Попытки проследить, даже только бы назвать десятки деталей этой предсудебной, затем и судебной сумятицы, ещё увеличили бы путаницу. (Вовлеклись туда и «метисы» из революции и охранки. Нельзя не выделить двусмысленной роли и странного поведения на суде жандармского подполковника Павла Иванова – того самого, который, вопреки всякому закону, с уже приговорённым к смерти Богровым сочинял и протоколировал ещё новую версию его мотивов к убийству Столыпина, кладущих всю тяжесть вины на охранные органы, в которых Иванов и служил.) Да вся взвихренная обстановка накладывала своё буревое давление на грядущий суд. Он тянулся месяц, в сентябре-октябре 1913. Он был неохватимо громоздок: вызывалось 219 свидетелей (явилось 185), и ещё затягивался борющимися сторонами, прокурор Виппер сильно уступал группе сильнейших адвокатов – Грузенбергу, Карабчевскому, Маклакову, Зарудному, которые, разумеется, требовали стенографировать его срывы, вроде: этот процесс затруднён «еврейским золотом», «они[евреи в целом] как будто глумятся, смотрите, мы совершили преступление, но… нас никто не посмеет привлечь». (Удивляться ли, что в дни суда Виппер получал угрожающие письма, в том числе – с изображением петли, да не он один – и гражданские истцы, и эксперт обвинения, а вероятно и адвокаты защиты; явно боялся мести и старшина присяжных.) Крутился ажиотаж и перекупка пригласительных на суд билетов, гудел весь образованный Киев. Но оставалось безучастным простонародье.
Была на суде и подробная медицинская экспертиза – нескольких профессоров, разошедшихся между собой, оставался ли жив Ющинский до последней раны или умер раньше, о мере его страданий. Но центр процесса был в экспертизе богословской и научной – о самой принципиальной возможности ритуальных убийств со стороны евреев, на чём и сошлось всё мировое напряжение. Защита вызвала крупнейших экспертов по гебраизму, раввин Мазе давал экспертизу о Талмуде. Эксперт от православной церкви профессор Петербургской Академии И. Троицкий дал общее заключение, отклоняющее кровавое обвинение против евреев; он подчеркнул, что православие никогда и не выдвигало их, эти обвинения исходят из католического мира. (И. Бикерман потом напомнит, что в царской России сами становые приставы «чуть ли не ежегодно» останавливали разговоры о христианской крови для еврейской Пасхи, «иначе мы имели бы „ритуальное дело“ не раз в десятки лет, а ежегодно».) Главным экспертом обвинения на суде и был католический ксёндз Пранайтис. Прокуроры, в развитие общественного спора, требовали привлечь к рассмотрению прежде возникавшие ритуальные процессы, но защита отвела это ходатайство. Таким судебным поворотом – к вопросу о ритуальности или неритуальности убийства – ещё жарче раскалялась мировая напряжённость вокруг процесса.
Однако суждение-то предстояло вынести – вот об этом подсудимом, и оно доставалось серому крестьянскому составу присяжных, «свиткам и косовороткам», лишь с малым добавлением двух-трёх чиновников да двух мещан, – присяжным, уже бесконечно замученным этим месячным процессом, засыпающим при чтении вслух документов, просящим сократить суд, четверо из них – просились отпустить их домой прежде времени, а кому – и оказать медицинскую помощь.
Но и эти присяжные присудили, что видели: что обвинения против Бейлиса не обоснованы, не доказаны. И Бейлис был освобождён.
На том и кончилось. Новых розысков преступников и не начинали, и странное, трагическое убийство мальчика осталось неразысканным и необъяснённым.
Взамен этого, по рыхлой русской манере, надумали (не без демонстрации) воздвигнуть часовню на месте, где нашли труп Ющинского, но возникло тому сильное противодействие как затее черносотенной. И Распутин – отговорил царя.
Весь этот неуклюжий громоздкий процесс, при годовом раскале прессы, общества российского и мирового, – стал, как метко его назвали, судебной Цусимой России. Кое-кто в европейской прессе так и оценил, что русское правительство начало битву с еврейским народом, но проиграна не судьба евреев, а судьба самого русского государства.
Однако и еврейская страстность – этой обиды уже никогда русской монархии не простила. Что в суде восторжествовал неуклонный закон – не смягчило этой обиды.
А между тем поучительно сравнить с процессом Бейлиса – происходивший в то же время (1913-15) в Атланте, США, тоже громкий процесс над евреем Лео Франком, тоже обвинённым в убийстве малолетнего (изнасилованной девочки), и при весьма недоказанных обстоятельствах. Он был приговорён к повешению, а пока шла кассационная жалоба – вооружённая толпа вырвала его из тюрьмы и сама повесила. В плане личном – сравнение в пользу царской России. Но случай с Франком имел краткие общественные последствия, и не стал нарицательным.
У дела Бейлиса был и эпилог.
«Под угрозой мести со стороны черносотенцев Бейлис покинул Россию и вместе с семьёй выехал в Палестину. В 1920 он переселился в США». Он умер своею смертью, в 60 лет, около Нью-Йорка.
Министр юстиции Щегловитов (по одному сообщению, он «дал указание расследовать дело как ритуальное убийство») был расстрелян большевиками.
В 1919 году совершился суд над Верой Чеберяк. Он происходил уже не по старым порядкам ненавистного царизма, без всяких присяжных заседателей, и длился примерно 40 минут – в киевской Чрезвычайке. Арестованный в том же году в Киеве чекист отметил в своих показаниях белым, что «Веру Чеберяк допрашивали все евреи-чекисты, начиная с Сорина»[председателя ЧК Блувштейна]. При этом комендант ЧК Фаерман «над ней издевался, срывая с неё верхнее платье и ударяя дулом револьвера… Она отвечала: «вы можете со мною делать что угодно, но я что говорила… от своих слов и сейчас не откажусь… Говорила на процессе Бейлиса я сама… меня никто не учил и не подкупал…». Её тут же расстреляли.
В 1919 обнаружен был в Калуге в роли советского чиновника и прокурор Виппер, судим Московским Революционным Трибуналом. Большевицкий прокурор Крыленко произнёс так: «Исходя из доказанной опасности его для Республики… пусть же будет у нас одним Виппером меньше». (Эта мрачная шутка имела в виду, что ещё оставался Р. Виппер, профессор истории Средних веков.) Однако Трибунал всего лишь посадил Виппера «в концентрационный лагерь… до полного укрепления в Республике коммунистического строя». Дальше следы Виппера обрываются.
Оправдали Бейлиса – крестьяне, из тех самых украинских крестьян, за кем участие в еврейских погромах рубежа веков и кому скоро предстояло узнать и коллективизацию, и мор 1932-33 годов, – мор, не отображённый журналистами всего мира и не поставленный в вину тому режиму.
Тоже шаги Истории.
Глава 11 – ЕВРЕЙСКОЕ И РУССКОЕ ОСОЗНАНИЕ ПЕРЕД МИРОВОЙ ВОЙНОЙ
В России, спасённой на одно десятилетие от гибели, лучшие умы среди русских и евреев успели оглянуться и с разных точек оценить суть нашей совместной жизни, серьёзно задуматься над вопросом народной культуры и судьбы.
Народ еврейский двигался сквозь переменчивую современность с кометным хвостом трёхтысячелетней диаспоры, не теряя постоянного ощущения себя «нацией без языка и территории, но со своими законами» (Соломон Лурье), силой своего религиозного и национального напряжения храня свою отдельность и особость – во имя вышнего, сверхисторического Замысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131