Ограничения коснулись и независимой присяжной адвокатуры, учреждённой с 1864 года. Эта профессия давала возможность большого преуспевания – и финансового, и личной славы, и идейного: речи адвокатов в суде не подлежали никакой цензуре, также и при напечатании в прессе, так что у адвокатов в те: годы было больше свободы слова, чем у самих газет, – и они этим широко и успешно пользовались для социальной критики и для «воспитания» общества. Сословие присяжных поверенных превратилось за четверть века в мощную социальную силу – вплоть до ликовательного оправдания террористки Веры Засулич в 1878. (Нравственная бескрайность адвокатских аргументов тогда сильно озабочивала Достоевского, он писал о том.) И в этом влиятельном сословии евреи быстро занимали места, и средь самых способных, и в большом числе. – Когда же петербургский совет присяжных поверенных в 1889 «напечатал в своём отчёте впервые данные о числе евреев в сословии», то видный петербургский адвокат А. Я. Пассовер «отказался от звания члена совета и никогда более не соглашался на избрание».
В том же 1889 министр юстиции Манасеин представил Александру III доклад, что «адвокатура наводняется евреями, вытесняющими русских; что эти евреи своими специфическими приёмами нарушают моральную чистоту, требуемую от сословия присяжных поверенных». (Источник не приводит разъяснений.) И в ноябре того же 1889, с повеления Государя, было распоряжение, как бы опять временное и потому не нуждающееся в полном законодательном процессе: «чтобы принятие в число присяжных и частных поверенных лиц нехристианских вероисповеданий… впредь до издания особого по сему предмету закона, допускалось не иначе, как с разрешения министра юстиции». Но так как, видимо, ни магометане, ни буддисты на адвокатское звание в существенном числе не претендовали, то, по результату, распоряжение было противоеврейским.
И с того года в течение 15 лет – практически ни один некрещёный еврей такого разрешения от министра юстиции не получал, даже столь знаменитые впоследствии адвокаты, как М. М. Винавер и О. О. Грузенберг, – так и пробыли полтора десятка лет в «помощниках присяжных поверенных» (Винавер не раз выступал и в Сенате, и пользовался влиянием там). «Помощники» выступали так же свободно и успешно, как и полные присяжные поверенные, и в том – евреи не испытывали ограничений.
В 1894 новый министр юстиции Н. В. Муравьёв пытался придать временному запрету – характер постоянного закона. Аргументировал он так: «Действительную опасность представляет не наличность в составе присяжных поверенных отдельных членов еврейского верюисповедания, отрешившихся в значительной степени от противных христианской нравственности воззрений, свойственных их племени, но лишь появление в среде присяжных поверенных евреев в таком количестве, при коем они могли бы приобрести преобладающее значение и оказывать тлетворное влияние на общий уровень нравственности и на характер деятельности сословия». А в представленном проекте закона было: чтобы в пределах каждого судебного округа число присяжных поверенных не-христиан не превышало бы 10%. Царское правительство отвергло этот проект Муравьёва – однако, упрекает М. Кроль: «эта идея… не встретила должного осуждения со стороны русского общества», и в петербургском Юридическом обществе «лишь весьма немногие решительно протестовали… значительная же часть обсуждавших проект явно сочувствовала этой мере». Это – даёт нам неожиданную отметку о настроении столичной интеллигенции в середине 90-х годов. (В Петербургском судебном округе евреи составляли тогда среди присяжных поверенных 13, 5%, в Московском – меньше 5%)
Фактический запрет перехода в присяжные поверенные из помощников был тем более чувствителен, что следовал наступившим стеснениям в научной карьере и в государственной службе. Возможность перехода снова открылась только с 1904 года.
А в 80-х годах в губерниях черты было введено ограничение числа евреев и среди присяжных заседателей, чтоб они не имели в их составе большинства.
И в само судебное ведомство евреев перестали принимать на службу с 80-х годов. Однако Я. Тейтель, вступивший ранее того, после окончания Московского университета, продолжал служить в судебном ведомстве 35 лет и кончил службу с правом дворянства, в чине статского генерала. (Затем, всё же, Щегловитов вынудил его «добровольно» уйти в отставку.) По ходу служебных обязанностей ему, иудею, не раз приходилось приводить к присяге православных свидетелей, и он не встречал возражений от православного духовенства. – Называет он и Я. М. Гальперна, тоже служившего по судебному ведомству и достигшего высокого поста вице-директора департамента министерства юстиции и чина тайного советника. Гальперн побывал и экспертом в Паленской комиссии. (Ранее того обер-прокурором Сената был и Г. И. Трахтенберг, и его помощник Г. Б. Слиозберг приобщался к отстаиванию еврейских дел.) – Обер-прокурором Сената был и С. Я. Утин – но он был крещёный и, стало быть, уже не шёл в счёт.
Критерий: религиозности никогда не был для царского правительства ложным прикрытием – но истинной мотивировкой. По нему же – два с половиной столетия жестоко преследовали этнически русских старообрядцев, на рубеже XIX-XX вв. – и этнически русских духоборов, молокан.
Крещёных евреев на российской государственной службе – был: длинный ряд, который мы в этой книге не разбираем. Тут мы могли бы увидеть и лейб-медика Павла I Блока, предка поэта; при Николае I – вспомним министра графа Канкрина, сына раввина; назовём и многолетнего министра иностранных дел графа К. Нессельроде; Людвига Штиглица, получившего в России баронство; военного врача, кончившего статским советником, Максимилиана Гейне, брата поэта; затем генерал-губернатора Безака, свитского генерала Адельберта, конногвардейского полковника Мевеса; дипломатов Гирсов, из них и министр при Александре III. Позже – государственного секретаря Перетца (внука откупщика Абрама Перетца), генералов Кауфмана-Туркестанского, Хрулёва; директора Александровского лицея шталмейстера Саломона, сенаторов Гредингера, Позена; в Департаменте полиции – Гуровича, Виссарионова, да многих.
Переход в христианство, особенно в лютеранство, казался ли иным так «лёгок»? И сразу открывал все пути жизни. Слиозберг отмечает «почти массовое ренегатство» еврейской молодёжи, одно время. – Но и не случайно же оно виделось с еврейской стороны как тяжёлая измена, «премия за вероотступничество… Когда подумаешь, как много евреев противятся соблазну креститься, то невольно проникаешься уважением к этому несчастному народу».
В давние века это было простодушие: деление людей на «наших» и «не наших» по признаку веры. В таком виде оно наследовалось и установлениями русского государства. Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься – о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?
И – какое приобретение это давало христианству?.. Многие обращения только и могли быть неискренними. (Да ещё и толкало иных на малоискренное оправдание: тогда «буду в состоянии приносить гораздо большую пользу своим соплеменникам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131