкой взглянул на Чу-Чу и Топси, которые, сделав передышку, пили воду из ведра. – Возможно, впрочем, что он долгим не будет, несмотря даже на хорошую подготовку огров Примулы.
Он подлил себе чаю и продолжил:
– Я предупреждал, что от моей истории не надо ждать особых сюрпризов. С Караденусом Примулой я познакомился, когда мой отец заключил контракт на подстрижку бескрайних северных газонов дома Примулы. Мы, гоблины, большие мастера на контракты и соглашения всякого рода. Честь мы ценим дороже жизни и свято соблюдаем однажды данное слово. Поэтому договор, любой договор, связывает нас как самая могущественная наука. Мой гордый отец думал, что этот контракт ставит его на одну ногу с Цветами, хотя для них он был всего лишь слугой – однако я увлекся.
Караденус, очень неординарный представитель своего класса, все время вступал в разговоры и с нами, и с другими работниками их поместья. Он даже выучил кое-какие гоблинские слова и любил, хм, употреблять их. – Пуговица фыркнул и вытер чай с верхней губы. – Выговор у него просто ужасный, клянусь стержневым корнем! Можно подумать, что у него василиск норовит изо рта вылезти, только не говори ему, что я так сказал. – Он снова посмотрел на охранников, проверяя, не слышали ли они. – Упорство Караденуса меня восхищает, но в первый раз, подойдя к нам, он сказал мне и моим товарищам буквально следующее: «Здравствуйте, моя голова есть Примула маленький, и вам велено съесть свои имена со мной». Привычка к подчинению глубоко сидит в нас – оно и неудивительно, ведь в прошлом нас убивали за малейшее неуважение к аристократам, и в каждом рабочем лагере Ивняка и Берез есть общая могила, куда сваливали гоблинов, надорвавшихся на работе или проявивших неповиновение, – поэтому мы не засмеялись. Позже я понял, что он не имел бы ничего против, если бы мы его поправили.
Тео не хотелось останавливаться на братских могилах.
– И вы подружились с ним?
– О нет, не так скоро. Я до сих пор не уверен, вправе ли мы зваться друзьями. Мы с ним из разных миров, почти как с тобой. Но мы часто беседовали и многому научились друг от друга. Он, хм... прошу прощения, у меня с горлом немного неладно... он задумывался о существующих проблемах больше любого известного мне Цветка. Но мы не всегда приходили к согласию, и он все еще крепко держался самых консервативных понятий относительно традиций и чести, оспаривая при этом более фундаментальные вещи – например, различия между разными видами эльфов или неравенство в нашем обществе.
Гоблин сделал большой глоток из своей чашки.
– Примула оказал мне помощь, когда я очень нуждался в ней – хотя это, насколько я понимаю, противоречило его принципам. Одно это показывает, как сильно он отличается от себе подобных. Вспомни, как он не стал мстить тебе, все взвесив и поняв, что ошибся – а в случае со мной он подверг сомнению все свои взгляды. И помог мне скрыться, что любому другому Цветку даже в голову не пришло бы.
Итак, мне пришлось покинуть мою семью и мое скромное положение в обществе. Когда Примула отыскал меня снова, он тоже вступил на путь разрыва со своим кланом, хотя это диктовалось скорее сердцем, чем головой. Он, видишь ли, любил своих родных и не мог отделить их от того, что они представляли. – Пуговица снова налил чаю себе и Тео. – Он еще не созрел, чтобы полностью порвать с образом жизни, в котором он вырос – думаю, он все еще лелеет надежду, что его можно как-то... поправить. Я другого мнения. – Он оскалил зубы, и это уже не было улыбкой. – Но мы сходимся в том, что без перемен не обойтись, и на его порядочность можно положиться. Так что мы с Караденусом не совсем друзья – пропасть между нашими видами, боюсь, слишком глубока, – но нас объединяет то, что близко и даже мило нам обоим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168